Между двух огней

      Глухой писк выводит меня из тумана. Я иду за ним, а белая дымка всё меньше окутывает меня, растворяется в этом звуке и наконец исчезает. Меня снова выкидывает в реальность.       Хлопаю глазами, пытаясь смахнуть с век невидимую тяжесть. Руки что-то удерживает, не даёт поднять, а при любой попытке сделать это я ощущаю неприятное покалывание и боль. Дышать тяжело, а во рту трубка.       Обвожу взглядом комнату: слева от койки на тумбе стоят приборы, «ведущие» ко мне, справа — нараспашку открыто окно, а у самого входа на небольшом диване лежит Влад. Он подложил под голову свою красную толстовку, которую я узнала по выбившемуся из общей «кучи» рукаву; и, кажется, спит. Прохладный ветер, от которого немеют пальцы, шевелит его рыжую челку.       — Что с малышом? — проносится у меня в голове, только я более-менее прихожу в себя и начинаю соображать.       Не могу избавиться от трубки, чтобы позвать кого-нибудь. Вызвать помощь.       Передо мной — чудовище. Мне страшно, мне противно, мне не нравится находиться с этим человеком в одной комнате в такой близости. С меня хватит его общества, грубых слов и выходок, я имею право жить спокойно.       Чувствую, как учащается пульс и в висках стучит, на что незамедлительно реагируют приборы. Звук становится невыносимым, бьет по ушам, затылку, глазам. Жмурюсь, не в силах больше терпеть это издевательство.       Но скоро в палате появляется молодая девушка в светло-кремовом медицинском халате и отключает эту «сирену». Её губы расплываются в мягкой улыбке, что затмевает даже рассыпавшиеся под глазами после тяжелого дежурства синие тени. Девушка, на бейдже имя — Мария, освобождает меня от трубок и снимает крепление с рук. Я все ещё лежу под капельницей, однако могу говорить. Но это не выходит. Медсестре приходится смочить мне губы и накапать немного воды в рот, потому что там хуже, чем в Сахаре, а я, похоже, лишилась умения разговаривать не как младенец. Мычу.       — Всё хорошо, Вероника. Всё хорошо, — Мария гладит меня по лбу и сжимает свободную от иголки руку. Чувствую её тепло и самой становится лучше, будто девушка делится своей энергией.       Вскоре становится легче дышать, уже ничего не сдавливает легкие. У меня убирают капельницу и заклеивают продырявленную, покрытую синяками кожу пластырем. Сколько я уже тут?       Подложив мне под голову подушку и приподняв спинку кушетки, медсестра помогает мне занять сидячее положение. Кажется, я прихожу в норму.       Просыпается Влад. Я так не хотела это застать, но, видимо, выбора у меня нет и я не выберусь отсюда сегодня. Из последних сил сжимаю кисть Марии, чтобы она не оставляла меня в такой момент, и девушка будто понимает. Она кивает мне.       Потерев глаза, заспанные и провалившиеся, Рамм подходит к кровати и, встав на колени рядом, берет меня за вторую руку. Мне хватает сил лишь дернуть ей, но парень зажимает кисть меж ладонями и кусает губу. Он будто… кается.       — Уйди, ладно? — «каркаю» я. Голос скрипит, как старая телега. Самой противно это слышать. Прочищаю горло, наконец-таки одернув руку и прижав кулак к губам.       — Не уйду, — отвечает Влад. В его голосе, глазах, подрагивающих скулах столько эмоций скрывается, но наружу лезет лишь отчаяние. От него веет безысходностью. — Не уйду, пока не исправлю всё, что натворил, — договаривает парень и опускает глаза. Его карие, цвета шоколада, будто потускнели, стали матовыми. — Я должен сделать всё, чтобы ты скорее поправилась… и простила меня, — у меня дёргается губа, как у раззадоренного на укус пса.       — Ты никому ничего не должен, — передергивает от ледяного тона собственного голоса. Да как я могу? Человек хочет покаяться, а я вдребезги разбиваю все надежды.       Марию зовёт врач, появившийся в дверном проеме, и девушка выходит из палаты, прикрыв за собой дверь.       Сердце отплясывает канкан, но лишь потому, что во мне десятибальным ураганом рождается гнев. Кусаю щеки и изо всех сил удерживаю трясучку.       — Я полный идиот, — Влад зарывается пальцами в волосы и наклоняет голову. — Весь пиздец, который я творил… — молчит, о чем-то думая и смотря в одну точку. — Всё исправлю. Сделаю, что ты хочешь.       — Мне похуй. Будешь стараться, чтобы только себя утешить, — тон не меняется, да только я к нему привыкаю и уже не вздрагиваю от этого. Зато на Рамма это действует иначе, будто кол в сердце. По глазам видно, что внутри него — душа или что там у него осталось — что-то разбилось, превратилось в кристальную крошку и больно впилось в сердце.       — Если тебе так угодно, я помогу и больше никогда не появлюсь в твоей жизни, — ощущение, что Влад сейчас расплачется, словно наказанный мальчишка, не покидает меня. — Слышишь? Навсегда.       — Будто меня это волнует, — собираю руки в замок перед собой и позволяю себе взглянуть в глаза парня, а не просто коситься на него. Рамм подавлен. Более того, это чувство настолько сильно дало ему в голову, что он и правда готов на всё. — Я забуду, что ты говорил и делал. Но навсегда в моей памяти останутся чувства, которые я испытывала при этом. И, поверь, это последнее, что я когда-либо хотела пережить.       Молчание заполняет палату, как желе приготовленную для него пиалу. Это душит, угнетает, но я держу язык за зубами, хоть и могу многое высказать этому уроду.       Потупив взгляд, парень водит пальцем по простыни, а я невольно слежу за его действиями. Как же так получилось, что только вчера он играл господина, а сейчас стоит передо мной на коленях? Или когда это было?       Теряюсь от того, что совсем не ориентируюсь во времени. В голове ни мысли о том, сколько я тут уже нахожусь и который час.       А другие? Потеряли ли они меня? Наверняка, Лера обзвонилась уже… а Егор? Он ведь тоже пытался найти меня, да только я сама отгородилась от мира. Проклинаю себя за это.       Тянусь к кнопке вызова врача и нажимаю на её. И только под настоянием медсестры Рамм покидает палату. Теперь я спокойно могу говорить.       Мне не терпится узнать самое главное — то, что гложет с первой минуты, как я вышла из странного состояния и открыла глаза.       — Что с малышом?       Лера вне себя. Приехав в общежитие, я надеялась, что, наоборот, осчастливлю её своим появлением, но получила по ушам.       Девушка ходит из одного конца комнаты в другой, сложив руки на груди и сверля меня взглядом. Неужели не понимает, что мне и без её нравоучений хреново?       Потягиваю зеленый чай с молоком и пытаюсь успокоиться. Руки до сих пор трясутся после последней попытки позвонить Егору. Я так слаба морально, что не смогу сделать этого даже с миллиардной попытки. Или мне просто нужно время.       — Повтори ещё раз, что сказал врач, — подруга садится на край моей кровати. Она отбирает у меня чашку и допивает чай.       — Операцию надо делать в течении недели, иначе потом будет поздно, — на выдохе отвечаю я. Больно говорить об этом.       — Ты уже все решила? Точно-точно? — Лера, кажется, находится в таком же трансе, как и я. Она медленно относит кружку на стол и остается стоять рядом с ним. — Уверена, что потом не передумаешь и не станешь жалеть?       — Не буду, ведь иначе никак. Было бы неправильно поступить по-другому, учитывая то, как поступил Рамм, и как виновата перед Егором я. Лер, сама подумай, — тру виски большими пальцами и шумно выдыхаю. Это слишком тяжело. — Неужели Егор заслужил такое?       — А кто мне говорил, какой он мудак, что таскается за этой Эрикой? Неужели передумала? — подруга складывает руки на груди и щелкает языком. — Подумай хорошо, ладно?       Снимаю больших размеров футболку с себя и надеваю майку и джинсы. Погода снова подводит, и из шкафа приходится достать бомбер. Шнурую кеды.       Я чувствую себя намного лучше, будто и не валялась в больнице, но иногда меня ещё кивает и подташнивает. Особенно от сложившейся ситуации.       С кровати беру свой рюкзак, куда кидаю бутылку с водой и витаминами. Мне прописали просто миллион лекарств, но я даже не думаю их пить. Теперь ребенку уже ничего и никто не угрожает.       — Только так надолго не пропадай, ладно? — Лера провожает меня взглядом, но не спешит закрыть за мной дверь, даже когда я подхожу к лестнице. — И звони, если вдруг что-то понадобится.       Киваю подруге и спускаюсь. Это место слишком дорого мне, эти стены и люди, и даже Булаткин всплывает в голове, когда я оглядываю общагу.       Он навсегда засел в моей памяти.       Несмотря на тяжелые времена, стычки и ссоры, что между нами были, я помню только светлое. Только искренность, только тёплые чувства, только радостные эмоции. Да и права я не имею выставлять Егора в другом свете: сама поступила как сука, отчего он должен быть виноват?       Поздоровавшись с воспитателем, выхожу из здания и иду в сторону метро. Я знаю дорогу, мысленно выстраиваю маршрут, но не хочу, точнее, не в силах туда дойти. Как и вчера, и позавчера, и во вторник, я доберусь до нужной станции метро, издалека гляну на дом… и уйду. Мне кажется, что мое сердце не выдержит, когда я увижу его. А что будет, когда я расскажу про ребенка? Егор должен знать в любом случае.       Но стоит мне выйти с территории общежитий, меня ловит Рамм. Он хватает меня за плечи, как в прошлый раз, чтобы не убежала. Развернув лицом к себе, парень всматривается в мои глаза, которые он тогда назвал пустыми, безжизненными, холодными. Скорее, он говорил про мое состояние.       Слабо улыбаюсь и даже насмехаюсь над Владом, ведь его очередная попытка вразумить меня, обернуть все по-другому снова не удастся, как бы он не старался.       — Пожалуйста, Влад, просто отстань, — в очередной раз повторяю я, пытаясь отпихнуть от себя артиста и поскорее избавиться от его общества.       — Нет, Ника, я не уйду, — с надеждой в голосе отвечает Рамм. Он не сдается, а мне остается его только пожалеть и тяжело вздохнуть. Столько наивности только у маленьких детей. — Я не могу позволить тебе сделать неправильный выбор.       Мне становится ещё смешнее, да только смех истерический. Прыскаю от его глупых слов.       Убираю от себя крепкие руки и отступаю на шаг назад, чтобы уменьшить близость к этому человеку.       Влад отводит взгляд и поджимает губы. Ему тяжело, однако я не могу понять причины. Какая разница, кто отец ребенка? Самое главное — я его мама, моё сердце работает за двоих, я берегу себя из-за него. И, раз уж на то пошло, это моя проблема.       — Я никогда не соглашусь быть с тобой, — я провожу рукой по лицу. — Как ты не можешь понять? Ни за что на свете не выберу тебя.       Эта тема уже поднималась, и с каждым новым разом ответ в мой голове звучит всё утвердительней. Я точно знаю, что скажу именно это, потому звучащее вновь предложение Влада, как гвоздь молотком вдалбливает эти слова.       Влад играет желваками. Сжимает руку в кулак, но прячет её за спиной, а второй с силой сжимает край пиджака.       — Ты слишком упёртая, — я, прежде, до того, как была изнасилована им, не слышала в этом тёплом голосе столько резкости и боли. — Уходишь, упираешься, потому что это мой ребенок! Ну, а кто же захочет иметь такого ебанутого отца, как я, верно?       Смеюсь. Глупее я не слышала ничего. Но в то же время понимаю парня, ведь сама, оказавшись в подобном дерьме, тоже несла бы чушь.       Убираю назад сдуваемые на лицо ветром пряди. Во мне ничего не осталось: ни чувств, ни эмоций. Я смеюсь, потому что, блять, на грани истерики и еле держусь за края этой бездны.       — Хватит, Влад! Нам никогда не быть вместе, слышишь? Я уеду, и мы не увидимся больше.       — Ты врешь, — вертит головой парень. — Только ждёшь момента, чтобы побежать к Криду, упасть ему в ноги и вымаливать прощения. И что ты ему скажешь про то, кто заделал тебе малыша?!       Отхожу от ступора только когда чувствую, как жжет ладонь. Перевожу взгляд от покрасневшей руки на Рамма, трущего щеку. Его взгляд тускнеет, будто этой пощечиной я выбила из него весь негатив, всю дурь.       — И не трогай меня больше! — только парень тянется ко мне, кричу я и отшатываюсь назад.       На ватных ногах добираюсь до метро и смешиваюсь с потоком. Мои мысли смешиваются в коктейль, ингредиентами которого стали ненависть, раздражение, растерянность и безысходность. Сегодня я должна обязательно добраться до него и расставить все точки над «i».       Но Влад опять догоняет меня. Хватает за руку и вытягивает из вагона, только я делаю туда шаг. Крепко сжимает кисти, а я дергаюсь, как ветки деревьев от сильного ветра. Не хочу, не хочу, чтобы он приближался ко мне.       Пытаюсь кричать, но парень зажимает мне рот ладонью и прижимает к бетонной колонне. Я кусаю его за руку, и тот морщится и шипит, ругнувшись.       — Да успокойся ты, истеричка, — грудью давит на мою, крепко держит меня. — Сколько раз мне еще повторить, что я не сделаю ничего плохого тебе? Я лишь хочу помочь!       — Ты помог мне уже! Помог понять, какой ты настоящий, какой мудак! — выплевываю эти слова и отворачиваюсь, чтобы ярче показать свою невыносимость этого человека.       — Я ведь извинился. На колени перед тобой вставал, чтобы ты наконец поняла, что я тебе не враг.       В моих глазах Рамм опускается до маленького ребенка, который пытается оправдаться перед мамой за свои косяки и избежать наказания. Закатываю глаза: мне неинтересно слушать его сопли в сотый раз.       — Люди не меняются, Влад, и ты это доказал. Каким показал себя при нашей первой встрече, так и попрощался со мной, — пожимаю плечами и кусаю губу. Сама невинность. Жертва обстоятельств. Наконец вставшая на ноги девушка, не желающая иметь ничего общего с прошлым. — Мне пора. Пока, Рамм. Я не позвоню.       И, воспользовавшись суетой от прибывшего состава, все-таки ныряю в вагон.       Свист стоит в ушах, прохладный воздух от открытого окна играет с волосами. Держусь за поручень, но уже не чувствую прежней легкости. Немного хочется спать и дико — кушать, но сейчас не то время, чтобы вестись на позывы беременности. Верчу в руках ключ.       Уже через сорок минут буду у двери Булаткина.       Я добралась.       Опять это чувство: легкий тремор и уходящий из-под ног пол. Всего одно действие отделяет меня от конца. Да-да, стоит мне сделать последний шаг, и всё закончится, а я обрету свободу и наконец избавлю Егора от лжи.       Чего же я медлю? Словно маленькая девочка не в силах принять серьёзное решение и сдаться с потрохами, переминаюсь с ноги на ногу. А делов-то: забрать свои вещи и оставить на кровати записку. Проще простого! Тем более, Егор в другой стране сейчас. Тогда почему медлю? Я ведь постоянно твержу себе, что ничего не боюсь.       А стоило.       Только открыв дверь квартиры, лоб в лоб сталкиваюсь с Булаткиным, а от трусливого побега меня останавливает сомкнувшаяся на запястье рука. Парные браслеты соприкасаются и брякают.       Не могу дышать: со всех сторон, словно вода, меня обволакивает и давит паника. Блондин смотрит на меня.       Ещё чуть-чуть, и я слечу с катушек, просто разрыдаюсь. Начинаю терять контроль над собой.       Закрыв за моей спиной дверь, Егор подталкивает меня вперёд, как бы прося пройти в гостиную. Но с места я не двигаюсь и шарю в рюкзаке в поиске того, что ему приготовила.       Парень берет меня за руку, лишь крепче сжимая, когда я её одергиваю, и насильно тащит в комнату. Оставив меня на кровати, блондин сам становится в дверном проеме и складывает руки на груди. Играет желваками, а в небесных глазах столько непонимания, злости и боли, и мне становится очень гадко, ведь это я во всем виновата. Мерзкая тварь.       — Егор, я… — шепчу, когда тот делает шаг в мою сторону, но закашливаюсь и прочищаю горло. Крид, вздохнув, плотно сжимает губы и вертит головой.       — Помолчи, пожалуйста, сейчас я говорю, а ты слушай, — зарывшись пальцами в волосы, облокачивается спиной на дверной косяк и опускает голову.       Я точно знаю этот жест и уверенно могу сказать, что сейчас чувствует парень. Но даже думать об этом не хочется, ведь, повторюсь, это я всё испортила. Я могу обозвать себя миллиардом разных ругательств и унижающих слов, но что это изменит?       — Мне нуж… — не успеваю договорить, как Егор перебивает меня, злобно зыркнув и подняв брови, мол, что говорил молчать. Кусаю губу до резкой боли, до металлического привкуса. Опускаю взгляд в пол. — Егор, правда…       — Я, кажется, просил тебя замолчать, — таким же тоном продолжает парень.       — Я все объясню, — стон слетает с губ. Закрываю ладонями слезящиеся глаза и отворачиваюсь от парня, но тот даже с места не сдвинулся. Только усмехнулся.       — Тебя не было столько дней дома, что ты мне объяснишь? — после долгого молчания говорит Булаткин. Поднимаю на него взгляд, но тут же жалею об этом, ведь сталкиваюсь с резким, полным ненависти взглядом. Мне становится невыносимо стыдно за себя, но в то же время больно, чертовски больно, ведь Крид никогда не позволял себе на меня так смотреть. — Ты вообще нормальный человек? Я звонил тебе по десять раз на час, а ты просто-напросто не брала трубку, — смеется, как и я, когда Рамм приставал ко мне с навязчивыми просьбами стать его, простить и начать по-новой. Смех Егора, резкие нотки, словно раскаленная сталь по моему и без того страдающему сердцу.       Мне казалось, что я совсем очерствела, когда очнулась на больничной койке после «убийственного» секса с Владом. Просто-напросто утратила все чувства, а сердце превратилось в ледышку. И с Раммом это работало… Но стоило мне столкнуться взглядом с Егором, глаза в глаза, и мой ледяной комок стал таять. Его металл плавит, убивает меня!       — Я не идеальный, но вот ты — реально полная дура, — переводит на меня взгляд и хмурится, а я тщательно избегаю любой случайности столкнуться с его глазами. Сжимаю край покрывала, мну его в руках, а хочется порвать на самые мелкие куски. — Что вообще за смс-ки мне пишешь? Какую-то ахинею насчёт меня и Герцег, — разводит руками, продолжая стоять спиной к стене. — Ну сколько еще можно повторять, что мне похер на неё?! У меня есть любимый человек! Да только какого хрена этот человек ведет себя так по-скотски?!       — Егор, — шумно выдыхаю и хлопаю ресницами, чтобы смахнуть слезы. Его слова, такие правдивые, сильно ранили меня. Я страдаю, хоть и понимаю, что заслужила этого. — Я спешу.       Поднявшись с кровати и воспользовавшись звонком на смартфон Крида, юркаю в дверной проем, но парень подхватывает меня, обнимает со спины за талию одной рукой и крепко держит. Я дергаюсь, потому что давно пора отсюда сбежать, но блондин не отпускает меня.       Закончив разговор, Булаткин швыряет телефон на кровать, а меня разворачивает к себе.       — Никуда ты не спешишь! Полушай меня! — трясёт меня за плечи, а я начинаю плакать, будто передо мной маньяк. Стону, глотая слезы, а Егор прижимает меня к стене. — Ты, блять, чертова эгоистка, вообще обо мне не думаешь! О какой любви может идти речь, если ты так поступаешь?       Он говорит. А я строю план побега.       Он сильнее меня, и я не про физические преимущества. Егор ещё не в курсе, какая я настоящая, с прогнившей душонкой и завравшаяся, поэтому не спешит отпускать. Тайна откроется — и он больше не захочет ко мне прикасаться, отшатнется как от прокаженной.       — Ты пойми, что я не хочу тебе зла! Мне важно знать, что ты понимаешь мои чувства, когда ты пропадаешь, когда не доверяешь мне.       Обнимает меня, крепко прижав к себе и водя носом в районе виска. Сердце колотится, потому что у меня нет ни малейшего желания отпускать Егора, но в этом есть необходимость. Это действительно нужно сделать.       Слизываю с губ слезы. Парень что-то шепчет мне на ушко, но я не слышу его, потому что в голове стоит гул.       Ты сама виновата в том, что сейчас стоишь перед любимым человеком в нерешительности сказать недобрые вести.       — Я не отпущу тебя никуда, даже не дергайся, — более громко говорит Булаткин, и я хнычу и утыкаюсь в его плечо, чтобы не заплакать в голос.       Нужно взять себя в руки и сделать это.       Прошу Егора успокоиться и посмотреть, что я приготовила ему. Киваю на кровать, на белый конверт формата «А-четыре». Он еще не знает, что лист лежит той стороной, на которой нарисован большой красный крест — логотип медицинского центра.       В глазах парня непонимание. Наверняка он думает, почему я веду себя так странно при том, что приготовила ему «сюрприз». Попытка выдавить из себя хоть подобие улыбки заканчивается успехом, но я тут же отворачиваюсь и закрываю рот рукой. До боли кусаю тыльную сторону ладони.       Булаткин все-таки идет к кровати за конвертом. Вдобавок к выпрыгивающему из груди сердцу спирает дыхание, спазмы окутывают горло.       Пора.       Все происходит слишком быстро, и я даже сама не успеваю понять, как оказываюсь в такси и прошу водителя надавить на газ, ведь за мной выбегает Егор.       Наклоняю голову назад и тру глаза, веки опухли от частых слез. Вот и конец.       Позади все: моя боязнь сознаться и этот шаг, самые стрёмные дни, совесть в которые не давала мне покоя, а также все счастливые моменты. За плечами остался ненавистный мне Влад и горячо любимый Булаткин. Истязание и душевное тепло.       Егор, наверняка, запомнил номер авто и уже отслеживает мой путь, но для меня это сейчас не так важно. Скорее бы он прочел письмо — надеюсь, он сделает это вечером или смотрит на расплывшиеся чернила уже сейчас.       Чем скорее — тем быстрее с с моих плеч свалится груз. Не знаю, простит ли меня блондин, но я искренне на это надеюсь. Хоть и не жду.       Я ничего не жду, ведь сама подтолкнула себя к пропасти.       Егор обязательно будет счастлив, но не со мной.       А я? Буду ли счастлива я? Время покажет.       Расплачиваюсь за такси и заодно проверяю билеты на самолёт: они по-прежнему лежат в паспорте. Это все к лучшему.       Завтра будет новый день.       « Дорогой Егор! Не знаю, могу ли я тебя сейчас так называть, имею ли право…       Не суди меня строго, мои поступки и слова, но я не могла поступить иначе. Ты многого не знаешь и, наверное, считаешь меня хорошей девушкой, но это не так.       Все началось с того дня, когда мы впервые серьезно поругались из-за Эрики. Мне было очень больно, Лера потащила меня в клуб, где я познакомилась с Раммом. Да-да, мы были знакомы до того, когда ты нас представил друг другу.       У нас был секс. Я настолько сильно отключилась, что была вынуждена скрывать от тебя „пятна“ той ночи. Я не хотела этого, но так вышло, и я бы даже не вспомнила о Владе, если бы не одно „но“.       Рамм сам объявился и сказал, что сдаст меня, все расскажет тебе, если я не буду делать всё, что ему захочется… на протяжении целого месяца. И только сейчас я понимаю, что могла бы отказаться и сама все рассказать, чтобы не вляпаться в это дерьмо по уши.       Дальше? Он издевался надо мной, насмехался, лез в трусы, да только я постоянно держала его на расстоянии. Причина? Думаю, догадываешься.       Однажды утром я узнала, что беременна.       Две полоски на тесте были настолько яркие, что сомнений не было. Тем более, десять упаковок и все положительные…       Появился план — как можно скорее сделать экспертизу, узнать отцовство, а позже решать по ситуации. Ну как я расскажу тебе о ребенке, если не знаю, от кого беременна? Были сомнения…       Время шло, Рамм, вроде, усмирил пыл, и я расслабилась. А потом снова появилась Эрика, стала действовать на мои и без того расшатанные гормонами нервами. Появился и Влад. Бутылка вина и виски.       Надеюсь, ты никогда не трахал девушку без её согласия. Никому не пожелаю узнать, как это мерзко. Но ведь не побегу же я тебе плакаться об изнасиловании! Текст размыт и нечитаем       А с другой стороны моего письма — ответ на вопрос, который мучал меня на протяжении месяца. Да и тебя, наверное, тоже стало интересовать.       Егор… я тебя ни к чему не обязываю и не прошу помогать. Ты будешь отличным отцом, я уверена, но не этого ребенка, хоть ты и имеешь на него все права.       Не ищи меня.       Я сделаю аборт и улечу.       Будь счастлив.       Твоя Н. »