Galanthus et Malva (Подснежники и маки)

Уилл лежал на диване и читал какой-то роман, он не запоминал, что читал, просто нужно было чем-то занять руки и голову, чтобы не думать о том, что ему все сильнее хочется посмотреть Ганнибалу в глаза, найти в них ответы на все свои страхи и мучения. Была потребность в каком-то особом ощущении, чтобы оно раз и навсегда перевернуло само существование Грэма. Ганнибал уже давно знал, что его Уилл готов переступить ту невидимую черту, что отделяет его от ясного сознания, та черта, за которой был его прежний Уилл, такой тихий, но уверенный в себе, в своих словах и в нем, Ганнибале… Уилл с утра ощущал необычное напряжение, только оно заставляло его не радоваться, а беспокойно теребить край свитера, и с беспокойством ожидать от Лектера каких-то действий. Ганнибал аккуратными шагами вошел в гостиную и, обойдя диван, на котором лежал Уилл, подошел к магнитофону и что-то нажал. Осторожно полился ритм песни «Crazy in Love», от которой у профайлера захватило дыхание. Тем временем Ганнибал убрал книгу из рук Грэма и поднял его мягко с дивана, кожа которого жалобно заскрипела. Уилл закрыл глаза, когда его прижали к мерно вздымающейся груди, скрытой под шелковой рубашкой, и широким бедрам. Ганнибал был так близко, что Грэм обнял его шею руками и прижался еще теснее, положив голову на плечо и утыкаясь носом в изгиб его шеи. Ганнибал горячими ладонями прошелся по ребрам и двинулся к талии, при этом начиная элегантными шагами двигаться в одном ему известном мотиве вальса, попадая в ритм и заставляя сердце Уилла биться чаще. Грэму вдруг стало и жарко и холодно, особенно обжигали руки Ганнибала, которые перебрались к нему на спину и нежно гладили выступающие лопатки. Уилл почувствовал, как невыносимо потяжелел воздух, а сам он почувствовал, как ноги начали поджиматься от странного возбуждения. Захотелось еще глубже почувствовать Ганнибала, не просто быть прижатым к груди, а находится внутри нее. Ганнибал медленно потерся щекой о кудри Уилла, глубоко в легкие втянул его запах, а потом губами наклонился к уху Грэма и опалил ее выдохом, продолжая вести в их танце. Таком необычном, но столь необходимом. Уилл рвано вздохнул и на закрытых ресницах выступили слезы немой просьбы и отчаянья. Грэм танцевал почти на носочках, потому что тянулся вслед за дыханием Ганнибала, который кружил его уже словно не в доме, а где-то глубоко в сознании Уилла. Возбуждение стало тягучим и скручивало таз и бедра, по которым скользили идеальные руки. Идеальные, чтобы держать, направлять, доставлять удовольствие. Ганнибал прошелся пальцами по тазовым косточкам сквозь плотные джинсы, и это прикосновение волной прошлось к воспаленным нервам Уилла, его ресницы все сильнее блестели от влаги, а дыхание уже давно было учащенным и поверхностным. Уилл сжался, как почувствовал, что губы Ганнибала несильно коснулись мочки уха, это было так невинно и нужно, что Грэм всхлипнул, не в силах переносить болезненной тяги к этим губам, которые прочертили мягкую дорожку вдоль щеки Уилла и легким шелком легли на открытую шею. Ганнибал одной рукой обнял талию Уилла, а второй спустился вниз вдоль бедра, и Грэм всхлипнул еще раз, уже от эротичности этого жеста и потерся щекой о плечо Ганнибала, желая, чтобы тот никогда не останавливался, ему нужны были касания, эта боль возбуждения, эта ранящая нежность и теплые губы Ганнибала на шее. Уилл таял в уверенных движениях партнера, каждый скачек мелодии и слово песни заставляли его забывать прошлое, не думать о будущем, просто чувствовать в настоящем. Ганнибал снова переместил одну руку на спину и потирал пальцами выступающие позвонки, а ладонь второй руки положил на выступающие косточки ключицы, и невесомо поцеловал Уилла в губы, а потом уверенным движением развернул Уилла, и теперь Грэм спиной чувствовал жар тела Ганнибала, а так же его возбуждение. Это заставило его подавиться неглубоким вдохом. Уилл уже плохо соображал, голова по-прежнему лежала на плече Ганнибала, но вот руки были мягко перехвачены ладонью и за запястья были отведены в район груди самого Уилла. Другая ладонь осторожно двинулась в сторону паха, и почти достигла его, когда еще одним плавным жестом Грэм был вновь перевернут, только теперь между ним и Ганнибалом были руки Уилла, находящиеся в таком положении, словно тот упирался. Ганнибал в этот момент был готов на что угодно, лишь бы все это длилось вечно. Он словно сам приобрел эмпатию и чувствовал безумие, перетекающее от Уилла к нему и обратно. Чувствовал сквозь одежду все прикосновения и изгибы дрожащего тела, сжимающиеся от судорог возбуждения пальцы ног и загнанные удары сердца, сходящего с ума в бешеном огне. Уилл был на грани всего – удовольствия, страдания, на грани потери сознания, уже не ощущая себя человеком, а просто бьющейся энергией в сильных руках. Уиллу было как никогда до этого хорошо! Он хотел было обхватить ладонями лицо Ганнибала, но тот лишь настойчивей удержал непослушные руки, при этом наклонившись к самому уху Уилла и прошептав что-то на грани слышимости. Ганнибал, продолжая удерживать запястья Грэма, положил руку на ягодицу Уилла и приподнял его, что есть силы вжимая пах партнера в свой. Одновременно с этим он прикусил мочку уха, которую до этого всего лишь обводил губами, и Уилл, распахнув глаза, из которых покатились слезы, беззвучно кончил, сотрясаемый дрожью боли и чистого восторга. И лишь спустя мгновение осознал, что точно погиб, утонув в карих глазах Ганнибала.