intimidation

Все выходные Слава провалялся у Светло, лениво втыкая в ноутбук и одну за другой скидывая скуренные до бычка сигареты в пепельницу возле дивана. Спал он чуть ли не по двенадцать часов, а сам хозяин квартиры заглядывал раз в день — решил недельку-другую пожить со своей девушкой. Ваня заносил какую-никакую жратву, чтобы Слава не загнулся от голода, и регулярно вытряхивал его пепельницу в мусорное ведро, возле которого уже собралась куча бутылок из-под пива. — Ты бы вышел прогуляться, — сказал он ему в понедельник. — Скоро превратишься в хлебный мякиш. — Да-а-а, — согласно протянул Слава, толком не вникая в то, что он говорит. — Как там… э-э… Лера твоя? — Лена. — Да, Лена. Конечно. Светло негромко хмыкнул и внезапно схватился за край его одеяла, чуть потянув его на себя. — Вылезай давай, хорош заживо гнить. — Ва-а-ань, — почти что жалобно стонет Карелин. На экране ноутбука мелькают какие-то картинки. — Я серьезно. Или сейчас ты на пол полетишь, заодно с ноутом твоим. В общем, сначала Славу выгнали с дивана, а потом уже с квартиры. Недолго думая, он пошел к Лизе и там получил в распоряжение целую двуспальную кровать, которую, правда, пришлось делить с ней же. Двадцатитрехлетняя Лиза, по сути, была для него кем-то вроде подруги и матери одновременно. В частности, именно она привела его в эту тусовку алкашей сразу же после того, как они переспали (в первый и последний раз), и именно она толкала ему аптечную дурь со скидкой. При этом она неизменно ворчала, что он рано или поздно сторчится и/или вылетит из университета. Первое было весьма маловероятно, учитывая, что дальше относительно безобидной кислоты он не заходил, а вот второе… Чтобы успокоить внезапно проснувшуюся совесть, Слава клятвенно пообещал пойти на занятия во вторник, но в итоге проспал две с половиной пары. Проснувшись, он решил, что перспектива распить баночку с утра (с обеда) намного привлекательней, чем перспектива тащиться на последнюю пару, да и не факт, что он вообще на нее успеет. Но стимул идти в универ все же есть, и этот стимул зовут Федоров Мирон Янович, которого стоит добить побыстрее, потому что, если медлить, он немного пошевелит мозгами и наверняка решит сопротивляться. — Ты вообще собираешься сегодня вылезать из-под одеяла? — в комнату заглядывает Лиза в строгом костюме и с длинными-длинными стрелками, чуть ли не до висков. Карелин флегматично зевает и утверждающе кивает головой. — А ты куда это такая, ну... красивая? — У меня собеседование на новую работу в четыре, — она улыбается в ответ на комплимент, но тут же снова хмурит брови. — Чтобы сегодня вечером я тебя здесь не видела. И не подлизывайся. — Да без проблем. Я прямо сейчас свалю, надо только… — он растерянно смотрит по сторонам. — А я в какой части города вообще? — До универа за десять минут на метро доедешь, до квартиры Вани — за пятнадцать. — Прелестно. Закинешь что-нибудь пожрать? — На столе бутербродики, чай черный в чайнике, молоко в холодильнике, — Лиза смотрит на наручные часы и тихо охает. — Слушай, уже полвторого, а я до сих пор укладку не сделала. Подкрепившись бутербродами с колбасой и сыром и все-таки утянув одну бутылку темного из холодильника, Слава, абсолютно и полностью счастливый, выходит из квартиры и направляется к подземке. Не портит настроение ни явно разлагающийся нарик, удобно расположившийся рядом с ним в вагоне метро, ни встретившаяся по пути Люда, проводившая его подозрительным взглядом. Он сидит немного, закрыв глаза, на скамеечке рядом с главным входом в корпус, дожидаясь окончания последней пары, а после направляется в обитель Мирона Яновича, предварительно закинув в рот пару пластинок жевательной резинки. В аудитории возникает заминка. Рядом со столом профессора стоит Евстигнеев. Точнее — смеющийся Евстигнеев. И Мирон тоже смеется. — А-а, здравствуйте, Мирон Янович, — решает не расшаркиваться подолгу на пороге Карелин. — А я к вам пришел. Евстигнеев окидывает его явно удивленным взглядом, а Мирон, напротив, отводит глаза. — Вы что-то хотели? — Да, конечно. Только это, ну, знаете, приватный разговор, — он выразительно поднимает брови. Никто из них не двигается. — Короче, свали отсюда, Ванек. Тот переводит взгляд со Славы на Мирона. Мирон молчит и сосредоточенно пялится в противоположную стену. — Мирон Янович?.. — Подождите меня в коридоре, Евстигнеев, пожалуйста, — наконец выдает он. — Буквально пять минут. Ваня согласно кивает и напоследок почти презрительно зыркает на Карелина. — И дверь за собой закрой. Пожалуйста, — насмешливо кидает ему Слава. Едва они снова оказываются за закрытой дверью, Мирон тут же встает и начинает собирать бумаги, лежащие на столе. — И куда это вы так торопитесь, Мирон Янович? — Карелин неспешно подходит поближе. — Мы же так и не договорили с вами тогда. — Понятия не имею, о чем вы, — моментально вспыхивает Мирон. — А мне показалось, что вы как раз-таки прекрасно… — Послушайте, Карелин, — он резко выдыхает. — Я мог терпеть эти ваши… этот… — Вы не стесняйтесь, здесь… — Не перебивайте меня! — Мирон, кажется, всерьез закипает. — Этот ваш цирк. Фарс. Но всему есть предел, и даже вашей… невероятной наглости, — он машинально сминает несколько листков, даже не замечая этого. — Поэтому я не желаю вас больше видеть. Это… просто хамство. — Вы так резко решили стать порядочным преподавателем? Мирон действительно раскраснелся, и Слава вдруг на миг представляет его там, внизу, на коленях перед собой, и мгновенно заходится в кашле, поперхнувшись, судя по ощущениям, воздухом. У Мирона аж желваки заиграли на лице. Он с трудом сдерживает себя от чего-то очень опрометчивого и запихивает последнюю папку с документами в свою наплечную сумку. — В любом случае, Карелин, вам тут недолго осталось. До сессии-то вас уже навряд ли допустят. Он снимает со спинки стула свой пиджак. — По другим предметам, я так полагаю, у вас такой же завал, как и по моему. Курсовые работы вы наверняка не сдали… — Сдал, вообще-то, — откликается Слава, с трудом отгоняя образ Мирона, покорно расстегивающего его ширинку. — …посещениями лекций себя не обременяли, и, конечно, — он судорожно одергивает пиджак, — о семинарах слыхом не слыхивали. Не перебивайте, когда я говорю. Он явно жутко разнервничался: взгляд бегает, губы поджаты, дыхание учащенное. Слава сперва хочет вновь ухмыльнуться и примиряюще поднять руки, мол, чего вы разорались, Мирон Янович, но внезапно слова профессора долетают до его сознания. А ведь он… абсолютно прав. Карелин весь семестр отплевывался от учебы и старательно демонстрировал всем вокруг, как же ему похуй, не посещая занятия по несколько дней подряд, а зачетная неделя вместе с неразлучной подружкой-сессией подкралась совершенно незаметно. А если все так, то вся эта четырехгодичная авантюра грозит стремительно накрыться медным тазом. И поедет Славчик в родной Хабаровск, поступать на платное в ДВГУПС какой-нибудь. Воспользовавшись краткой заминкой, Мирон подхватывает свою сумку и устремляется к двери. Он выходит, не говоря ни слова.

***

Евстигнеев стоит неподалеку от двери, уткнувшись в свой телефон. — Мирон Янович! А я уже забеспокоился, — радостно улыбается он, когда Мирон выходит из аудитории. — Все в порядке. Пойдемте лучше… побыстрее. — У вас сумка тяжелая? Я понесу? Мирон, глазом не моргнув, отдает ему свою сумку. Ваня только хмыкает. Они выходят на улицу и доходят до метро, где обычно прощаются. Мирон идет слишком быстро для его громкого «все в порядке». Евстигнеев в очередной раз сгребает его в охапку и отстраняется спустя секунд десять, но не спешит отцепляться от его плеч. — Послушайте… Что-то случилось? — Нет… — Мирон заглядывает ему в глаза. — Нет, Ваня. Все хорошо. Вот только в глазах у него плещется беспокойство. — Знаете, у меня тут квартира в семи минутах езды. Пустая. И вино есть. Может, вы?.. — Пустая? — безотчетно хмыкает Мирон. — Ну, не в том смысле. Он вспоминает свою квартиру, пустую едва ли не в буквальном смысле. Никого и ничего. И никакого вина, естественно. — Пожалуй… я соглашусь, Ваня. Поехали. Евстигнеев расплывается в улыбке и, даже не думая убирать руку с его плеча, тянет за собой в подземку. «Все не так уж и плохо», — думает Мирон, когда двери вагона закрываются.