Забудешь первый закат, за ним забудешь второй, Собаки рыбу съедят, смешают кости с золой. И дни короче ночей, и отрастает коса, А лайки рвутся с цепей, а в их глазах — небеса. Лайки чувствуют след, кровавый, как бересклет, И снова дикий олень несётся в алый рассвет… Мельница, «Шаман»
Вот он я, брошенный здесь на смерть. Сомкни глаза, прошло так много дней, Просто найти изъян, правду найти трудней. Верю я в тебя, посмотри в себя — Вижу я насквозь всю пустую ложь. Breaking Benjamin, «Dance With the Devil»
Нира до последнего считала себя мёртвой, поэтому, когда она вяло приоткрыла один глаз, уже надеясь вдоволь поохотиться с машинами в угодьях Синего Света, разочарованию не было предела: над головой по кромкам сосен ползли серые облака, изредка открывающие звёзды, и это было так обыденно, что разом вспомнилось всё произошедшее — вспомнилось и засаднило. Она со скрипом заставила себя перекатиться со спины на живот. В лицо ударило мелкой волной речной воды. Было жутко холодно, всё тело закоченело. Ушибленные рёбра делу не помогали, пришлось мороженой рыбой отползать назад, попутно увязая в крошеве льда и смахивая с лица мелкие ветки. Припомнить, когда было хуже, не получалось. Наконец выбравшись на берег, Нира сгорбилась на грязной земле и поморщилась, вдруг учуяв вонь, исходившую от мокрой одежды. Смердело шелудивой псиной и болотным гнильём. Мелкая река в такт мыслям тихо плескалась у ног, облизывая заснеженные камни. Судя по всему, это был правый приток, изрядно обмелевший за зиму. Ей повезло — попади она не в то течение, из низинного озера вряд ли довелось бы выбраться живой. Вопрос о том, какого беса она вообще свалилась в реку — оставался открытым. Непривычная лёгкость карманов тоже ничего хорошего не предвещала. Линзы, два года кропотливо копившиеся ей на «крайний случай», теперь наверняка позвякивали у Ревана в сумке. Вот, «крайний случай» наступил, а про запас ничего нет. И не только линз. Она даже двух добытых кроликов умудрилась оставить там, на тропе. Охотница. Требовательное урчание в животе заставило поглубже задуматься о насущном. Можно было ещё посидеть мокрой задницей на земле и пожалеть себя. А можно было пойти в верак и хотя бы погреться у огня. Перед этим предстояло ещё вытерпеть наказание от Крига, а может и два, если он вспомнит о позднем часе, в котором она вернулась. Реван-то наверняка всё в подробностях сообщил воину, да и засранец-вор успел добежать до матери… Но это всё завтра. Быть Проклятой, в конце концов, не так уж и плохо — в любой ситуации можно сослаться на проклятие. Это оно виновато, что урожай не взошёл, оно же, что олени передохли и машины ушли на дальнее пастбище, что Тис, своровавший недавно две детали, сломал ногу в лесу… Оно виновато, а она как бы боком, знай себе кидает камни в соседскую грядку. Настроение улучшилось, когда Нира детально представила завтрашнее падение вора в какой-нибудь овраг. Хотя бы вот в это мелководье. — Только палки на трость воровать и останется, — заверила она то ли себя, то ли рогатую луну, хищно смотревшую на неё с высоты. Сейчас за место у костра и приличную лежанку можно было бы и забыть о вопиющей несправедливости. Проклятая шмыгнула носом, утерлась и, про себя отметив кабанью тропку в двух лисьих прыжках, хладнокровно начала пробираться сквозь заросли колючих кустов, на ходу продумывая план мести.***
На середине пути за спиной что-то зашуршало. Видит Банукай, ещё бы немного, и у гадкого мальчишки в ноге оказался бы нож, если бы перепуганная Нира не промахнулась, а сам плешивый не успел бы увернуться. Из кустов он выбрался крайне неохотно, явно не ожидая скорого обнаружения. — Чего это ты тут машешь? — с обиженной важностью спросил Оска, деловито вынимая из смоляных кудрей листья и ветки. Он был похож на ежа, вывалявшегося в каких-то неведомых кустах. Большие, как у филина, угольно-чёрные глаза светились изнутри непонятной живостью, будто там поселилась крупинка звезды. И ещё от него страшно смердело мокрой псиной. — А чего это ты тут валяешься? — передразнила Нира, в глубине души крайне довольная своим воинственным видом и тем, что Оску даже не пришлось искать. С тех пор, как Акойя принесла трёхлетнюю её в жилище шамана, чтобы справиться о здоровье, Нира и Оска были почти неразлучны. Тогда этот мальчишка, на год старше неё, но бледный и щуплый, никогда не покидающий дома, чуть не угодил носом в костёр, когда споткнулся. Нира успела дёрнуть его за руку. Так и повелось. Он попадал в беду — она вытаскивала. Если она была с рождения Проклятой, то проклятие Оски было в его вечной рассеянности. Внук старого шамана был странным. До беса странным. И это не считая громадных глаз, хромой ноги — правая была немного короче левой — и какой-то подозрительной тяги к изгнанию. Этого Нира была не в силах понять. Оска был из тех, которых никогда никто не гнал специально, но которые добровольно выбирали одиночество. Он мог стать новым шаманом, художником, даже собирателем, если бы захотел — уважение к его деду в вераке перевешивало все предрассудки, но он был и оставался просто Оской, который жил в лесу, говорил с собаками и боялся незнакомых людей. Остальные взамен недолюбливали его, и Нира, которую Оска никогда в жизни не просил об этом, готова была объяснить каждому, почему не стоит лезть к её другу. Они были не разлей вода. Белый волчонок и нелетающая птица. И если кому-то Нира по-настоящему доверяла, так это Оске. — Ты спать тут что ли собирался? — задумчиво протянула она, за спиной мальчишки разглядывая странное подобие норы в снегу. — Не. Это для Баюки, — ответил Оска. Нира нахмурилась. Собак она не любила. А огромная полуволчица, послушная только одному дурковатому её приятелю — это уже перебор, тем более так близко от деревни. Она беспокойно заозиралась. Самой псины поблизости видно не было. — А меня из-за Тиса в краже обвинили, — Нира решила перевести тему в нужное русло. — Слышал уже. Реван на всю деревню орал, что тебя изгнать надо. — И что? — насторожилась Нира. — Да что-что… Его, думаешь, слушал кто? — отмахнулся тростью Оска, но она успела заметить, как нехорошо сверкнули его глаза. — Забудь. Я не позволю. От обращённого на неё горячечного взгляда Нира поспешила уклонится. — Тебя забыли спросить, — она легко толкнула его в плечо, так, чтобы он не потерял равновесия. — Знаешь… Ты, конечно, страшная, как говно из-под снега, и злая, как Баюка, но всё же если выгонят… Я с тобой пойду. — Знаешь, ты, конечно, тот ещё лисий помёт, и иногда жутко раздражаешь, но всё же хорошо, что я с тобой знакома, — в тон ответила Нира, рассмеявшись. Оска стеснительно поджал губы. Уши его запылали, но в темноте этого видно не было, поэтому он вполне чинно кивнул и пошёл вперёд, словно они выступали уже сейчас. Нира вдруг резко дёрнула мальчишку за руку, развернув на обратный курс. — Слышишь?.. — напряжённо шепнула она. Оска прислушался. За горой что-то шумело. Что-то вроде шаманского барабана, бьющего ритмы песни. Вполне возможно, это было его сердце… — Праздник? — предположил он. — Нет… — она осеклась. В нос вдруг ударил запах гари. Нира подняла глаза к горизонту, и Оска, наконец, с ужасом увидел, как в её зрачках отразилось полыхающее зарево пожара.***
Она не успела ничего сделать — когда они прибежали к вераку, Оска, как взбесившийся бегун, наплевав на хромоту прыгнул в клубы чёрного дыма и исчез. Нира не решилась следовать за ним сразу, но потом было уже поздно. Его шаги затерялись в пепле. Она бесцельно покружила по дороге, всё ожидая, что вот-вот голова друга покажется, и они смогут вместе уйти подальше от всех неприятностей, но Оски всё не было. Дым поднимался выше. Знать, теперь, как обычно, стоило спасать самого спасителя. Нира поглубже вдохнула и тихо вошла в едкое облако. Оно мгновенно обволокло её, сдавив грудь и перебив дыхание. Оторвав лоскут от подола рубахи, она прижала его ко рту, но никакой существенной помощи тряпка не оказала, лишь ещё больше мешаясь. Глаза щипало так нещадно, что хотелось либо окунуться с головой в воду, либо выцарапать их. В зловещей тишине было слышно, как трескуче взрываются от жара угли. По ветру неслись искры, царапая землю и обжигая Нире руки. На миг в их свете вырисовался какой-то бесформенный ворох, валяющийся на дороге. Совсем низко пригнувшись, она пробежала мимо дома вождя — обугленный остов клыкастыми брёвнами скалился наружу. На пороге были видны впитавшиеся подтёки крови и вмятины от лезвий оружия. Здесь кто-то боролся за право увидеть рассвет. Нира тихо подкралась к тому, что приняла за мешок. Криг помутнело смотрел на неё, словно дохлая рыба, выкинутая на берег. На лице его застыл испуг, шея была странно вывернута. Из середины груди торчало древко копья, обломанное у самого основания. Проклятая почувствовала, как в сознании расплетается комок отвращения и странного удовлетворения увиденным — другой смерти она бы ему не пожелала. Брезгливо стараясь не касаться окровавленного тела, Нира двинулась дальше. Давно ли всё начало гореть? Где остальные? И самое главное — где этот Оска, бес его возьми? Нира в который раз прислушалась и, склонив голову набок, уловила едва различимый звук. Кто-то выл. Неестественно, страшно, даже не по-звериному. Она инстинктивно рванула в сторону моста, надеясь, что застанет там Оску с его псиной.***
Выла не волчица. Нира припала животом к земле, подползая к краю кустов, в которых затаилась, чтобы рассмотреть происходящее получше. В ушах набатом забилась кровь. Это выла старая Раана, склоняясь головой к земле и вновь устремляя невидящий взор к небу. Выла, скорчившись над обезображенным телом какой-то женщины, имя которой Нира не знала. Огонь не оставил на лице мёртвой ничего, кроме отточенных, обугленных черт костей. Тёмными провалами глазниц она безучастно смотрела вдаль. Старуха вновь хрипло заголосила, прижимая хрупкий силуэт дочери к своей груди. Сегодня её забрало пламя. В этом огненном мареве было видно, как оставшиеся в живых соплеменники, словно овцы в загоне, жались в центр воображаемого круга. По его краям грудами высились тела сражавшихся до последнего. Нира нервно сглотнула, когда на середину вышел чужеземец. Броня покрывала его металлическими пластинами, вбирающими в себя отблески пламени. На шлеме покачивались длинные алые перья. Ей показалось, он и есть птица — огромная, хищная птица из железа, со стальными мышцами, способная убить одним взмахом острых, как бритва, когтей. Страх настиг, ледяной волной окатив с ног до головы. Воин полукругом обошёл замерших в оцепенении людей. Среди них был и Реван. Охотник, под правым глазом которого расцветал огромный след от удара древком оружия, бездумно смотрел в одну точку. Что тут происходило до её прибытия, Нира представлять не желала. Она заметила, что чужаков было гораздо больше. Многие стояли поодаль, как жуткие статуи, но только у одного был этот странный пернатый шлем, вводивший Проклятую в такой ужас, что она чувствовала себя мышью, вынужденной бежать через открытое поле от ястреба. Неожиданно, Реван повернул голову в сторону кустов, где она скрывалась. Нира затаила дыхание. Неужели она так сильно высунулась из-за веток? Он не мог видеть. Не мог. Не мог… Но видел. Глаза его распахнулись, рот перекосился в кривом оскале — он силился крикнуть что-то, но от боли просто сапно дышал, склабясь. Нира до последнего надеялась, что это только его личное безумие. Она нервно впилась пальцами в сырую землю. В этот момент Реван кинулся вперёд. Как он развязал руки — Нира не знала. Она сжалась в клубок, лихорадочно выискивая, куда бежать. Сзади кто-то был. А ещё по бокам. Заметил её, верно, не только охотник. Она в последней отчаянной попытке метнулась вперёд, прямо навстречу обезумевшему. Что-то лязгнуло, мелькнуло острой вспышкой в глазах. Охотник, вцепившийся ей в горло узловатыми пальцами, слишком неестественно-мягко разжал хватку. Они встретились взглядами, и в зелёных глазах Нира увидела ненависть. — Бесовское отродье, — раздельно прошипел Реван, стараясь не глотать кровь, струящуюся по губам. — Чтоб ты… Сдохла. Охотник отяжелевше рухнул ничком на землю, так, что осевшая на спину Нира еле успела отпрянуть. Только сейчас она заметила резную стрелу, засевшую меж его лопаток. И не успела заметить движение позади себя. Тяжёлый удар пришёлся по виску. Может, мать так сильно хочет увидеть её рядом с собой?***
Но Сиаран молчала, не давая более никаких знаков свыше. Только ветер в своём шуршащем полете рассеивал дым вокруг, разнося запах палёной плоти. Нира мрачно следила, как человек в пернатом шлеме поигрывал резной глефой возле её носа. Рядом кто-то натяжно скулил. Но теперь она была связана, верёвки рвано впились в запястья, отчего руки почти не чувствовались, поэтому обернуться не получалось. А с лишним скосом глаз в сторону и вовсе можно было лишиться половины лица — лезвие глефы выглядело тонким и пугающе острым. Под стать взглядам чужаков. Наречия их Нира не разбирала. Изредка какие-то слова казались знакомыми, но понять разговор целиком не получалось. Разве что их командир изредка переходил на известный ей диалект Банук, но там всё ограничивалось гневными междометиями. По хищному блеску в глазах чужеземцев она давно разгадала, что ждёт их всех отнюдь не милая беседа по душам, но пока собственное положение казалось терпимым. Ещё бы оружие убралось от лица, так вообще было бы прекрасно. Хотя сидевшие рядом так не считали. — Это всё из-за тебя, Проклятая, — шикнули на ухо. — Меня здесь не было… Под рёбра со всей силы ткнули локтем. Не имея возможности стереть выступившие слёзы, Нира покачнулась в своих путах и с размаху двинула затылком назад. Кто-то досадливо зарычал, разражаясь страшной руганью на таком родном и таком мелодичном языке, что Нира, слушая нелестные выражения о своей матери, в этой мелкой победе вдруг подумала: совсем не так подобает себя вести, когда их окружают чужеземцы. Ведь сколько лет она по вечерам сидела в шатре со старухами, растолковывавшими, мол, за смирение духи машин смилуются, в обиду не дадут, и что ближних надо почитать… Следующий пинок от таинственного недоброжелателя она стерпела в гордом смирении, уверив себя словами: «Всякому да воздастся». И ещё тем, что на третий раз она точно попытается укусить мерзавца, даром что повернуться может только всем телом.***
— Я отвлеку их. Беги на старую тропу в горы. Спасись. — А ты? — Я приду следом. — Женщина ласково погладила дочь по голове. Нира против воли глядела на эту семейную сцену. Ложь, какой бы очевидной она не была, действовала успокаивающе. Может, удастся выгадать момент и сбежать с этой девчонкой? — Ты правда придёшь? — Конечно. Конечно… — Мама, а она тоже пойдёт с нами? — тихо прошептала девочка, указывая в сторону Ниры. — Не смотри, Кайя. Не смотри. Это Проклятая. Она влечёт беду. Это из-за неё Карха пришли на наши земли… Нира обозлённо скривилась. — Ничего я не влеку! — прошипела она, до боли стиснув зубы. — Молчать! — тотчас гаркнули из строя чужаков. Женщина ответила волчьим взглядом и крепче обняла дочь, ладонью закрыв той глаза и, поворачиваясь спиной к Нире, продолжая нашёптывать свои сказки о чудесном спасении. Вмиг стало так паршиво, что перехотелось куда-либо бежать. Щемящее чувство ожидания сдавило грудь, казалось, всё замерло и не двигается с места. Выбрав момент, они освободились от пут. Быстро, слаженно, словно охотники, напавшие на след стада, беглецы отползали всё дальше от остальных. Нира то и дело посматривала на чужаков, но те отвлеклись, занятые своими разговорами. Вот мать и дочь тихо прошли позади неё. Послышались тихие голоса, в которых Нира узнала и голос Ревана. По хребту побежали мелкие иголки. — Папа! — Тише, тише… Пока они не видят… Идите. — Да хранят тебя духи… Она было выгнулась, чтобы проводить спасшихся взглядом, но лезвие глефы, вновь рассёкшее воздух перед лицом, заставило оцепенеть в понимании: духи не желают более никого хранить. Все слова, которые она могла бы выкрикнуть, тем самым заставив мать с дочерью ускориться, застряли в глотке. Нира уже ни на что не надеялась. «Птица», лёгким движением оружия заставив её поднять голову, тихо усмехнулся — она старательно отводила взгляд. Он дал знак солдатам — те бесшумно двинулись вслед. Раздались визги и плач. Их притащили по одной, по лёгкому кивку командира усадив на обозрение перед всем племенем. Мать силилась вырваться из хватки чужеземца, билась и брыкалась, стараясь подобраться ближе к дочери, но вскоре затихла. Нира слышала в наступившей тишине стук собственного сердца, и боялась, что воин в ужасном шлеме тоже его слышит. Но он обращался ко всем, не только к ней. Голос «птицы» звучал в этой тишине резко и властно: — Мудростью Солнца, даровавшего нам Тринадцатого Короля, вот пример, что следует за любыми попытками сопротивления… Чужаки вытащили из ножен резные кинжалы, медленно, в такт речи командира, поднося их к шеям беглянок. Нира видела, как мать, наблюдая за беззвучным плачем своего чада, из последних сил вцепилась пальцами в предплечье солдата. В глазах её стояла ярость и отчаяние. «Птица» шагнул ближе, намереваясь отдать приказ. — Нет! Нира сжалась в комок, когда, повинуясь грубому толчку Ревана, вылетела из-за чужих спин прямо к ногам жуткого воина. Удар выбил из лёгких весь воздух. Верёвки не позволяли уползти прочь, она только и могла, что в панике ворочаться на земле, инстинктивно стараясь хоть как-то скрыться с глаз. — Пусть она станет жертвой. Проклятая, она искупит нашу вину пред ними кровью. Реван подполз совсем близко, неестественно опираясь руками в землю. Ноги бесполезным грузом волочились за ним. Нира почувствовала, как внутри всё оборвалось. Она вспомнила мёртвую девушку с выжженными глазами и в ней вдруг ясно узнала смерть. Значит, сейчас острие глефы прикоснётся к шее, а Оску она так и не нашла. Спрашивается, куда лезла, не зная броду… Тихий смех «птицы» зазвенел над головой. — О, Солнце… Вы, дикари, так нелепы в своих предрассудках! — воин подошёл ближе. — Но… Хорошо. Поднимись, Проклятая. Верёвки ослабли. Нира предпочла бы просто рвануть в ближайшую ежевику и уйти, но властный голос чужеземца подавлял все здравые мысли. Затекшие ноги подкашивались. Она встала, пошатываясь, как будто выпила шаманский отвар, не зная, за что зацепиться взглядом. И зацепилась за протянутый ей стилет. Нира непонимающе уставилась на оружие. — Исполни то, что они начертали тебе, — насмешливо сказал «птица», очевидно нисколько не смущённый самой сутью того, что в руках пленницы окажется оружие. До неё вдруг дошло, чего все ждали. Реван, скулящая в мёртвой хватке солдата его дочь, жена, старая Раана и даже, верно, мёртвый Криг, валяющийся где-то на тропе возле хижин. Всё племя с молчаливой сосредоточенностью наблюдало за тем, как она приняла из рук воина длинный шип стилета. Одно оставалось неясным: чего добивался «птица»? Что толку от желанной смерти? Духи смилуются над ними, если одной дурковатой станет меньше? Этого она должна желать? Нира, до побеления костяшек сжав рукоять оружия, осмелилась поднять, наконец, глаза. Кровавой жертвой. Кровавой жертвой смыть их вину?.. Значит, ей одной тут должно воздаться? Красивый янтарный взгляд «птицы» горел углём. Нира поняла, что нашла в нём ответы на все незаданные вопросы. Тонкие губы воина сложились в хищную улыбку. — Бей в место, где кости позвонков расходятся к черепу. Твои руки дрожат. Это избавит от мучений, — лениво протянул он. Нира послушно обернулась, двумя руками перехватывая стилет и занося его на уровень груди. Осунувшиеся лица соплеменников взирали на неё со всех сторон. Реван из последних сил приподнялся над землёй, вглядываясь в лицо своей жены. А почему не в небо? В обитель Древних Машин? — Помоги ей, — прошептал он, всё ещё стараясь левой рукой вытащить зазубренный наконечник из перебитой спины. — Покончи с Проклятием. Она сдавленно кивнула, чувствуя опустившуюся на плечо тяжёлую руку «птицы». Нира в одно движение опускается вниз, на колени и, прежде чем остальные успевают понять происходящее, вонзает сверкающий металл в шею охотнику. В место, где кости позвонков расходятся к черепу. Крик женщины прорезает полог тишины. Она вырывается от солдат и кидается к мужу, глаза которого медленно подёргиваются пеленой вечного льда. «Птица» усмехается и что-то жестко приказывает на своём удивительном языке. Он оставляет Ниру без верёвок, потеряв всякий интерес и только с холодной небрежностью вытащив стилет из становящихся каменными мышц Ревана. Женщина пытается его отогнать, царапаясь и шипя, как зверь, но получает пощёчину и затихает. Нира стоит посреди всего этого и ждёт, когда и на неё обратится гнев духов или хотя бы скорбящей вдовы. Однако не следует ни вспышек света, ни криков. — Воздастся тебе, — шипит ей в глаза дочь охотника. Нира скалится и отбегает к сгоревшему дому, чтобы забиться под балки, рухнуть на бок в тёплую золу и пролежать так до рассвета, сотрясаясь в мелкой дрожи лихорадки. Больше всего ей хочется вновь увидеть солнце на небе и понять, что оно не умерло, а просто спит.