Второй шанс

Прошло четыре дня       Герман больше не заговаривал с Алёной ни о чём. Он часами молча сидел в санчасти за столиком, подперев подбородок и тосковал, изредка глубоко вздыхая. Алёна привыкла к его присутствию и вскоре перестала обращать на него внимание. Она устроила ему самый настоящий бойкот, с нескрываемой ненавистью смотрела на него в те моменты, когда он слишком ей надоедал и одним взглядом просила его выйти. Она помнила его издевательства и насмешки и думала: «Да за что он со мной так?». И Герман молчал. Ему и хотелось признаться в том, что он абсолютно ни в чём не провинился перед ней в тот день, что он даже не думал трогать её или делать что-то, но молчал, продолжая следить за ней. Не говоря ни слова он приносил ей какие-то книги, бумаги и она с интересом читала их, забывая обо всём на свете. Это занятие успокаивало её. Порой он пытался заговаривать с ней хоть о чём-нибудь, но останавливался на полуслове от одного лишь её взгляда. Когда она засыпала по ночам, а ему не спалось, он садился рядом с ней и начинал мысленно рассказывать ей то, что хотел бы сказать вслух и мечтал увидеть её улыбку, услышать радостный смех в ответ на свои слова. И так прошло четыре дня.       Герман задрёмывал за столиком, но его разбудил приказ Александра по рации. — Герман! В рубку, живее.       Он поднялся, потянулся и бросил взгляд на Алёну, которая недовольно смотрела на него. Но в её взгляде под маской ненависти он прочёл явное любопытство. Нахмурившись, Герман произнёс: — Кажется, за тобой скоро должны прийти. Радуйся, больше тебе не придётся терпеть меня.       Алёна облегчённо вздохнула, от радостного чувства её всю затрясло. Она не смогла скрыть радости. — Да?! ДА?! Господи, неужели! Они скоро будут здесь? Да, будут здесь?! Ответь же! — умоляюще воскликнула она, заёрзав от нетерпения. Одеяло упало на пол. Алёна вздохнула и попыталась нагнуться, чтобы поднять его, но подумала, что лучше не рисковать и не пытаться поломать рёбра снова, пока ещё первые обломки не срослись. Герман потоптался на месте, думая, что делать, затем поднял одеяло, отдал ей и ответил: — Да, Александр хотел связаться сегодня с твоим отцом. Скорее всего, именно по этому поводу он меня зовёт.       Алёна обрадованно улыбнулась ему, на время забыв об обидах и закрыла лицо подушкой, дёрнув ногой и снова уронив одеяло. Герман вышел.       В рубке стоял Александр, Элеонора и Герман стал третьим. Он остановился рядом и вслушался в голос Громова. — Ваша дочь здесь, у нас, лежит в санчасти со сломанными рёбрами и каждый её день может стать последним, — холодным тоном говорила Элеонора. — Почему он пострадала? Почему «последним»? — Об этом у неё спросите если, конечно, она доживёт до этого. — Хорошо, каковы ваши условия? Надеюсь, на этот раз не обман?       Элеонора переглянулась с рядом стоящими коллегами и, увидев едва заметный кивок начальника, ответила: — Чёрный ящик. — … — Я не слышу, капитан! — громко крикнула Элеонора. — Так тебе нужна твоя дочь или нет?! Молчишь, — она вопросительно обернулась на Александра и тот снова кивнул, довольно прищурившись. — Хорошо, я даю тебе два часа на размышления, но не больше: мы все устали ждать и твоя девчонка — только обуза для нас! — Менять живого человека на какую-то безделушку? — Ну это твоё право, капитан. Не хочешь живую, можем отдать мёртвую. Просто так. Только ящик всё равно будет наш, — Элеонора не скрыла довольной насмешки. — … — Опять молчишь? — Два часа? — раздался голос капитана и снова пауза. — Да, два часа. И это моё последнее условие. Можете не возвращаться на тот остров, который мы вам отдали — это ваше дело, но чтобы никаких поисков нашего острова, ясно? — Да. Скажите, моя дочь… Как она? С ней всё будет в порядке? — Всё зависит от тебя, капитан. Конец связи, — Элеонора развернулась к руководителю. — Вот и всё, дело почти сделано, осталась самая малость, — довольно улыбнулась Элеонора. — Осталось решить, кто будет присутствовать при передаче. Думаю, что Виктора посылать бесполезно: снова что-нибудь ей сломает. Андрей и ты Герман. Ты пойдёшь и без разговоров. — Мне кажется, я уже достаточно сидел с ней. Она ведь не знает, что мы собираемся её менять. — Ты же ей и скажешь. Терять тебе всё равно нечего.       Герман поднял глаза наверх и подумал: «Когда же всё это закончится? Почему я?». Он взглянул на Александра и Элеонору, что-то совместно решавших и медленно вышел решая, что или, точнее, как ему сказать Алёне об этом. Он знал, что она воспримет это в штыки и снова начнёт сопротивляться. А кому понравится быть обменянным на какую-то игрушку, из-за которой все проблемы и начались? Менять человека на чёрный ящик — жестоко, более того — бесчеловечно. Он вошёл в санчасть. Алёна встретила его обрадованной улыбкой. — Ну, что папа сказал? — нетерпеливо она отложила книгу в сторону. Герман отвёл взгляд и промолчал. Молчание насторожило Алёну, улыбка сошла с её губ, она отвела глаза в пол и тихо прошептала: — Он не согласился? Бред! Тогда что… что случилось?       Герман поджал с досадой губы и прошёлся по каюте, раздумывая что-то. Алёна следила за каждым его движением и не могла понять: что же произошло? Герман остановился и уставился на неё строго, глядя как будто не на неё, а внутрь неё. Побледнев, он остановился и, наконец, нарушил тишину. — Нет, он согласился, но дело в другом, — он снова замолчал, нахмурившись. — Ну? — тихо пробормотала Алёна. — Что? Что случилось? — В глубине души я этого не желаю… Я этого не хочу! — воскликнул он, злобно ударяя ладонью по стене. — Они… Да, я знал всё это время! Знал и молчал! Они… Мы обменяем тебя на чёрный ящик, ты довольна? В противном случае они, то есть мы, убьём тебя! Да, я знал! — крикнул он отчаянно, садясь за стол и закрывая голову руками, чтобы не видеть её. — Ммм, как же всё сложно! Ну, что ты на это скажешь? Ты ведь не этого ждала, да?! Как же!       Алёна в ступоре обдумывала каждое его слово и до неё, наконец, дошло то, что хочет донести до неё Герман. Её лицо исказилось от злобы, она сжала руки в кулаки и, не скрывая ярости, крикнула: — Вы меняете меня на чёрный ящик! Да я-то думала, что он просто согласится вернуться на остров, а вы предлагаете ему обменять меня! Я не вещь! Я против! Сволочь!       Алёна швырнула в него подушку изо всех сил и замотала головой, до сих пор не веря в его слова. — Господи, да лучше убейте меня! Чёрный ящик единственная надежда на спасение нашего экипажа! Почему вы такие? И ты сделал вид, будто тебя это действительно волнует? — Не думай, что мне наплевать, ты знаешь моё отношение к тебе! Мне жаль, что всё это вообще происходит, я сам устал, но ведь терплю же! И молчу, а ты из всего устраиваешь панику! — он поднялся и снова начал ходить по каюте. — Если тебя это действительно волнует, то почему ты не предотвратил этого? У тебя было несколько дней, ты бы помог мне сбежать… — … а потом я бы оказался на дне морском? Ха! Нет! С каких это пор тебе нужна моя помощь? Да, я груб с тобой, но только потому, что и ты ко мне так относишься. Будь ты ко мне хоть каплю добрее — и всё было бы иначе. Ты знаешь… — Менять меня на чёрный ящик! — негодовала Алёна, уже не слушая его. — Вы оставляете нас без шанса выжить! — Я в этом виноват?! — Ты с ними!       «Но это не значит, что я за них!», — хотел крикнуть он, но промолчал, отвернувшись. Минуты тянулись долго, как часы. Алёна всё ещё негодовала, но уже изнутри. Герман остановился и взглянул на неё: — Так что? Твой выбор: отказаться от обмена, сохранить своё достоинство и остаться человеком, а не вещью и умереть здесь или вернуться на корабль и лишиться возможности найти остров? — его задумчивый голос прозвучал глухо в полупустой каюте. Она промолчала. — Герман, он согласился на обмен, выводи девчонку через пятнадцать минут. Смотри рёбра ей снова не переломай, — сказала Элеонора в рацию. — Я тебя понял, — ответил Герман грустно. — Прости, но я вновь должен это сделать. Чтобы ты не сопротивлялась.       Алёна подняла глаза — снова снотворное. Тоска охватила её сердце, она поднялась и направилась быстрым, слегка шатающимся шагом к двери в безуспешной попытке сбежать, но Герман заметил её, догнал и, взяв за руку, посадил на койку и приготовился ввести ей снотворное. Алёна сдалась. Он посмотрел ей в глаза долго, молча с грустной улыбкой. — С чего ты взял, что я буду сопротивляться? Я устала… Меняйте, я хочу к отцу, — вздохнула она. — На всякий случай. Так будет лучше и спокойнее для тебя, — повторил он спокойно, доверительным тоном. — Проснёшься уже на корабле отца. И всё будет хорошо.       Герман медлил, обдумывая. Несколько секунд он молчал, держа её за руки, а потом добавил тихим дрожащим шёпотом: — Скажи… А ты будешь помнить меня? Ведь больше мы уже не увидимся… Скажи, ты запомнишь меня таким, какой я есть? Вот таким: может быть не совсем добрым, — он усмехнулся, — не совсем ласковым и не совсем другом… Но ты же будешь меня помнить? Ведь я заслужил? Неужели за эти дни я не сделал ничего, за что ты могла бы помнить меня… и простить за всё? Я не хочу быть забытым тобой!       В носу у Алёны защипало от его слов, ей стало жаль всё, что было когда-то между ними, всё хорошее или плохое, жаль Германа. Каким бы их прошлое ни было, а плохого в нём было больше, и она всегда мечтала забыть об этом навсегда. А теперь… она сомневалась в этом. — Да, наверное я уже… уже никогда не забуду всего этого. Не смогу забыть тебя, — пробормотала Алёна, робко обнимая его. К горлу подкатил комок, по щекам потекли слёзы, странные слёзы: она сама не знала, почему плачет, только чувствовала, что это их последняя встреча и больше она его не увидит никогда. Тяжесть от расставания? И это растопило её сердце к нему… Он обнял её в ответ, зарылся лицом в её волосы, крепко прижав к себе и улыбнулся, а на глазах появились слёзы, которые он изо всех сил пытался скрыть. Он держал в руке шприц и не сводил с него взгляд. Герман не хотел, не мог, но знал, что это надо. Он ослабил объятия и в последний раз, в самый последний раз поцеловал её губы, не желая расставаться с ней, отпускать её вновь. И удивился, что на этот раз она не оттолкнула его, а тоже поцеловала. Снова на сердце вскрывались ещё не зажившие рубцы от их расставания, снова он вынужден расстаться с ней. Рука дрогнула и шприц сам вошёл ей в шею со всем своим содержимым. Алёна слегка вздрогнула и открыла глаза, взглянув Герману в глаза. Герман отвёл взгляд и уложил её на койку, посмотрев на часы. Пять минут угнетающего мучительного молчания тянулись невыносимо долго. — Герман, — мягко позвала Алёна вялым голосом. Герман обернулся, удивлённо посмотрев на неё. — Прости?.. — неуверенно спросила она его, пытаясь понять, а сможет ли он простить её за всё, что было, именно сейчас? Он грустно улыбнулся, его глаза сверкнули и он ответил тихо: — Прощаю.       Герман подошёл к ней, взял её на руки и вынес из санчасти. Они сели в лодку: Андрей, Герман и Алёна, уже давно заснувшая у него на руках.       В лодке с «Бегущей по волнам» сидели Макс и Громов. Макс с ненавистью посмотрел на Германа, державшего Алёну на руках, поднялся и молча протянул чёрный ящик раздора. Андрей принял его, а взамен Герман осторожно протянул Алёну ему на руки. Макс бережно взял её. Пассажиры обеих лодок в последний раз перекинулись изучающими взглядами и затем словно по сигналу лодка «Бегущей по волнам» развернулась и поплыла в сторону корабля, освещённого лунным светом, а лодка, в которой сидели Герман и Андрей уплыла во тьму, в неизвестном направлении и скрылась в ночном тумане…