***
А дальше всё как по накатанной: выпивка, расписка, цветы, подарки и гости, гости, гости и еще раз гости. Их было правда много, так много, что две дамочки, нанятые в качестве прислуги, не успевали подносить и уносить. Чунмён подозревал, что пир проводить нужно было в любом другом месте, например, в weddinghall’е, а не дома, потому что там им потом еще жить, но до последнего успокаивал себя, что приглашенные будут самыми адекватными гостями в истории. Да, сейчас. Лу Хань немного устал, от слова заколебался. В их с Минсоком старческой размеренной жизни всё происходило как у пожилой парочки. Исин изредка добавлял разнообразия какими-нибудь порой слишком детскими хулиганствами, но разборок с ним Ханю было мало, чтобы сейчас, как в 20, резвиться с однокурсниками Сехуна. Молодость надевает обувь и пальто и уже собирается ускользнуть через дверь, которую Минсок старательно не дает Ханю открыть. Анальные шарики также не придавали сил и уверенности в себе, чтобы тягаться с молодежью. Вообще было непонятно, зачем они в его заднице нужны, когда Минсок напрочь забыл о своем парне. Мужчине, раз уж на то пошло. Хань бы утонул в собственном отчаянии, будь алкоголь хоть чуточку легче. Все думки радостно запивались неизменно любимым здесь виски. Чунмён не забывал подливать, умостившись рядом на столешнице. Рассчитывал на очередную историю. — Я в душ и спать, — спрыгивая с нагретого места, изрекает Хань, напоминая старичка как себе, так и Чунмёну. Откровения, очевидно, откладывались на неопределенный отрезок времени. — Чего молчишь, а? — Ладно, я передам Сехунни и хену. — Не надо хену ничего передавать. Обойдется твой хен, — огрызается Хань. Весь этот день они только и делали, что грызлись, и во всем этом, по мнению Лу, была вина только Минсока. В душе его обволакивает приятная свежесть мятного геля для душа, забирающего с собой липкий слой пота, въевшегося в кожу из-за сильной жары. Лето крепчало, унося воспоминания о зимней прохладе, и Хань лениво припоминает, каким было лето в его детстве — влажным и знойным. Струйки теплой воды стекают вниз по загорелому стану, расслабляя мышцы, изгоняя алкоголь из крови. Лу Хань неторопливо водит мочалкой по телу, следя за взбирающимся к потолку паром, и размеренно дышит. Его возбуждение медленно спадает, и Хань отпускает себя. Он резко вынул осточертевшие шарики и кинул их куда-то в сторону раковины, тут же забывая и стараясь расслабиться. — Минсок, это ты? — слыша хлопок двери, спрашивает в пустоту, и вошедший долго молчит, не сознаваясь, что это он. У них продолжается бойкот или что? — Эй, Минсо… — Лу Хань высунулся из-за едва прикрывающей его тощее тело шторки, тут же хватаясь за пленку руками и прижимая к паху. Какой-то парень. Здоровый, загорелый, подтянутый. Хань не видел его прежде, но он сразу производил впечатление того еще альфа самца. И он определенно свел с ума не одну девушку или даже парня. Но только не Лу. — Привет, — нахально здоровается он, и принимающий душ мужчина на расстоянии чувствует сильный запах алкоголя. — Я весь вечер мечтал познакомиться. И вот этот чудесный момент настал. Я Тао. Парень двигается ближе, и, казалось, от возмущения глаза Лу Ханя еще шире быть не могут, и он резко дергает шторку на себя, как стыдливая девушка, прикрываясь от пришедшего обольстителя. Он не придает значения вздыбившейся ширинке парня, но про себя взвизгивает, осознавая правдивость слов Мина. И главное — всё так хорошо сошлось. Он в ванне, совсем голый, мокрый, а если решит бежать, то либо упадет, либо окажется прямо в лапах насильника. Лу Хань, хоть и не был беспомощной дамой, понимал свою тщедушность и осознавал безвыходность ситуации. Его всего потрясывало от мысли, что сейчас придется голышом отрабатывать боевые приемы на скользком полу ванной. Но дверь так вовремя открывается, впуская запыхавшегося Минсока. Ким со всей силы тянет загорелого бэдбоя на себя, что парень от неожиданности падает на покрывшийся испарениями кафель, стоная. Но старший не отпускает, теперь держит за нижнюю конечность, и парню приходится с трудом садиться на зад и пытаться хоть за что-то ухватиться, ведь Минсок продолжает неумолимо тянуть его за ногу к выходу, не позволяя встать. — Мужик, еп твою! — ругается Тао, оскалившись. Он мог хоть на двести процентов состоять из мышц, но стальная хватка цепких рук старшего не давала даже дернуть мгновенно обездвиженной ногой. — Ты, сука, больной что ли? — парень ухитряется выхватить откуда-то пену для бритья и кинуть полупустым балончиком в Минсока, уже практически дотащившего его до двери, сверкая полными ярости глазами в сторону Ханя. Лу Хань же ужасался, чувствуя, как вода неожиданно стала холодеть. — Это ты больной, — безэмоционально отвечает Ким, заручившись растерянным взглядом Ханя. — Окучивать чужих парней — нехорошо, — он вытаскивает парня за ногу в коридор и хлопает дверью, оказываясь в ванной комнате вдвоем с китайцем. Отвадил — так отвадил. Хань еще минуту просто моргает, смотря на своего партнера, но после, когда Минсок выключает воду и подает ему большое махровое полотенце, быстро выбирается из ванны и, трясясь, кутается с самым виноватым в мире выражением лица. Минсок приобнимает его за плечи, чтобы не упал, и уже не так озлобленно смотрит на скукожившегося, как шкодливый кот, Ханя. — С легким паром, дорогой, — с легкой улыбкой произносит Ким и оглядывается по сторонам, замечая на тумбочке с утра забытый им атрибут совращения стеснительных китайцев. Тут же хмурится и отходит, рассматривая звенящие в руках металлические шарики. — Я разве разрешал их вытаскивать? — похолодевшим в мгновение голосом спрашивает он, и Хань тушуется, стягивая обкусанные губы в узкую полоску и не смея поднять взгляд. Как хорошо, что всё-таки Тао их не заметил — хотя так ли это? — мог бы случиться феерический пиздец. Как бы он отреагировал? Ухмыльнулся? Засмеялся? Заставил вернуть их обратно? Ну уж нет, Лу Хань уважает себя и не позволил бы какому-то незнакомцу, с чьим мнением он сразу же стал считаться, не то что прикасаться к шарикам и его телу, а даже смотреть в их сторону. Всё же интимная жизнь должна была оставаться интимной. Но Минсок же не думает об этом. Хань с сожалением отмечает, что мужчина уже и забыл о том, что только что произошло. Будто такие выходки были обычным делом. Может, он и правда смотрел на всё в розовых очках и не замечал поползновения в свою сторону? Право, такое быть могло, но Минсок что? Просто вытолкнул Тао и забыл. Его тут же стали заботить металлические шарики, оставленные без внимания, верность Ханя и что угодно, но только не то что какой-то подросток (а Хань иначе назвать не мог этого молодого человека) нагло ворвался в душ и, так сказать, собирался покуситься на святое. — Ну и что делать будем? — в очередной раз позвякивая шариками, интересуется Минсок и усаживается на бортик ванны. — Заставить тебя еще сутки разгуливать с этим, — указывает на игрушку с важным видом, — в заднице я не могу. Зато могу по-другому помучить. Хань с опасениями выглядывает на предмет нежелательного гостя в спальню, куда его практически толкает Ким. Тогда его ноги почти путаются между собой, и мужчина еле волочится до кровати, не удержав равновесия, и падает на одеяло. Минсок хлопает дверью, и Ханю кажется, что последняя пара граммов была явно лишними. Только когда он выпивает, начинает вести себя не то что жестоко, а просто не соображает, что творит. — Я почти не пил, если ты об этом, — отвечает на немой вопрос старший и помогает ему подняться. Однако в следующую минуту в комнату врывается разъяренный Тао, скрежет зубов которого был слышен, наверное, даже на первом этаже особняка. Лу Хань подбирает под себя ноги, оказавшись на кровати, и благодарит друзей — и бога, на самом деле — за такое большое полотенце. Что-что, а тощим телом без грамма мышц перед неизвестным обожателем светить не хотелось. — Пидарас! Да я вас обоих нагну, будете сосать! — кричит китаец, размахивая руками. Уж кто не соображал, так это он. Минсок принимает отреченный вид и сползает с кровати — лишний повод для Ханя позадуматься, что происходит у него в голове. — Уйди, ладно? — спокойно произносит Мин, кидая быстрый взгляд на пригвоздившегося к спинке кровати Лу. Тао становится только злее, когда его тапки летят прямо в сторону учителя. — Тебя не звали, гондон. Я мечтал отодрать этого парня с трех дня, в курсе? И тут ты, блять, герой сраный! — Тао двигается на противника, сжимая кулаки с воинственно сдвинутыми бровями. Парня ведет, и он почти валится, но вовремя хватается за твердые, словно камень, плечи Минсока. Второму хватает одного слабого толчка, чтобы повалить пьянчугу на пол. — Сука! Учитель быстро удостоверился, что Тао просто не в состоянии подняться и продолжить борьбу: парень раскисает, когда его лопатки касаются пола, а Минсок еще несильно пинает пяткой под бок, вынуждая младшего окончательно капитулировать.***
Позднее, когда ночь уже переходит в утро и шум во дворе медленно сходит на нет, сменяясь шумом листвы и тихим шептанием фонтанчика с купидоном, глаза Ханя начинают слипаться, несмотря на желания хозяина. Минсок, схватив за шкирку Тао, как будто тот был провинившимся щенком, буквально выпнул его в коридор и увел куда-то, плотно закрывая дверь. Как бы китаец ни старался, усталость давала о себе знать. Он в очередной раз глянул на часы — полседьмого утра. Он просидел в одиночестве почти сорок минут и за это время успел несколько раз провалиться в сон. Бледное тело слегка тряслось и покрывалось мурашками, когда новый порыв ветра врывался в комнату и заставлял шторы трепетать. Хань думал, что, возможно, Минсок просто оставил его, потому что разозлился. Но в то же время, он ясно давал понять, что ничуть не расстроен, даже забыл. Тао был неожиданным элементом во всех этих разборках, и, если говорить начистоту, Хань сам был очень зол на Мина за то, что тот вспомнил о нем только сейчас (точнее сорок минут назад). Сказал бы спасибо, что вспомнил вообще; неизвестно, что бы случилось, не ворвись он в тот момент в ванную и не выстави Тао. Минсок с Лу были как собака с кошкой: то ругались, то были лучшими друзьями, то придавались страсти. Ханя одновременно бесила эта черта характера Кима, но когда дело доходило до постели, то он был вполне доволен. В конце концов Лу Хань проваливается в сон, укрывшись одним полотенцем и не замечает, как Минсок входит в комнату и его воодушевленный взгляд гаснет. Он укладывается рядом, не заботясь о грязной одежде. Им обоим, кажется, снится одно и то же: нагое тело, совсем чистое и вкусно пахнущее, гладкая кожа, тающая под подушечками пальцев, на ощупь, как шелк. А еще всё горит, так и пылает, зовет, манит, притягивает. Хань во сне скулит, словно потерявшийся щенок, но в то же время каждый его вздох посылает по телу Минсока нервные импульсы, заставляющие спускаться ладонью к кромке трусов. Они спят, но во сне уже давно куда ближе, чем кажется. И пусть в сознании Хань бы не был столь откровенным, ему совсем не стыдно, что жадно трется о простыни и ищет в дреме жилистую руку учителя. Не открывая глаз, Хань руками блуждает по телу мужчины, уснувшего совсем недавно, но, кажется, не чувствующего нарастающего желания младшего. Теплая кожа приятно согревает замерзшие ладошки, только заставляя китайца вымученно зажмурить глаза, когда мышцы под пальцами слегка напрягаются. В конце концов учитель ворочается и приоткрывает глаза, замечая жаждущий взгляд из темноты. Потеряться в густых волосах на затылке и в теле мужчины так же легко, как заблудиться, смотря в черные глаза, мерцающие во мраке. Хань знает его наизусть, но каждый раз — открывает новогодний подарок и не знает, чего ждать. Они оба быстро пробудились ото сна и просто смотрят друг на друга, зажигая внутри спичку, способную заставить всё тело полыхать. — Будешь и дальше пялиться на меня или уже поцелуешь? — хрипит Мин, приоткрывая рот и показывая верхушки нижних зубов, действующих опьяняюще на Лу. Он, не раздумывая, бросается на чужие губы, как в чан кипящей лавы, чувствуя примерно то же самое, но только утопая в собственной лавине эмоций. Минсок мокро всасывает его губу, заставляя тихо поскуливать, а после выпускает, берясь за другую и самопроизвольно сталкиваясь с ним зубами. Действие плавно превращается из влажного поединка в сладкий и нежный вальс. Лу Хань приваливается на него, а после полностью седлает, забираясь тонкими пальцами если не в душу, то под кожу точно. Минсок чувствует его всем телом и не прекращает неспешно сцеловывать чувственные вздохи с ласково льнущих губ. И Лу уже сам скоро чувствует, как мелко дрожат его руки, срывая с учителя рубашку и заставляя пуговицы россыпью вспорхнуть вверх и разлететься с мелким шумом по полу. Он поспешно хватается за запястья Мина и прижимает их у него за головой, прекрасно понимая, что после такой вольности может потерять лидирующую позицию, но какое ему дело, когда в глотке кипит раскаленный чугун от мимолетного трения о миновскую ширинку. Когда губы старшего влажно мажут по показавшемуся соску, Хань от неожиданности и удовольствия мурчит, толкаясь навстречу. Короткое шипение Минсока отрезвляет помутившийся рассудок, заставляя прекратить тянуть чуть влажные волосы и двигаться плавнее. За то время Минсок не теряет ни секунды, пальцами скользя в ложбинку меж ягодиц, аккуратно сжимая нежные половинки, отчего те призывно перекатываются в ладонях и становятся еще более желанными. Пальцы надавливают на дырочку, вынуждая ее приоткрыться и слегка пульсировать, будучи горячей и сухой, сводящей с ума. Минсок усмехается собственным мыслям, думая, что хотел бы сейчас остудить ее языком и заставить шипеть от прохладной вязкой слюны, проникающей внутрь, смачивающей морщинистую кожицу. Хань чувствует острое желание прижаться еще ближе, сократить расстояние, чувствовать Мина еще острее, и не отказывает себе, опускаясь на бедра мужчины, отчего у того появляется больший обзор на обнаженное тело Лу и выпуклое возбуждение, упершееся ему в живот. Мин хитро смотрит вверх на оседлавшего его парня и продолжает сухими пальцами обследовать проход.***
Пока коллега громко хлюпал трубочкой из-под фраппучино в учительской, Минсок успел повозиться с бумажками и раздобыть богом забытый пакет с чьей-то сменкой под шкафом с пятилетней бухгалтерией. Чуть позже у него на всю душную комнату трезвонит мобильник, и он резко подрывается в сторону своего кабинета, но после возвращается, забыв ключи на самом видном месте. Мысль об очередной встрече с родителями никак не будоражит сознание. Наоборот, проблемные дети и их еще более проблемные родители только доставляют лишние хлопоты, и приходится в который раз убеждаться, что тот случай с Ханем был единственным и неповторимым и что таких золотых детей с поистине божественными родителями — один на миллион. Обычно, если ребенок вел себя вызывающе, то на встречу и общие родительские собрания являлись еще более резкие и требующие внимания экземпляры, отличающиеся от собственных детей разве что возрастом. Да и он-то не особо спасал положение. Мамочка ждет его в кабинете, замотавшись в огромный шелковый шарф, издалека напоминающий шалаш или даже целый палаточный лагерь, и ярко улыбается при виде учителя, облаченного в черный клетчатый костюм. Это был его любимый прикид — не потому что Лу Хань говорил, что в нем он выглядит сексуально, разумеется, — и потому буквально светился изнутри, заставляя девушку лишь неловко улыбаться. Их первая встреча. И, он надеется, последняя. — Здравствуйте, — будничным тоном здоровается Минсок, плюхаясь в кресло, и, пока женщина неудобно откашливается и выпрямляет спину по струночке, учителю удается выудить из ящика личное дело ученика, ради которого они, собственно, и собрались. — На самом деле всё очень просто. Директор настаивает на дисциплинарном взыскании, но я — против, так как считаю, что инцидент произошел случайно. Скорее всего, за порчу двери придется заплатить штраф, но порванные связки вовсе не вина Вашего сына. — Я понимаю всё, но стоит, наверное, извиниться перед родителями того мальчика. Муж сказал, что, скорее всего, будет лучше заплатить в качестве компенсации. Деньги это не проблема, — обеспокоенно проговорила мама ученика в быстром темпе. Минсок вздохнул, отвлекаясь от приказа директора перед собой. — Он, кстати, подойдет с минуты на минуту. — Хорошо, давайте подождем, — с легкой улыбкой предлагает учитель, отталкиваясь от стола на стуле с колесиками. Он спрашивает женщину, не хочет ли она чай или кофе, вытаскивая из полки банку ханевского растворимого и коробку пакетиков. Но та отказывается, пытаясь скрыть напряжение и заламывая пальцы в складках пальто. Минсок размеренно шагает к нагретому чайнику и заваривает себе большую кружку с дымящимся в ней напитком, а после возвращается за стол, наблюдая, как женщина продолжает нервничать, крутя на тарелочке отреставрированный горшок с фиалками. Он хочет сказать ей не волноваться, но вовремя прихлебывает кипяток, обжигающий горло и не дающий выпалить что-либо, не подумав. В кабинет, не размениваясь на стуки и прочие проявления банальной вежливости, вваливается Лу Хань собственной персоной и тащит за собой выглядящего нагадившим щенком сына. Оба не в лучшем расположении духа. Оба с отдышкой и странными прическами, построенными ветром из пышных шевелюр. Женщина угрюмо наблюдает, как незнакомый мужчина легко чмокает воздух в сторону учителя, замершего с ничего не выражающим лицом, и продолжает открывать каждый шкафчик, в итоге находя папку с учебниками и детскую пластиковую кружечку. — Исин, советую поторопиться, иначе ты едешь как-нибудь сам, — рявкает Хань, пришвартовываясь к последней парте с из ниоткуда появившейся красной коробочкой бенто. — Мог бы сразу сказать, что я еду как-нибудь сам. Нечего скидывать вину на меня, — отвечают ему на чистом китайском, и мальчик тут же звонко получает в лоб. Хань замахивается контрольный раз. — Я понял! — Исин высовывает язык и вырывает заслуженный двумя словами на корейском обед из рук отца. Мужчина довольно ухмыляется. Минсок краем глаза замечает, как нервно мамочка перебирает цепочку сумки через плечо и как резво стреляют ее глазки то на него, то на ретивого ребенка с запаренным отцом. Но объяснять ей он будет что-либо черта с два. — Мой муж уже на подходе, — как бы успокаивая себя, произносит дама и белеет дальше некуда. Ее тоненькие пальчики снуют по тарелочке и горшку невинных фиалок, испытавших на себе всё, кроме ее нервозности. «Да-да, не переживайте», — про себя отвечает Минсок и жадно глотает ароматный чай, от которого виртуальные очки Мина уже давно запотели, и он смотрит в упор, но не видит, как Исин из вредности пихает Ханя в бок. Совсем не по-детски, к слову. В дверь стучатся почти сразу же. И по стуку учитель определяет, что тот, кто стоит за пределами кабинета, не отличается особой скромностью и, к тому же, вежливостью, вламываясь, как к себе домой, с валящим дымом из ушей. То ли день неудачный, то ли звезды сошлись не так, как надо было, но стоит Минсоку поднять взгляд затуманенных глаз на пришедшего папочку хулигана, как его клинит и он замирает так, как сидел в момент пересечения их взоров: спокойного и яростного. Теперь уже лица обоих полыхают и испускают языки пламени, и Минсоку далеко не спокойно, как было до этого. И настроение Ханя «не в духе» вполне оправданно и очень даже к месту. Но будь учитель изначально таким заведенным, уже бы достал пистолет, которого нет, из потайного ящика стола и выстрелил бы сначала в Цзытао, стоящего с грозной миной чуть поодаль, а потом себе в рот — для верности. Да, тот самый Хуан Цзытао стоял перед ним с пылающим взглядом и недобрым оскалом, и прямо рядом с ним немигающе пыхтел Хань, ставший на прядку седее в свете последних событий. И уже и поводы понервничать появились и громко наорать ни за что, а потом выставить родителей нерадивого ученика за дверь без всяких объяснений, что и почему. Во всяком случае, молодой папочка всёё поймет сам и будет еще сам себя после такого инцидента долго и мучительно уничтожать изнутри. Хотя, это маловероятно, учитывая хамло, уповающее на свою безнаказанность, живущее внутри этого морального урода с вполне себе адекватной женой. Жена ли вообще? Учитель загорается желанием не убить, а поскорее узнать всё из первых уст, что за семья такая, в которой женщина больше всего печется об образовании сына, а мужчина — вовсе и не мужчина, а студент института и конченый гомик, пристающий ко всем без разбора на чужих свадьбах. Минсок умерил жажду крови и мести, лишь стягивая губы в трубочку и молча плюхаясь в кресло, недовольно заскрипевшее в ответ, будто почуяв настроение хозяина. — Добрый день, — нарочито приветливо здоровается учитель, но всем кроме взволнованной женщины заметно, как сильно, до боли, он стискивает зубы, чтобы прямо сейчас не заорать на сверхчеловеческих частотах в попытке изгнать дьявола из Тао. — Вы, наверное, отец Жуя? Приятно с Вами, наконец, познакомиться. «А мне с вами не очень», — буквально читает он по глазам. Тао-то, в общем-то, не за что злиться на них, а уж тем более на Минсока, всего лишь вышвырнувшего его из комнаты Лу Ханя, вышедшего из душа в неглиже. Но у Хуана было на этот счет, очевидно, другое мнение и совершенно разнящиеся взгляды на случившееся. Это вот Минсок виноват, что пришел не вовремя, когда Тао еще не успел оголиться и пьяно позаимствовать чужую вторую половинку на наполовину добровольное соитие. Вполне обоснованно. — Пап! Мне больно! — недовольно прерывает тишину такой же разъяренный, как и его семейство, Исин, поедающий бенто с завидной скоростью. Лу Хань оживает, переставая сжимать ручонки мальчика. Исин, как и мама некого Жуя, ничего не понимал и не собирался, дожевывая остывший рис с одиноким листиком салата. — Знаете, я как раз шел сюда с мыслью забрать своего сына из этой поганой школы. Похоже, всё сложилось удачно, и я не поменял своего решения, — язвительно говорит Тао, сдерживаясь, чтобы не плюнуть на пол и не заматериться. Хотя очень хотелось. — Почему же Вы приняли такое решение? — с той же интонацией спрашивает Минсок, совсем не удивленно, и тут же переводит взгляд на женщину, замершую в немом ужасе. Ее-то мнения тут и не спросили. — Сомневаетесь в моем профессионализме? — Ага, как раз-таки в нем и сомневаюсь, — находится молодой папочка, засунув руки в карманы и чувствуя себя королем балла. — Моему ребенку не стоит учиться у учителя-педика. После этих слов Лу Ханю хватает двух секунд, чтобы преодолеть приличное расстояние между ним и Хуаном с партами на пути и вцепиться мертвой хваткой в воротник футболки того. Он резко тянет Тао на себя, практически откусывая острый нос и делая дырки пальцами в одежде: — Как ты его назвал?! — в ярости выплевывает Хань, сверкая глазами. Когда он вновь встряхивает студента, нужно лишь видеть ненависть, плескающуюся в глазах Исина, которые до этого выражали разве что безразличие. Минсок не спешит останавливать ни Ханя, ни собственную рвущуюся ухмылку, расплывшуюся на губах. — Сам-то такой мачо! Не ты разве меня поиметь захотел, господин натурал?! — Больно надо! — Ах, вот так да? — Что происходит? — потеряв терпение, вскакивает мама Жуя с характерным раздраженным выражением лица и хлопает рукой по столу, чтобы прекратить начавшиеся разборки. Тао даже не смотрит на нее, глядя в упор на взъевшегося китайца, тут же сделавшего шаг назад. Исин громко вздохнул. — Перевожу нашего сына куда подальше из этого гадюшника, — уверенно произносит Тао. — Моего сына, — поправляет она твердым голосом. — И ты никуда его не переводишь. Он остается здесь, — женщина прикрывает глаза, колеблясь секунду, но после раскрывает их так же широко, как раньше, и уже обращается к учителю: — Расскажете, что произошло? Минсок кивает, садясь за стол. Ни у кого уже не было желания громко и с кулаками выяснять отношения, тем более у Тао, жена которого, очевидно, заткнула его лучше любых оскорблений и сильных хваток на воротнике. Он повесил голову, пока Лу Хань с презрением смотрел на него и изредка бросал любопытные взгляды на его жену, выглядящую не самой счастливой. Взглянув, он будто понял всю боль женщины, у которой кроме школьника-сына есть еще муж, ведущий себя не менее по-детски. Хань ушел, ничего не слушал, но после, когда вышел из туалета, лишь видел, как разочарованно женщина толкает в спину плетущегося впереди Тао и улыбается учителю, кланяясь ему напоследок. — Пойдем ужинать, — тихо говорит Хань, приоткрывая дверь в темную гостиную. Мин лежит на диване, закинув ноги на подлокотник и подложив руки под затылок. Он кивает, заметив вошедшего парня в смешном фартуке, и прислушивается к аппетитному шкварчанию мяса на кухне. Слабо улыбнувшись, учитель первым делом обнимает Ханя, от которого приятно пахнет едой и почти выветрившимся одеколоном, целует его в уголок губ, заставляя ответно улыбнуться, и прижимается сильнее, понимая, что у него нет никого ближе него и Исина, что нет никого, кого он любил бы сильнее, чем их.