"Колорадо"

Горячий кофе обжигает небо, но Бет упрямо продолжает пить пойло без сахара. Кажется, что прошло уже часов пять, как она сидит на кухне среди кровяных полотенец, бинтов и прочей херни, к которой она привыкла с рождения. На деле оказывается, что она сидит лишь минут тридцать — тридцать пять, гипнотизируя ярко-зеленую кружку, которая одиноко стоит на кухонной тумбе. Голова раскалывается после работы, хочется свернуться в позе эмбриона. Глаза начинают щипать от подступающих слез, но тихий хрип мужчины заставляет ее отвлечься. Он спокойно спит после нескольких уколов обезболивающего. Бет качает головой, плюхаясь на твердый стул. Черт ее дернул поехать сегодня в объезд. Она сидит за дальним столиком с полупустой бутылкой скотча, закуривая очередную порцию никотина. Отпустила всех официанток раньше, чтобы немного побыть одной. Глаза наливаются свинцовой тяжестью, но Бет лишь наливает себе янтарной жидкости в бокал. Бар давно закрыть, а значит, она может спокойно расслабиться до открытия. В подсобке стоит старый диван, на котором она кантуется уже третью неделю. На столике одна лишь фотография, заставляющая еле зажившие раны снова кровоточить. Легким не хватает воздуха, но крепкий алкоголь помогает. Он улыбается, хоть и с небольшого куска бумаги. Глаза как всегда слегка прищурены, морщинки собрались у его глаз. Она хорошо помнит тот день. Даже слишком. Бет переворачивает фотокарточку, не желая больше смотреть на счастливые лица. Больно до треска в грудной клетке. Она прекрасно знала, на что шла, связывая себя с ним. Понимала, что когда-нибудь ей придется его оплакивать. Но почему-то со слепой верой в глазах надеялась, что их это обойдет. Ошиблась. Не обошло. Дура, думает про себя Бет. Она с первых минут приняла тот факт, что жить нужно этой минутой, но верила в лучшее. А зря. — Какого черта ты снова здесь?— мужской голос режет по ушам, а руки уже убирают фотографию в папку с документами.— Бет? — Нужно документы разобрать,— отзывается Бет, потирая переносицу.— А ты чего не дома? Кит прищуривается, всматриваясь в ее уставшее лицо. Он поджимает губы и ставит на стол еще один бокал. Бет хмыкает и наливает скотч. Ей не обязательно рассказывать Киту то, что она держит в себе уже несколько месяцев. Он итак все знает. Даже больше, чем следует. — Ты когда в последний раз дома была? Ей отвечать не хочется, но расспросов не избежать. Кит мертвеца разговорит, поэтому она лишь тяжело вздыхает. — Не помню,— она почти не врет.— Может, на днях заезжала цветы полить. Со мной все в порядке. — Ага, пизди другим,— Кит опрокидывает бокал и снова подливает.— От твоего «нормально» и «в порядке» у меня рак обнаружится. Бет хмыкает, наблюдая, как Кит начинает скручивать косяк. Они молчат, выпуская табачный дым из легких. Бет пытается вникнуть в документы, которые видела последний раз пару месяцев назад. Кит, конечно же, ей не верит, но ничего не говорит. Ее не разговорить, как Никки, которой только повод дай, чтобы попиздить. — Езжай домой,— Кит говорит тихо, выпуская дым из легких.— Выспись уже нормально. Мне насточертело смотреть каждый день на зомби. — Я не усну там. — Или сама, или я отвезу тебя и запру дома,— настаивает мужчина, затушив косяк. Ей не хочется ехать домой. Совершено не хочется. Стоит ей только оказаться в этих гребаных четырех стенах, на нее снова нападет апатия, злость на саму себя. Она долго сидит за рулем, не в силах завести машину. В очередной раз в голове проскальзывает мысль, что ехать домой будет ошибкой. Но стоящий у дверей бара Кит собственноручно отвезет ее. Он словами никогда не разбрасывается зря. Спасает только мышечная память. Она совершенно не помнит, как ехать домой. То ли алкоголь не позволяет нормально соображать, то ли ее нежелание оказаться в теплой и мягкой постели. Бет слишком привыкла к полевым условиям, ютясь на жестком диване среди ящиков с алкоголем. «Наслаждайся малым»,— так всегда говорил ее старик, когда привозил ей шоколад и кока-колу втихаря от матери. Она и сейчас вполне довольна малым — старый диван и виски. Она плутает по пустынным улицам Чарминга. Все уже давно спят, и только рев старого движка под капотом нарушает тишину. Мозг отказывается работать на все сто процентов, подавленный алкоголем и травкой. Уже светает, а часы показывают половину четвертого утра. Раньше в это время она бы спала как убитая. Но не теперь. Рука сама тянется к бардачку, Бет совершенно не наблюдает за дорогой. Да и какой дурак будет бегать в четвертом часу по улицам. Машина петляет, пока она что-то усердно ищет. Старая пачка сигарет, спички, едва заправленная зажигалка да почти пустая пачка жвачки. Пальцы ловко достают последнюю сигарету, которая, кажется, здесь лежит еще со времен Джеки Рассела. Затягивается дозой никотина и блажено выдыхает. Все винтики и шурупы возвращаются на место, мозг начинает снова работать. Бет криво усмехается, поворачивая на перекрестке. Она не сразу замечает мужчину на обочине. Он не двигается, прижав левую руку к боку. Ей бы просто проехать и вызвать скорую — пусть сами разбираются. Это не ее дело. Но Бет узнает в гордом профиле того самого байкера, который просидел в «Колорадо» до самого закрытия. Резко ударив по тормозам, она лишь материться сквозь зубы, слишком громко хлопая дверцей. Он ранен, но скорее всего не так уж и серьезно. В руках оказывается телефон, и Бет уже готова набрать «911», но черт ее останавливает. Ее приплетут к расследованию, которое Рузвельт непременно откроет. Этот черный демон спугнет всех посетителей, если решит наведаться с допросом. Этого ей сейчас и не хватало. — Эй, живой?— она касается холодного запястья, отмечая, что пульс есть.— Черт, идти можешь? Байкер из последних сил разлепляет глаза и внимательно смотрит на Бет. Он что-то ей бормочет, еще толком не протрезвев. В ее голове что-то переклинивает. Что-то давно забытое, потерянное во времени. Бет помогает встать ему на ноги, ощущая всю тяжесть его тела. Он больше ее в полтора или два раза, да еще плюс ко всему и пьяный. Бет помогает ему забраться на заднее сиденье, убедившись, что он еще живой. Руки предательски трясутся, но она лишь тяжело вздыхает, возвращаясь за руль. — Только не думай подыхать в моей машине,— ее тон холодный, прячущий под собой волнение. Над Чармингом едва занимается рассвет, а на улице прохладно и сыро. Бет наливает себе третий стакан горячего кофе и возвращается за стол. Она изредка бросает взгляд на спящегобайкера. До сих пор не может понять, чем руководствовалась, когда решила ему помочь. Неожиданное чувство долга и какой-то херни в том же духе не позволили поступить иначе. А еще призраки прошлого. Бет уже видела его на фотографиях, но никогда не спрашивала о нем. Ее это раньше не волновало. Ее вообще не волновали дела клуба. Старик Рассел никогда не позволял сказать себе лишнего ни матери, ни ей особенно. Таскал иногда прилипшую пиявку с собой в автомастерскую, оставляя ее с кем-нибудь копаться в машинах или с Джексом, а сам исчезал на своем любимом Харлее за воротами «Теллер-Морроу» вместе с Сынами. Потом и старший брат, вступивший в клуб, стал хранить много секретов. И Бет поняла, что проще всего забить на отцовские дела. А после смерти отца она навсегда покинула Чарминг, не желая иметь с «Сынами Анархии» никаких дел. Забыть и отпустить. И вот она снова здесь. В родительском доме, где она провела свое детство, где впервые поцеловалась с Джексом — детская шутка в семь лет. Джеки Рассел тогда из детской игры развел целую дискуссию с Джеммой о будущей свадьбе их детей. Мужчина на диване перевернулся на другой бок, тяжело выдохнув. Бет села напротив него в глубокое кресло, сжимая в руках почти остывший кофе. Она заштопала его рану, вколола анестезии, чтобы ничего не пиздил над ухом. Ей бы поспать несколько часов, но она упрямо наблюдает за байкером, будто тот сейчас проснется, а у нее хуева туча вопросов. Правда в том, что никаких вопросов ей задавать не хотелось. Его телефон в тысячный раз дребезжит в брошенной на спинку дивана косухе, но Бет упрямо игнорирует противный рингтон. Его потерял собственный клуб, но это не ее проблемы. Он сам разберется, она уже сделала все, что могла и хотела. Она давно потеряла чувство самосохранения. Отец шутил, что Бет вовсе родилась без него. Оставив чашку на столике, она двигается в сторону спальни. Глаза жутко болят, а веки наливаются свинцом. Ей стоит пару часов вздремнуть, прийти в себя до двух, чтобы вновь дежурно улыбаться пьяным рожам. У нее нет времени рассматривать фотографии на комоде. Старается их не замечать, чтобы вновь не потревожить кровоточащие раны. Кровать сейчас кажется ей слишком огромной, и она не представляет, как могла на ней раньше спать. Сил переодеться нет ни черта, поэтому Бет просто скидывает с себя потертые джинсы и кеды, оставаясь в одной футболке. Она забирается под одеяло, прячась под ним чуть ли не с головой. Вспоминает о байкере лишь тогда, когда проваливается в сон. Бет просыпается ближе к вечеру, бессовестно проспав открытие. Рыщет по тумбе в поисках телефона. Нужно срочно позвонить Киту, чтобы тот нашел ей замену на пару часов. Но ее уже ждет смс-ка, что он открыл бар без нее. Ее незаменимый друг. Бет падает обратно на подушку, прикрывая глаза. В доме тишина. И она вспоминает о раненом байкере, что кантовался на ее диване. Она покидает теплую постель, на ходу натягивая на себя джинсы. Байкера нигде нет. Он ушел, как только очнулся, а она крепко спала, чтобы услышать закрывающуюся дверь. На столе лишь записка с благодарностью, что не позвонила копам и в больницу. Бет устало трет переносицу, скомкивая вырванный из какого-нибудь блокнота листок и выбрасывает его в урну, уничтожая последние следы пребывания байкера в ее доме. Она закрывает за собой дверь, готовая в очередной раз до трех взбивать «Отвертки» и «Маргариты».