Говорящий со зверями: Песнь бубна

Весна задает волну жизни и зверю, и птице. Клекотом встречают короткое северное лето парящие в небе. Приходит люд, уходит люд... только наблюдатель остается неизменен, сидя на обочине протекающей мимо него реки жизни. — Смотрю, от жопы у тебя отлегло, — Иван и рад был встретить Жору, и в то же время чувствовалось, что вместе с показной веселостью его сильно напрягало видеть давнего друга орнитолога*. Немного успокаивало то, что попугаечник был человеком, можно сказать, теперь практически семейным, да и семья эта прилагалась в виде смазливого черноволосого парня, что топал как раз к своей злоебучей паре. — Это Виталий, — представил своего любовника, несущего объемную переносную емкость, на которой красовались знаки предупреждения, егерям Григорий. — М-да, и вкусы у тебя, попугаечник, как и прежде, ни черта не изменились. Как западал на чернявых, так и продолжаешь, — усмехнулся тихо Иван, подмигивая удивленным круглым карим глазам Виталия. — Судя по жидкому азоту в канистре, что вы приперли с собой, к нам пожаловал генетик. Ну а эти два амбала кто? Кивнули мельком на тех, кто сгружал объемное оборудование с «Водяного», в этот раз птичники заявились с первым рейсом, сразу, как лед сошел, чем удивили не только Ивана, но и второго егеря Степана. — Студенты, один из универов навязал, да не кипишуй, в этот раз мы с ловчими установками и сетями, считай, на все лето тут возиться на одном месте будем, словно привязанные. Начальство собирается выбить по моим старым наработкам обширную экологическую программу по вашему округу, если дело пойдет, на десять лет тут окопаемся, а то и больше, уже несколько мелких грантов умело подтянули за хвосты к нашей работе. Ну, а коль есть финансирование, то должен понимать — все будет спориться. — Хм-м-м, — задумчиво осматривая оборудование. — Надеюсь, не на Змеином Кряже все это будете натягивать? — поддели с долей ехидства и, видя, как бледнеет Григорий, оскалились еще шире. — Нет... спасибо, я не смертник, вообще, миграционный коридор лежит в стороне, по другую сторону речного русла от вашей с Мишкой заимки, Иван. Так что будем ставить конструкции с ловушками-сетями на иной части возвышенности. И мы оккупируем ваше старое зимовье, там же и электричество есть, как мне помнится, если, конечно, генератор совсем не просрали? — Не просрали, Степан, как насчет соляры для них? — Иван прикинул в голове, выходило от Шаманей Гряды порядком, это успокаивало и не могло не радовать. — Ну, начальство обещалось подбросить по реке туда в течение месяца, их контора щедро платит, — попыхтел старик папироской чуть поодаль от них, а немного позже пожал руки подошедшим студентам. — Ну, и как рабсилу вашу звать? Русый заулыбался, представляясь Алексеем, тот, что чуть потемнее, безрадостно буркнул — Стаська. Сетей было столько, а главное, в таких объёмах, что Степан, оглядев все орнитологическое богатство, только сплюнул: — Придется вас на плоскодонке везти с мотором. — Ха, неужто разжился? Или начальство подкинуло? — Жора сел на своего лихого коня великого и всеобъемлющего ерничества, этот чертов упертый радужный пони поднимал хвост исключительно в присутствии данных егерей. А вот почему? Григорий даже яйца бы не почесал, дабы задуматься об этом. — Она и была, старый мотор только лет десять назад крякнул, геологи об топляк разнесли в клочья по пьяни, да остатки по большой воде утопили. В общем, нашли его только через месяца два, течением знатно оттащило, и ладно охотников тут пруд пруди, вот мне и подсказали, где наткнулись. Да толку, разве что на спис перед нашей конторой отчитаться. Так я его и не смог починить, а новый только в прошлом году подбросили, когда двух потерявшихся человек в Ванькином хозяйстве искали. А на веслах, да против течения, ты до старой заимки месяца два грести будешь. — Так теперь ты к Ваньке с Мишкой с ветерком катаешься, а, старый пердун? — Скорее с Ямахой, и да, катаюсь. Ноги уже не те, чтобы лосем по тайге прыгать, да и Белому в радость, ему нравится на носу торчать, псина умная, за вместо штурмана работает. Как топляк чует, так сигналит — гавкает. Но если есть претензии, ради Бога, навьючивайтесь и своими копытами... тем паче, — кивая на студентов, — ишаки у вас собственные есть. Степан, ворча, развернулся к своей заимке, пошел к сараям, видать вытаскивать нужную лодку. — Сдавать стал Степан... а жаль, хороший егерь, — Жора говорил тихо, только для Ваньки и находящегося с ними рядом Виталия. — Да, он ведь уже давно пенсионер, а год назад его хорошо так по голове приложили, ладно знатный череп, крепкий, выдержал, но сотрясение было сильным, честно говоря, еле выходил. Он же уперся, старый хрен, на большую землю ни в какую не поехал. Поэтому, то, что теперь мотор завелся, нам только всем на руку, хотя, конечно, каждый день гонять не будешь, это на старую заимку практически по воде прямой путь, а до моего же с Мишкой дома петля получается слишком длинной и извилистой. Поэтому он к нам все равно пехом чаще бегает, чем по воде плавает. Не слушай его, ногами ему самому полезно работать, а то жиром зарастёт, — пояснил скупо Иван. — Огрел-то его... как я понимаю, один из тех, кого пытались найти? — уточнил въедливый Жора, тоже закуривая, не хотел он сюда соваться, вот совсем, но его купили на то, что поставили руководителем большого перспективного проекта. После защиты докторской отказ начальство не принимало ни под каким соусом, да и Виталию лишний материал по генетике не помешает. — Ну, и как, нашли? — Да как сказать... нашли одного в виде скелета по соседству с оленьими на изумрудной травке. Надеюсь, помнишь, где это? — Иван тоже засмолил, стрельнув сигарету у Жоры, но затянувшись пару раз, тут же недокуренную смял. — А второй так и ушел с концами. — Куда это интересно? — хмыкнул ехидно Григорий. Виталий их слушал вполуха, а потом вообще отвлекся на ор Степана, который свистнул студентов словно дрессированных верных псин, чтоб те ему помогли вытащить широкую длинную лодку. — Да кто ж его знает, сам бы хотел знать. Ну а тот, кто Степану чуть голову не проломил, теперь так и лежит на Змеиной Гряде, — выдернул обратно Витальку из задумчивости Иванов вкрадчивый голос. — Неужто криминалисты и не забрали? — вот этому факту Жора был крайне удивлен. — Пробовали, а толку? У нас вообще все так феерично было, не хуже голливудских боевиков, стрельбы только разве что не хватало. А экшена по самые уши, да и огнища с дермищем — до сих пор разгребаем. Родственник пропавшего, что не последний человек в нашей конторе, оказывается, подвязки имел с Москвой, местным не поверил, криминалистов в нашу глубинку знатных подогнал, аж военные обзавидовались. Ну те, нет чтоб послушаться, ха, они на вертушке к Гряде нашей сунулись... — попинали ногой облезлое сосновое бревно, принесенное черти когда весенним паводком. — Хы, они что, совсем ку-ку? — от такого даже у Жоры челюсть вниз свернулась, и сигарета полетела в грязь под ногами с втоптанной в нее желтой хвоей, пришлось закуривать другую. — Ку-ку не ку-ку, добились разрешения вылета в этот квадрат, хоть им военные в лоб сказали — не стоит, рухнете в болота. Но это ж Москва, будут они кого-то слушать. Так что, как мой друг расписал — так они эффектно и рухнули, ладно пилот оказался умелым, как мотор стало клинить, он тут же пошел на снижение и сумел сесть в болото, не слушая мат великих криминалистов. — И как, сели? — с великим неподдельным интересом. — Угу, еле успели выскочить из машины, так она, родимая, и ушла в топь в течение получаса с покореженными, вяло мотающими винтами, еще и напоследок лихо так звездануло, словно в бак петарду кто сунул — зато я по этому самому столбу на них и вышел. Ладно, никому головы не посрубало лопастями. Ну, они к тому времени, как я их нашел, уже сориентировались по карте, ума хватило, и, помятые, ко мне топали. GPS, сам знаешь, ученый же, в районе кряжа не пашет. Пришлось принимать дорогих гостей, оказывать первую медицинскую помощь, обрабатывать гематомы да ссадины, а позже, неделю спустя, вести показывать скелеты. Хорошо, что у того бывшего зэка пластина в кость одной ноги была вставлена, по ней и опознали, а как останки решили забрать, — Ванька вытащил еще одну сигарету из протянутой пачки, повертел ее в широких умелых пальцах, так и не закурив, вновь смял. — В общем, только после моего отборного мата и орова, чтоб положили все как было, нас оттуда этот чертов туман выпустил. Одного ненормального, который рванул прямо в него, потом несколько дней искал, еле нашел — тронулся человек, рассудок потерял, шишки пытался жрать. Затем военные в позу встали, закрыли весь квадрат для полетов. Им тоже неучтённые люди на вверенной территории на хрен не сдались, только к зимовью Степана на подлет разрешение дали. В общем, московские гастролеры у нас тут несколько месяцев рыли, пока река в лед не оделась, так ничего и не нашли. Да и второй раз я наотрез отказался их вести к этим чертовым скелетам. Как ни пытались давить на меня, ничего не вышло. Спасибо, военные прикрыли мою спину и буйную голову, Сергей Васильевич расстарался по старой дружбе. Родственник того сгинувшего утырка отступился, ведь чуть людей не угробили и технику дорогостоящую утопили с концами. Так что... — попытались стянуть еще одну сигарету, но Жора не дал, взглядом показывая на валяющиеся остатки предыдущих у ног, так и не использованных, Ванькой. — А, извини, отучился курить, но нервишки до сих пор порой шалят, как вспоминаю. Зато Степан мотором Ямаха разжился, не слишком спецы московские любят пешочком по тайге шастать, посему, до меня они с тем самым ветерком и доезжали, кучу топлива пожгли, ну а на Змеиную Гряду, как положено, только пехом и в сопровождении меня или Степана. — Ну а тот, что с концами ушел, он кем приходился этому бывшему зэку? — Сыном. Что, интересуешься? — подъебнул по старой памяти Иван Жорку. — А то смотри, тоже темноволосый был, в общем, в твоем вкусе. — Мертвецами не интересуюсь, и потом, я сейчас занят, как ты помнишь, — сплюнул брезгливо Григорий вязкую слюну и, потушив бычок о сапог, втоптал его в грязь. Почва еще была сырой после недавно стаявшего снега, надо было собираться в путь, ибо предстояло как можно быстрее поставить ловушки и приступить к окольцовке и учету мигрирующих птиц, этот год был пробно-разгонным, но даже его Григорий упускать не желал. — И это меня несказанно радует, — хмыкнул тому в спину упертый егерь, получая не менее упертое в ответ. — Ну, а к женушке твоей зарулим? Соскучился я по нему! — оскалился хищно Жорка, отсматривая, как Виталий отошел от них и подключился к студентам, помогая грузить широкую плоскодонку. У Ивана аж скулы побелели: — У вас не так и много свободного времени, чтоб по сети притоков кренделями выписывать по вашим запросам, великий ученый муж. Захочет тебя увидеть, препятствовать не буду, доведу, тем более у него там есть пара собственных станций для мониторинга, а нет, извиняй — настаивать вот точно не стану. — Ты тоже совсем не изменился, как был ревнивцем, так и остался. И как только Мишка вообще умудряется у тебя на водоемы за своими моллюсками ползать, ты ж его к любому оленю в округе приревнуешь, а к медведю и подавно. Ха, даже не поседел, неужто ручей какой с живой водой нашел или знаменитый эликсир молодости откопал? — начал было докапываться к егерю птичник, наступая усиленно на любимую мозоль Ваньки. Но тут же сам и поплатился, Иван глянул так, что все желание подъебывать его дальше само собой отпало, выдерживая паузу и замечая чуть погодя: — И да, попугаечник, хоть ты и ученый теперь, и брелок заветный к тебе вернулся, в этом году военные запретили нашей конторе людей на Ведьмину Гряду водить, поскольку пацана так и не нашли. Поэтому учти, к Змеиному Кряжу даже не суйся. Плети свои сети там, где и планировали, гоняй студентов, да еби своего полюбовника на лоне природы в свободное от работы время, и будет тебе великое таежное счастье. Отрезал так отрезал более чем серьезный Иван, ни прибавить, ни убавить, продолжая сверлить в застывшем Жоре с такого ответного наезда очередную дырку навылет. *** Отправились гружеными по самое не балуй, и то пришлось перевозить все барахло орнитологической экспедиции, запасы еды и прочего, прочего высоконаучного и не очень в два этапа. Со студентами оставили Ивана на Степановой заимке. Сам же старый егерь повез первыми начальство и часть объемных сетей, а также то, что туда еще могло влезть сверху до кучи вместе с его белоснежной лайкой. — Степан, Ванька сказал, что пацана, который в прошлом году пропал на пару с отцом, бывшим зэком, до сих пор ищут. Ямаха, сыто урча, работала без перебоев, русло широкое, по высокой воде идти в самый раз, правда, и топляка несло знатно. Но егерь петлял, умело обходя заранее то, что чуть торчало из воды, хотя периодически боками лодка что и цепляла, но пока обходилось без поломок. Да и Белый на носу иногда лаял призывно, так, словно подсказывал своему хозяину, где правильный фарватер. — Как сказать, у нас много кого ищут, и не по году, — ответил без особой охоты Степан, вспоминая невольно всю эту неприятную историю, голову тут же заломило, особенно в районе затылка. — В одном Иван прав, в этом году, если сунешься к Кряжу, так и знай, никто за тобой не пойдет и жопу твою спасать не будет. Так что занимайтесь тем, зачем сюда и приехали, а через реку ни ногой. — Да я что? Я ничего, по Мишке только больно соскучился, — Григория на нервной почве явно понесло и точно не туда. Почему-то все эти мелочи снова начинали раздражать, и вроде все вернулось на круги своя, и работа в старой конторе, и отдел ему собственный подогнали, и даже зарплату увеличили. Любовник-умница под рукой, которого Жора все же умудрился вернуть себе, хотя и пришлось для этого очень постараться. Вроде радуйся да живи, но как Ваньку увидел с его ничуть не изменившейся зловредной харей и выражением «Срал я на тебя кирпичами в особо крупных размерах!», так будто под хвост скипидару плеснули. Конечно, сейчас Григория на этот чертов кряж и пряником не заманить, даже если пообещать Мишку Талыгина в виде послушного любовника в подарок. Да и что уж там, давно он уже перегорел егерской кудрявой зазнобой, а после всех этих перипетий с шаманкой и янтарным брелком-птичкой как отрезало. Но Иван его продолжал раздражать на пустом месте, заводя Жорку с полпинка, как бравую бензопилу Дружба. — Вообще я теперь в курсе твоих, как вы там говорите... м-м-м, предпочтений, Ванька тебя сдал. Мне-то по бубну какую ты у себя в постели ориентацию разводишь и между кем. Да вот тебе-то самому как, не противно? — глянули мельком на побледневшего Виталия, что молчал всю дорогу и только лишь вздрагивал при упоминании этого чертового неизвестного Мишки Талыгина. — Кажись, твоему парню не слишком-то приятно слышать, как ты интересуешься при нем другим мужчиной, причем еще и несвободным. Так что прыть немного поумерь, поседел ведь, а все рвешься куда-то не туда на очередные левые подвиги да рот раззеваешь на чужое. — Ха, ну, Иван, не ожидал от него. А сам-то ты как? Вернуться к детям не хочешь на большую землю да на сытые харчи? Годы берут свое, а, Степан? Не думаю, что тебе становится от этого легче. И то, что больше по речке разъезжаешь, видать не сильно помогает, — продолжали язвить ответно, даже не замечая, что всю свою дерьмовую сущность вывернули на ни в чем неповинного старика. — Ты б захлопнулся для разнообразия, я пока еще тут хозяин наравне с Ванькой, и если ищешь проблем на свой дурной зад — это только твои приблуды, хотя бы парня своего под монастырь не подводи. И с тобой еще студенты. Али забыл? А за ними глаз да глаз. Так что не растеряй, что тебе дорого, по тайге, — заруливая в другой боковой рукав и чуть позже плавно паркуясь к берегу. — Приехали, и так, к слову, раз я такой древний, сами и выгружайтесь, зимовье тут недалече, с километров так десять будет напрямки, ориентиры узнал, а, попугаечник? Подъебнули охреневшего Жорку, но тот, уставясь на наглого старика, опешил: — Мог бы и к порогу подрулить, черт обидчивый. — Мог бы, вторую партию так и довезу прямо к порогу, но тебе надо проветриться и с парнем своим перетереть. Поэтому выгружайтесь, — спрыгивая в броднях в воду. — А то я ваше барахло прямо тут опрокину вместе с вами, заодно охолонешься, да и о поведении своем поганом подумаешь. Вроде защищенный человек, при регалиях и степенях, а ума так и не нажил. Григорий и Виталий мельком переглянулись и молча стали выгружать барахло, стараясь не глядеть Степану в гневные глаза, тот закурил, отслеживая, как исполняют его приказ. Палец о палец не ударил, а когда орнитологи оказались по колено в воде с не дотащенным до мыска последним объемным тюком сетей, снова запрыгнул в лодку, словно молоденький, и, газанув с силой, окатил мужиков волной чуть ли не до подмышек, лихо почесал обратно. — Он прав, ты дурак, — первым отмер Виталий, теперь он был мокрым, как минимум, по пояс. — Сам в курсе, можешь не стараться на подъебки. И что только на меня нашло? Не знаю. Бери, что можно унести из легкого и мелкогабаритного, как только этот пердун пригонит студентов с Иваном, сползаем впятером и все быстро перетаскаем, — теперь уже Жора сам смял раскисшие от воды сигареты по примеру нервничающего Ваньки в кашу и подумал невзначай, что пора, как и Иван, бросать курить. По лесу пробирались бойко, с мыса вела довольно утоптанная звериная тропа, а ближе к зимовью она пересеклась с человечьей. Виталий не стал по-умному спрашивать ни о Мишке малакологе*, ни о том, что чувствует его властный любовник, дернуло только прозвище попугаечник, о чем он и поинтересовался у хмурого впереди вышагивающего Жоры. Тот пер на себе рюкзак с личными вещами, сверяясь со знакомыми для него на этой местности ориентирами. Да, он не был тут несколько лет подряд, но лес несильно изменился, да и булыжники, как торчали в некоторых местах, там, где приходилось в горку топать, так и красовались, утопая в подушке из зеленого мха. — У Ивана и спроси, если хочешь, — отмахнулись, не глядя, думая явно о своем. — А егерь красив, — заметили ехидно в стройную спину. — Да неужели? Находишь? Хотя ты прав, шикарный самец, дикий и необузданный. Мне уже начинать ревновать? — рассмеялись на этот подкол от любовника. — А что, не терпится? Но, как я понимаю, у него уже есть любимый человек, — продолжили рыть в этом направлении. — Ага, есть, Мишка. Иван его от медведя спас, так он при нем и остался. Если придут — познакомлю, классно парень готовит, тебе бы у него поучиться, — Жора продолжал топать вперед, объясняя на ходу. — М-да, я согласен со Степаном, ты язва и идиот, и за что я тебя только люблю? — заметили в пропотевшую над рюкзаком маячившую перед носом шею. Становилось душно, тем более тропа по пересеченной местности вела, петляя то вверх, то вниз. — За ту самую язвительность и за то, что я непроходимый идиот, — поворачиваясь к замершему Виталию и заключая его в свои крепкие объятия. — Глупо меня ревновать, это было задолго до тебя. — Угу, я так понял, мне твоей аллеи славы в нашей конторе по самые уши. Вообще хоть один чернявый пацан там остался, к которому ты не подкатывал яйца в свое время? — ехидно заметили, но поцеловать себя дали. — Ну, только разве что те, которые уже заместо буйной шевелюры лысинами обзавелись, но это еще не окончательное мое решение, — отпали от сладких податливых губ и потянули канистру жидкого азота на себя. — Тебе помочь? — Сам донесу, извини, но свой стратегический запас я не доверю даже тебе. — Какой суровый, — усмехнулся Григорий, отпуская емкость и снова продолжая изматывающий путь. Прийти к старому зимовью, что станет им домом на все это лето и частично осень, они успели до прибытия второй партии во главе с Иваном, но тот хитро попросил выгрузить себя на другом берегу широко разлитой реки, и, помахав издалека начинающему закипать Григорию, потопал, весело посвистывая, до Мишки в сопровождении своего больше похожего на волка необщительного пса. — Ладно, не кипятись, шеф, — подъебнул его Виталий, смотря, как груженая лодка с загорающими студентами на оставшемся их оборудовании, отчаливая от противоположного берега, теперь подкатывает лихо к ним, — перетаскаем в четыре рыла и больше не трави егерей, как я понимаю, с этого именно мы будем в минусе, а не они. И в этот раз Степан даже не шелохнулся, просто демонстративно ждал с лайкой на пару, когда орнитологическая братия освободит его борт от ненужных ему вещей. *** Две недели пахали, как чумные, но первые ворота, а также последующие, в лабиринте сужающегося коридора ловушки были поставлены, сети натянуты, словно рыболовные снасти*. Виталия посадили оценивать первый улов, чаще он работал в паре с одним из студентов, периодически их меняя, дабы парни не прохлаждались и кроме строительных навыков приобретали еще и орнитологические. Григорий же с другим устанавливал более крупную и основательную ловушку, к осени планируя поставить еще, как минимум, две, ориентированных приемными воротами в противоположную сторону. — Конечно, в этом году мы попали не на начало миграции, но даже то, что уже наловили и первично оценили, говорит однозначно — место выбрано идеально и станция начала работать. Жора сверялся с журналом записи по отловленным видам, отслеживая биометрические данные*, и даже улыбнулся, заметив, что им попались и редкие окольцованные гости*. Сегодня он нагло забрал у Витальки помощника и определил его в помощь натягивания сетей другому. — Трахеальные и клоакальные мазки для наших вирусологов взял*? И да, по твоим видам не так много особей попалось, но все же кровь на ДНК бери, может еще волна будет, тогда все пригодится, — Григорий с удовольствием поглядывал краем глаза на умелую работу своего любовника, как четко, по инструкциям, не нарушая методик, тот отбирает у пойманной мелкой пташки после снятой биометрии одноразовым небольшим шприцем кровь, отпуская умученную пичугу на свободу, а чуть позже помещает подписанные криопробирки в переносную центрифугу, дабы после нее уже окончательно убрать в контейнер с жидким азотом. — Так и делаю, если хочешь помочь, то не стой столбом или вали к студентам натягивать сети на вторые ворота, а мне верни одного в виде ассистента, — отмахнулся от него хмурый Виталий, мельком проверяя переносное криохранилище и отлавливая в небольшой камере, которой заканчивался лабиринт орнитологической ловушки, следующую бьющуюся птаху. — Сегодня много птиц, я помогу тебе, практиканты и сами справятся, не стоит мучить наших очаровательных пленниц больше положенного, — заметил Жора, надевая перчатки и вставая рядом со своим парнем, — давай, снимай показания, а я буду писать, потом поменяемся. Вдвоем работа куда веселее заспорилась, к тому же такая рутинная, но без которой в науке никуда. *** Через пару суток они отошли от двух готовых ловушек, оставляя снова Виталия принимать улов в гордом одиночестве на пару часов, так как пробы для генетики и вирусологии* кроме него чисто мог снимать лишь Григорий и то не все. Те, что особенно касались забора крови, нуждались в набитой практикой не одного года умелой руке, из-за этого влезать в кухню своего любовника он не пожелал, правда обещал максимум через час, как и обычно, прийти и помочь с биометрической съемкой. Виталий зашивался, сегодня было много поймано птиц интересующего его вида. Вторая волна, что ему щедро пообещал Жора, оправдала себя полностью. Тем более вся эта рутина, связанная с биометрическим анализом, кольцеванием, записью в журнале, взятием мазков, забором крови, с необходимой дублекацией информации на этикетках и прочим и прочим, изматывающая и монотонная под нескончаемый щебет ожидающих процедуру других пичуг, совершенно не давала продыху. Такую работу всегда легче делать в паре с кем-то, даже птицу помочь придержать или что подать из расхожего материала. Так что, когда он выпускал одну и брался за другую, у него просто не было свободного времени особо глядеть по сторонам. — К-хм, здравствуйте. Это непонятное приветствие застало Виталия врасплох, он как держал в руках очередную птицу, так и повернулся с ней на совершенно незнакомый голос. Рядом с лабораторными весами, украшенными специальным стаканом-конусом для помещения туда вверх тормашками птиц, стоял незнакомый худой юноша, его немного отросшие волосы были забавно заплетены в тонкие косички, что заканчивались на конце игривыми бусинами, да и сама необычная по стилю и вышивке одежда из ровдуги приковывала к себе взор. — Привет, коль не шутишь, — птица клюнула за палец зазевавшегося Виталия и тот, шипя, сунул ее обратно в садок. Он оглядел таращащегося на их полевое оборудование с неподдельным интересом гостя и, оценив его по шкале мужской красоты, как середнячок и не более того, снова заговорил: — Ты тот самый малаколог, Михаил Талыгин, да? Виталий не был в курсе, как выглядит Мишка, которого периодически поминает то с матом, а то с придыханием его любовник. Но в глуши, на голой возвышенности, которая мысом высится над бесконечным морем тайги, кому еще взяться из незнакомцев на столько километров. Хотя, уж больно молодо выглядит этот самый Талыгин, но Виталий отмахнулся от столь дурной мысли. Ему-то какое дело до этого? Может Мишка студент, такой же практикант, как и их двое дурней-помощников. — Что? — не понимая, выдал гость в ответ, округляя свои немаленькие глазищи на Виталия, а потом вообще завернул не к месту совершенно бредовое. — Не, я олень, для вас просто Шурка. Виталька, слыша это, сложился пополам от громкого хохота, даже не задумываясь, откуда тут, в тайге, может быть молодой пацан простецкой славянской внешности в национальной одежде из ровдуги. Ну, мало ли, может у местных купил, кто его знает... — Ой, ну и насмешил, какой же ты олень? — Как какой? Северный, — ответил пацан гордо, а после заинтересованно спросил. — Зачем птиц ловишь и что с ними делаешь? — Кольцую, да так по мелочи биометрию снимаю, у некоторых видов беру кровь на анализ ДНК, а еще мазки на вирусную инфекцию, а что? Виталя снял перчатки и, продезинфицировав руки, вытер тыльной стороной выступившие от ржача из глаз невольные слезы. Не обращая внимания, что этот самый странный Шурка потащился за ним, заходя под небольшой навес, где у птичников была расположена полевая кухня, дабы попить воды. — Да так, мой Говорящий просил проверить, давно тут птиц не гоняли, да и человек ты новый, хоть и с другим пришел, что здесь бывал часто в прежние времена. Так что... — оглядели с интересом и тут весь походный быт, а после небольшой паузы продолжили. — Будь вежливым гостем и хорошим человеком и тогда все будут тебе в тайге рады. Виталька поперхнулся водой от такого назидательного наезда, сводя концы с концами. Но размышлять этот странный Шурка-олень не дал, открыл рот снова, вещая: — Ты егеря Ивана как увидишь, привет передавай и скажи, что мы вернулись на лето обратно. — Кто мы? — ни черта не понял Виталя, ставя кружку и прочихиваясь, запоздало вспоминая — может, гостю тоже предложить воды, день стоял не по-весеннему знойный. — Он знает, просто скажи, что теперь Змеиная Гряда снова под присмотром до осени, — выдали за Виталькиной спиной, а затем словно что звенькнуло, как будто колокольцы, кои к праздничной упряжи лошадей обычно крепят. — Э-э-э, погодь, пить хочешь? — Виталий обернулся на странный звук с полной кружкой воды, но пацана уже не было, словно сквозь землю провалился. Генетик, не будь дураком, выскочил из-под навеса и уставился в широкое пространство проплешины, украшенное только низкорослым кустарником да травой, на котором они и установили свои орнитологические ловушки. Никого в поле зрения не наблюдалось, да и просто так в одно мгновение никто из живущих людей просто бы не смог преодолеть такое пространство, если, конечно, он не летающий супергерой или очередной призрак. — Мля, и что это было? Может, привиделось? Ну, Григорий, приди, я на тебя всю эту чертову съемку повешаю, а сам же завалюсь на пару часов поспать, а то уже откровенные глюки по пятам шастают в виде неучтённых двуногих оленей. Не... ну не могли, что ли, подождать, волна бы схлынула и достроили бы уже начатое позже, тем более до осенней миграции те ворота и не понадобятся. Пока он ворчал, с другой стороны его окликнули, Григорий, как чуял настроение любовника, шел к нему со студентами на помощь. И Виталий тотчас на них оторвался по полной, витиевато послав всех троих на хер, отправился в палатку, залезая по-наглому в уют спального мешка. *** Белой ночью лежали в палатке, в соседней храпели громко на два лада Лешка со Стаськой. Солнце непривычно для Виталия присело к краю земли, но за него не нырнуло, хотя все живое затихло, словно вымерло. — Ну, и какая тебя муха сегодня укусила? — Жора дотянулся до другого спальника, так как Виталька со злорадством отполз от него насколько это возможно в их тесной палатке, и пригреб упирающегося любовника к себе поближе. — А ты что хотел? Взвалил на меня всю съемку, а сам только сети бегаешь ставить, и так хватает птицы, эту бы оценить по-нормальному. Мне тебе ли говорить, ты ж у нас при регалиях, а не я! Доктор, профессор и так далее, — пробурчали, упираясь руками и не давая себе поцеловать. — Не бурчи, скоро сам будешь кандидатом, у тебя уже нужный материал собран, даже без этого следующей весной выйдешь на предзащиту как миленький, ну а с этим через пару лет пойдешь на докторскую практически без перерыва, — сопротивление рук смяли и, властно придавив собой, поцеловали, а после, с сожалением прислушиваясь к витиеватым руладам по соседству, отлипли. — Что, до сих пор чувствуешь за собой вину? — Виталий уже не сопротивлялся, приник к Жоре, потерся своим небритым подбородком об его. — Да, чувствую и не успокоюсь, пока ты сам не станешь доктором, а там... — А что там? — огладили похожую небритость по щекам. — А там видно будет, еще несколько недель и этот поток схлынет, оставим станцию на студентов, пусть снимают чистую биометрию да кольцуют определенные виды, что обязательны по программе, я как понял, ты своими пробами уже затарился на эту часть сезона, — Григорий любовно перебирал темные непослушные пряди Виталия, явно думая о своем. — В принципе, да, теперь до осенней миграции мне, как генетику, тут делать нечего. Хоть бы твои подчиненные не забыли новую канистру привезти, эта уже забита под завязку. Да и пробы для вирусологов стоит передать как можно быстрее. Но ты ж меня самого не отпустишь обратно? — и, дождавшись упертого отрицательного кивка головой, продолжили с тяжелым наигранным вздохом. — Следовательно, буду сидеть на зимовье у тебя под боком и крапать свой диссер в ноутбуке, периодически играя на твоих великих профессорских нервах. Хоть это ты мне разрешишь? — едко хмыкнули, уткнувшись в шею своему руководителю по диссертационной работе. — Я только за, заодно обползу все свои тут бывшие станции, оценю, что да как, и тебе покажу местные красоты. А за новый контейнер не переживай, забудут приобрести нужную емкость, на свои же деньги покатят обратно в заповедник, или с оказией эту передадим в центр, и меня не ебет, но к осени необходимую канистру с жидким азотом ты получишь. — Хм, тут говорят, кроме Змеиной Гряды достопримечательностей нет, — решил поменять Виталий неумело тему, — а еще заимка егеря Ивана и его парня Мишки, где, со слов Степана, чудная исцеляющая земля. — И когда ты успел столько со стариком обговорить? — хмыкнул в макушку, пахнущую костром и химией, Григорий. — Пока вы со вторым егерем Иваном яйцами друг перед другом трясли да хуями мерились, — куснули собственнически за шею, а потом вообще поставили смачный засос. — Эй, не кусайся, больно же, — охнул показно Жора и вновь завалил свою, не такую уж покладистую, как могло показаться с первого взгляда, любовь под себя. — Чего это ты об Ваньке и Мишке заговорил? М-м-м? — Да так, ко мне сегодня пацан левый приходил. — Какой пацан? Тут на сотни километров кроме нас четверых, да Ивана с Мишкой, никого нет. Степан не в счет — до него пилить, если пехом, несколько суток, это тебе не по воде на моторке с ветерком да на бензине. И потом, он, конечно, не девочка, но уже за пацана по возрасту точно не прокатит. Да и Мишку Иван сюда одного явно не пустит, с ним припрется мозги мне ебать. Эх... еще пару дней и вот точно появится один или со своим парнем, у нас запасы еды на исходе, а у него обязанность за нами в этом плане приглядывать, да еще безопасность обеспечивать. — Безопасность? Да неужели? Егеря несколько недель не видели, а если тут медведи или волки? — заметил въедливо Виталий. — Тут нет, вот ближе к зимовью есть вероятность, и то низкая. И так, к слову скажем, если бы маломальская была, Иван, хоть и сволочь последняя — а не мужик, но от нас бы не отлипал со своей псиной, да еще бы нервы портил своими бесконечными подъебками, — оправдал своего боевого друга-соперника Жора. — Так вы стоите друг друга, как я погляжу. А вообще я подумал как раз, что этот парень тот самый Иванов Мишка: чернявый, худой, в странной одежде из ровдуги... Знаешь, я такой даже у местных малых народностей не видел, уж больно праздничная какая-то, вышитая вся странными узорами, да и волосы в мелкую косичку... украшенные не то брякающими бусинами, не то бубенцами. — Косичку? — хохотнул Григорий в растрепанные вихры Витальки. — Ну, и чего смешного? Я спросил, Мишка он или нет, — немного даже обиделись. — И что сказал твой гость? — стиснули в руках надувшегося генетика. — Что он олень. Эта фраза вынесла Григория на истеричный ржач, да такой, что в соседней палатке прекратили храпеть. — Бля... ты издеваешься? — между истеричным хохотом пытались прийти в себя. — Если бы я тоже, как и ты, отреагировал, когда мне на вопрос какой такой олень, заявили с великим пафосом, что северный и никак не меньше, — Виталька и сам не заметил, как стал подхохатывать, вторя басам Григория, уже начхав на всю их великую конспирацию перед студентами. Правда, и те, не идиоты, практически сразу скумекали, что между этими двумя мужами очень тесные личностные отношения, но ума хватило в них не влезать и особого внимания не выказывать. Впрочем, в заповеднике эта влюбленная парочка особо и не скрывалась, а сотрудники, если честно, на Виталия намолиться не могли, так как Григорий отпал от всех чернявых мужиков со своими вечными навязчивыми приставаниями и подъебками. Жора продолжал сотрясаться, давясь от смеха и периодически причитая по бесконечному кругу: — Косички... Северный олень, ик... косички... ик... олень северный... — Ну да, и хватит ржать, — выпутались из рук и, дотянувшись до фляжки, подали воды. Григорий отпил, благодаря, и, когда немного пришел в себя, плеснул остатки себе на лицо, а после рухнул на спину и уставился в светлый купол палатки, не мигая, пока из соседней снова не послышался бравый молодецкий сдвоенный храп. — Ну, и что хотел этот самый Северный олень с косичками? — Вот тут самое интересное, ничего. Назвался Шуркой, спросил, что я делаю, а после начал мне нотации читать, как себя вести в тайге, представляешь, словно я шестилетний мальчик провинившийся. А самому может от силы семнадцать или восемнадцать, студент-малолетка, если вообще не школьник. — Тогда это точно не Мишка, он уже давно научник со стажем и кандидат биологических наук, — и, чувствуя, как напрягается от этого его Виталий, свернул разговор в другую сторону, подальше от наболевшего. — Да и потом, чет я не помню, чтобы он косички носил с бубенцами на своих кудрях. Хотя может его Иван так приодел? С этого ревнивого оглоеда станется. Но на кой ему другим именем называться... И да, когда он у тебя был, утром? — Ха, нет, прямо перед вами, вы его, кстати, не видели издалека? Он мне выдал все свое заумное и, если честно, пропал... словно в воздухе растворился. — Может, ты перегрелся, а? — и, чувствуя на себе презрительный взгляд, осеклись. — Не дуйся, мы все закончили и с завтрашнего дня будем работать вчетвером на съемке. — Это не может не радовать, ах да, вылетело совсем из головы, он еще вот что выдал, по мне так вообще бред полный. Егерю Ивану передать привет, мол, мы вернулись и теперь Змеиная Гряда до осени под присмотром, — Виталя и не заметил, что Жора с его слов просто заледенел, продолжил размышлять вслух, зазывно позевывая. — Правда странно? Если учесть, со слов того же егеря Степана, что на этом Ведьмином Кряже никто не живет. Григорий хотел выдать вслух «Из людей... никто...», но не стал пугать засыпающего в его руках любимого человека, самому же сомкнуть глаза так и не получилось. Кто бы этот ни был Шурка-олень, но теперь с Иваном необходимо было переговорить и как можно быстрее. *** Иван бодрячком, как по заказу, нарисовался на следующее утро и, отметив безрадостно помятую заросшую харю Жоры, сияюще оповестил: — Жратву вам принесли, кстати, если оторвете свои упертые жопы от своей драгоценной станции, попугаечники, вас в старом зимовье будет ждать прекрасный обед из наших таежных разносолов, свежего хлеба с пирогами и прочего, а еще медовуха лично от меня. — С чего такая щедрость? — прорычал руководитель орнитологической станции, попутно отметив, что его кличка распространилась на всех с легкой подачи зловредного Ивана, как бравый переносной олимпийский вымпел. — Ну, вы были паиньками, по хозяйству у меня не шарились там, где не надо. И потом, Мишка меня замучил своим распилом. Вдруг вы тут все оголодали, отощали и прочее, так что, пока я к вам бегаю, он стол накрывает. — Мишка, значит, хех, — и уже командуя всем, — ладно, парни, проверяем по-быстрому все силки, птицу в небо и на сегодня топаем жировать на хозяйские харчи от щедрот нашего милейшего егеря-неофиодала. — Не перегибай палку, — Виталий оказался рядом с ними и, пока все с гудением радостно побежали проверять ловушки, спросил прямиком у Ивана в лоб о том, что его до сих пор не отпускало. — Кто такой Шурка-олень? И, увидев, как у егеря вытянулось лицо, передал в слово в слово все, что было сказано тем ненормальным в их неповторимую короткую встречу. *** Студенты бежали вприпрыжку с возвышенности под горку, есть молодым практикантам хотелось очень даже, а хорошо откушать и подавно. Иван же шел рядом с мрачно настроенными Григорием и Виталием. — Значит, тот пацан, что пропал... жив, — выдал, наконец-то, Жора, разбив невольное молчание. — Ну, можно сказать и так, — рассеянно подтвердил его слова егерь. — И вы видели сами, как он обратился в оленя? — совершенно не верил Виталя мистическому содержанию краткого рассказа Ивана. Сделал это егерь именно для того, чтобы орнитологи даже не думали ползти на Змеиную Гряду, тем паче когда туда вернулись ее изначальные хозяева. Да и потом, сам не расскажет — Степан поведает, или еще кто из местных охотников, приукрасят, расписывая под хохлому, еще и интереса подольют, а потом Ваньке перед возрожденным шаманом ответ держать да все щедрое говно лопатой разгребать. — Как обращался, честно, не видел, отвернулся на пару секунд и вместо обнаженного парня узрел оленя с ветвистыми рогами, успел только отметить это чертово копыто с тремя долями, посему ошибки быть не может, а затем шаман словно растворился и его священный зверь тоже. И не надо на меня так смотреть. Был трезв, как стекло, и пространство там открытое и не так, как здесь у вас на вашей облюбованной проплешине, а куда пошире будет. Да и миражей отродясь в том месте никто не видел. Разве что провалиться могли оба в болота, как тот самый вертолет, но там топи поблизости не было никакой. — После той чертовой домовины во впадине и шляющегося за мной по пятам мертвяка с провалами вместо глаз, я во что угодно поверю, — передернул плечами Жора и, глядя на недоуменный взгляд Виталия, щедро пообещал. — Потом расскажу, намахну Ванькиной медовухи и поведаю, как на неделю на сторону мертвой шаманки провалился. Прости, но такое на трезвую голову с трудом расскажешь, да и поверить на слово вряд ли получится. — Ну, теперь ты хоть понимаешь, и мне не надо лишний раз растолковывать и убеждать тебя, что та, к которой ты тогда сдуру шастал, возродилась в теле мужчины. Затем приобрела своего священного зверя, параллельно умертвив его отца до состояния скелета, как минимум, столетней выдержки, судя по выбеленным костям и тому, что осталось от несчастного ружья. И теперь припеваючи окопалась на родной святой земле, — лихо подвел итоги своего невероятного рассказа Ванька. — Мля, как у тебя вообще еще крыша не поехала с такой жути под боком? — Григорий окончательно стал салатового цвета. — Меня они с Мишей не трогают, мы у них на особом почетном положении. Да и потом, уйдем мы, к примеру, к Степану и что? Кто-то должен тормозить придурков на подходе туда, куда простым смертным путь закрыт. А ведь слух уже пошел... местные охотники и прочие снова потянулись к этой гряде и их ничем не остановить. К тому же многие молодого шамана в лицо знают, как-никак сын одного из вождей. Вот и принимаю, а потом отвожу на место, просто предупреждаю и правду говорю, какая она есть. — И что, многие поворачивают назад? — поинтересовался всем этим запредельным бредом Виталий. Конечно, он не мог отрицать, что сам видел этого странного пацана, да еще и не уследил, как тот деру дал, но принять такое — чудное и непонятное за гольную правду, в которое свято, судя по всему, верили эти двое, пока не мог. — Некоторые уходят, а кто нет... но к гряде они сами идут, я только до болот довожу и то не всегда, когда просто на постой на ночь пускаю, — поведал со вздохом Иван, а затем глянул на задумчивого Виталия и уточнил. — Ты же другое спросить хотел, а, орнитолог-генетик? С этих слов Виталька вздрогнул, даже показалось, что егерь его мысли прочел, а ведь верно, его волновало совсем иное. И с каких щей этот простецкий мужик в этой чертовой дыре на краю мира столь проницательный? — Да, вы правы... мне интересно, что же хотел этот Шурка-олень, раз пришел к нам? И что нам после этого ждать? — А вот на это даже не знаю что сказать. Я, как привратник, только довожу до волшебной двери, что же сейчас там за ней творится, мне неведомо. Шурка пришел, с твоих же слов, посмотреть на новых людей. Видно птицы взбаламучены вашим крупномасштабным вмешательством, раньше таких больших исследований тут не проводили. Вот шаман его и послал посмотреть, что да как. Но как на это отреагирует сам хозяин этой земли и его священный олень, я вам не скажу. Радуйтесь, что живы и здоровы, но если что пойдет в исследованиях не так, все сворачивайте, бросайте к херам и по тропе, не пересекая реку, уходите к Степану. Дорогу ты, старый пройдоха, — обращаясь уже к Жоре, — знаешь, человек уже не просто бывалый, но и пороха нюхавший. Так что шутки шутить с ними точно не стоит, уж поверьте. Да и ты, Григорий, куда в курсе. Думаю, янтарный брелок в виде птички, висящий на тонкой вице рядом с погостом, на всю теперь жизнь отпечатался у тебя на подкорке и в светлой памяти. Жора отрицать не стал, просто стиснул руку идущего рядом Витальки, и, когда тот попытался возразить, открыв рот, мол, что за сказочный бред, такого не может быть: все эти олени, шаманы, явно кто-то обкурился, причем массово, или обожрался мухоморов, отрицательно покачал головой, тормозя, молчи уж и не перечь. *** Мишка Талыгин Виталию не понравился сразу. Слишком уж как-то эти два упертых лба, Ванька и Жора, расцвели совместным дуэтом, как только они вошли на старое зимовье, непривычно ухоженное, вылизанное, наполненное чарующими запахами выпечки и украшенное действительно даже не хозяйским, а царским столом. Ну, допустим, егерю сам Бог велел становиться мягким, пушистым и довольным, как надраенный чайник, при своей половине. Но вот бурная реакция Григория Витальку просто взбесила. А еще он сразу догнал, что при этом Талыгине, который издалека смахивал в этом чертовом фартуке и косынке, повязанной вокруг кудрявой головы, на робкую девицу, вечно спорящие други-недруги сраться точно не будут. — Вот, я ж говорил, один только запах чего стоит, — Жорка ужом проскользнул к наполненному водой рукомойнику и усиленно стал умываться, как сознательный внучок в гостях у щедрой бабки. Студенты тоже были более чем довольны, упали кучно на лавки и только ждали, когда начальство даст отмашку на поесть. Иван же вился, словно довольный изголодавшийся пес, вокруг своей кудрявой сучки, то одно передаст на стол, то другое. Непривычно сдержанный и послушный. Но больше всего добило то, что этот самый Мишка просек Виталькин презрительный взгляд в мгновение ока, сузил по-недоброму на него пыльные крупные глазищи, но говорить вслух по-умному не стал, стянул с головы косынку, рассыпая отросшие волосы живописными локонами по плечам, словно специально хвастался своей необычной привлекательностью перед соперником, правда тут же их собрал в низкий удобный хвост. Но Виталию было вполне достаточно увиденного, дабы для себя отметить, что перед ним стопроцентное попадание Жоркиного разлюбезного типажа, за которым его любовник мог отправиться хоть на другой конец света. — Приятного всем аппетита, — садиться за стол Мишка не спешил, он дождался, когда прошивающий его горячими взглядами парень упадет под бок Григория, и только после этого занял свободное пространство между Иваном и Алексеем. Дальше напряжение немного спало, работали больше челюстями, но как только намахнули медовухи, даже студенты от нее не отказались, языки у егеря и начальника орнитологической группы сами развязались, хотели они этого или нет. — И я говорю, Мишка тут с вами с месяцок поживет. И вам харчи и мне спокойнее, — Иван столкнулся с непонимающим взглядом Талыгина, что откровенно говорил, мол, какого я тут должен целый месяц торчать. Григорий, не будь дураком, даже жевать с такого перестал, рассчитывая сей пиздец по шкале самого паршивого расклада. Если сам егерь своего любовника к ним через реку сплавляет, значит рядом с кряжем положение полный швах. — Не, я конечно не против, чтобы нас так каждый божий день кормили. Ага, парни? «Парни» в виде усиленно жующих студентов только помыкали соглашаясь, что еще как не против. Так как дошираки, что они себе готовили рядом с обустроенной орнитологической станцией и соевые консервы, которые им от всех щедрот сплавил Степан, уже сидели в глотке. Виталька же отодвинул от себя тушёное мясо с картошкой и требовательно воззрился на своего любовника со взглядом «Какого хера?». Но вот озвучил этот самый взгляд как раз не он, а, как ни странно, сам Талыгин. — С чего я тут месяц торчать должен? У меня съемка вообще-то и по большей части по притокам противоположного берега, нежели этого. От силы могу неделю тут побыть, чтобы твои подопечные с голодухи не загнулись. А потом обратно, у меня тоже план и не менее важный, чем у них. — Ну, Миш, — заюлил Ванька, — понимаешь, к ним Шурка приходил, ну, тот самый, что в прошлом году сгинул у гряды вместе с отцом. С таких слов даже студенты жевать перестали, вперились на свое начальство недоуменно и весьма требовательно, какой-такой Шурка? — И что? — пожал плечами лениво Талыгин. — Как что? — округлил Ванька глаза, мол, ты что, не понимаешь. — Я спрашиваю, что такого? Он и ко мне приходил, если уж на то пошло. Вот эта простецкая фраза, сказанная как само собой разумеющееся, полностью водрузила над столом гробовое молчание. — Как приходил? — у Ивана из рук выпала, звякнув, ложка и он, вздрогнув от резкого звука, переспросил. — Вернее когда? — Да на днях, когда ты по своему хозяйству бегал с Волом как оголтелый, хоть бы псину свою пожалел. Пришел, посидели, поговорили, он тебя часа три ждал, чаи со мной погонял, а потом извинился и ушел, — ровно пояснил своему любовнику Мишка. — Ты хоть представляешь, кем он шаману приходится? Я ж тебе все, как на духу, тогда рассказал. И поверь, ничего не приукрасил, — начал было заводиться с такой наивной простоты Иван, вот давно его Талыгин так не выбешивал, если вообще не впервые. — Оленем, — выдал Мишка без задней мысли. Теперь уже заржали на пару студенты, вот только что-то другим не улыбалось с такого веселья, чем-то все это застолье напоминало пир во время Чумы. — Чего смешного? У него теперь новая фамилия Орон, что по-тунгусски или эвенски Олень. И да, его взяли в семью шамана приемным сыном. Виталька глянул злорадно на выпавшего в осадок Григория. Вот тебе и Шурка Северный Олень, а наплели, а напридумывали черт-те чего, да еще и мифического с павлиний хвост накрутили. А у пацана просто фамилия такая и весь сказ. — Ну, и о чем три часа вы с ним чаи распивали? — поинтересовался хмурый донельзя Иван. — О его жизни, сказал, что матери скоро покажется на глаза и пообещал, что по нему розыск прекратят. Шурка теперь перевелся в универ из сельскохозяйственного, осенью ему опять на учебу нужно будет топать, а до этого времени тут со своим Говорящим побудет, — Мишка потянулся к своей стряпне и с удовольствием откусил пирог, сыто урча себе под нос. — Эх... давно я что-то ничего с мясом не пек. — И где это, интересно, они обосновались, надеюсь, не на Змеином Кряже? — егерю весь это пересказ нравился все меньше и меньше. — Именно на нем, а где им еще жить? И да, тебе просили передать, и чего я это запамятовал, надо же, как будто специально кто воспоминания придержал до настоящего момента, — недовольно буркнул себе под нос Талыгин, но все же продолжил, впериваясь глазищами в своего мужчину. — Сумеречная сторона отныне закрыта, шаман возродился и теперь на стороне жизни. — Простите, и вы во всю эту чухню верите? — влез, не спросясь, в их разговор раздраженно Виталя. Слушать бред сивой кобылы его окончательно задрало, словно он на совместное собрание экстрасенсов с экзорцистами попал, или того хуже, тех ненормальных, что сходили с ума по летающим тарелочкам и зеленым человечкам. — А почему мне Шурке не верить? — Мишкины глаза прожигали Витальку ответно насквозь, не отступали. — К тому же мы с ним, как ни странно, но похожи. — Чем это? — теперь уже не утерпел Жора. — Как чем? За него, как и за меня, перед Грядой заплачено сполна кровавой человеческой данью, — отрезал Талыгин, приступая как ни в чем не бывало к наваристой похлебке. *** После плотной трапезы недовольных, обкормленных студентов Жорка погнал снимать вечерний улов. Иван, свистнув своего Вола, умчался на охоту, мяса на такую ораву требовалось много. Виталий, сам того не ожидая, оказался наедине с этим чертовым Талыгиным и его странной молчаливой псиной, больше смахивающей на волка. — Хватит во мне дыры прожигать, — Мишка мыл посуду на мостках, Серый охранял своего хозяина, как добропорядочная лайка, громко зарычав на приближающегося задумчивого Витальку, — мне твой Григорий на хуй не сдался. — Может тебе и нет, а вот ты ему явно небезразличен. Скажешь, он тебя в заповедник не зазывал? Только врать не надо, — Виталий прекрасно понимал, что проигрывает изначально эту битву с малакологом. Но его уже понесло, а он еще, дурень, удивлялся, и чего Жорку так Ванька из себя выводит, а сам-то? Хорош, ничего не скажешь! — А тебе будет легче с той правды? — Мишка сложил помытые тарелки в эмалированный таз, развернулся к враждебно настроенному парню, давно на него так не наезжали и, главное, без какого-либо повода. — Правда она и есть правда, не больше, не меньше, это как аксиома или факт в науке, — сузил глаза Виталька, уперто требуя ответа. — Изволь, только ты малость не прав. Для каждого человека существует собственная правда. Моя состоит в том, что я верю своему Ивану и принимаю его без прикрас, какой он есть, хотя, если честно, Ванька далеко не подарок. А вот ты сам? Что ты вообще хочешь от Григория? То, что веришь ему безоговорочно, навряд ли. Иначе бы со мной пустые разговоры не заводил и не цеплял без повода, — Мишка перехватил таз и под конвоем неусыпного Серого отправился в сторону зимовья. — Пойдем, я тебе покажу, где ледник, какие припасы и что имеется из нескоропортящейся еды. Тут круп и макарон было в свое время много принесено, надо проверить, могли мыши растащить. Ванька как вам дичи набьет, мы уйдем к себе обратно. — И ты не боишься всей этой паранормальщины? — тяжело смотрел ему в узкую спину Виталька. — Я знаю с кем делю судьбу. А ты? — Мишка вполоборота снова зыркнул так, что по спине табун мурашек пробежал от затылка до копчика, застряв где-то в упрямой жопе, а ведь вначале Талыгин Витальке показался никем — так, смазливый, но абсолютно никчемный придаток к умелому егерю, ни рыба ни мясо. — Иван просто не до конца еще понял, какую ему роль на плечи возложили, вот и волнуется по пустому. Ты больше о себе переживай и Григории, а за нас волноваться глупо — мы местные, нас тут никто и пальцем не тронет. Ну, и как тебе такая правда, а, Виталий? Теперь, надеюсь, полегчало на твоей орнитологической душе? Злорадно хмыкнул напоследок Мишка, уходя от замершего оппонента в сторону таежного дома. *** Дом оказался на дальнем конце гряды, ладно срубленный, выскобленный, ухоженный, словно люди из него и не выходили, так, пошли погулять недалече, и так и не вернулись обратно. — За ним приглядывали все это время, без хозяина дом пропускал того, в чьих руках находилась моя карта. Время от времени старший муж с сыновьями приходили сюда, что ломалось — обновляли, — шаман с любовью провел рукой по недавно отреставрированному, судя по более светлому дереву, крыльцу. — А теперь я дома, вместе с тобой. Надо же, лет двести тут не жил, надобности в крыше не было без тела, а ведь как будто и не уходил. Шурка огляделся, ручей с удобной заводью рядом славно журчит, да и вид красивый открывался на бесконечные верховые болота, проступающие топи смотрелись издалека замысловатыми узорами и кругами, чем-то это напоминало татуировку, что теперь украшала его грудь и живот. — Если бы отец... меня не порезал, то... — Тропы вывели вас к этому дому, проторчали бы с недельки две и ни с чем вернулись, — подтвердил безрадостные Шуркины мысли шаман, он оглядел своего морщащего лоб молодого Посоха и переспросил. — Если тебе тут неуютно, можно найти другое место. — На постой, что ли, к Ивану и Мишке? — шмыгнул Шурка носом, а потом накрыл руку своего Говорящего горячей ладонью. — Не переживай, мне нравится тут, и потом, я так и не могу поверить, что тот человеческий скелет рядом с костями оленей моего отца. — Можешь не верить, — Шурку притянули к себе, нежно прижав, зарылись носом в плетение косичек, полые круглые бусины с изящной резьбой брякнули на их концах как колокольчики. — Ты только скажи, я все для тебя сделаю, ты же знаешь. — Да, знаю, но мне тут все же уютнее, чем на Байкале, — вспоминая, как жил в юрте держателя Северного Обережного Круга в гордом одиночестве несколько месяцев, пока его Говорящий зачинал своего первенца. Теперь дева-оборотень из дома кречетов должна была к осени разродиться и по всем признакам долгожданным сыном. Шурка знал, что первенец его шамана пока будет жить при деде, и только потом уже подросшим его отдадут им на дальнейшее воспитание и учёбу. — Ну, и что за метущиеся мысли у тебя в наивной голове? Ты сам-то как, готов обзавестись потомством? — ехидно прошептали на ухо, а после по-хозяйски накрыли распахнутые от возмущения губы Шурки своими. Целоваться Шурке со своим Говорящим очень нравилось, да и все остальное. То, что происходило с ними в те мгновения, когда они проваливались на гудящий бубен, было практически запредельно и по-сумасшедшему прекрасно. Конечно, он немного прибалдел, когда молодой шаман, вернувшись после своей залетевшей от него дамы, практически на следующий день завалил Шурку под себя в постель. Честно говоря, Шурка был еще тем наивным оленем, хоть и с рогами и жутко священным по всем параметрам супер-зверем. В общем, пока он упирался, их уже вынесло на поющую кожу бубна, а там такая похоть обуяла, что шаману оставалось просто взять со своего рогатого то, что ему причиталось, по самой полной программе, повесив на все ментальное пространство их первую совместную сверкающую маяком вешку. Да и сейчас Шурку утянули на половицы пустого дома, только под спину кинули содранную с него же одежду, правда и это было без надобности. Только шаман прикоснулся к дрожащему от предвкушения Посоху, как их вынесло обоих на упругую теплую кожу бубна. Новая пара словно была создана друг для друга самими богами, их синхронизация и желания совпадали настолько, что порой они путались в обоюдных мыслях, кто из них и что подумал. Шурку это порой пугало и сильно, шаман же его испугу только нежно улыбался. — Ох... — собственные колени на плечах ведуна казались Шурке больно жалкими и тощими. — Ничего, мясом обрастешь, и потом, я тебя готов вылизать всего, даже такого, как ты по-дурному считаешь, несуразного и худого, — отмечая, как заполыхал его ведомый яркой стыдливой краской. Правда, длилось это недолго, шаман не привык затягивать прелюдию и, как только олень расслабился под его настойчивыми пальцами, заменил их на более горячее и увесистое, плавным движением натягивая до конца. Пара движений и все потонуло в общем огне страсти. Запел бубен, прошивая их силовыми потоками, питаясь сам и питая их, замыкая в единое неделимое целое, расписывая слитые фигуры затейливыми только для этой пары личными узорами, лихо подбрасывая на самый пик обоюдного возбуждения. И когда двое, утопая друг в друге, излились спермой, совместно кончая, опрокинул их обратно в забытый всеми дом, стоящий на круче Змеиной Гряды. Шурку после близости немного сморило, очнулся он заботливо укрытый теплыми байковыми одеялами. — Ничего, — шаман курил, сидя в открытых дверях, странную удлиненную трубку и, выпуская кольца наружу, сыто поглядывал на своего разморенного сексом парня, — обживемся и ложем и мебелью, местный люд поможет. — Я все у тебя спросить хотел, да к слову не приходилось, — покраснел Шурка, вспоминая только что их обжигающую близость, — откуда в тебе столько мужского, если ты в прошлой жизни был бабой? — Ты же в курсе, шаманы, в отличие от простых людей, помнят все свои перерождения, а бабой я был во всей этой бесконечной веренице всего одиножды. Да и то секса у меня не было. Считай, несколько сотен лет вместо нормальной половой жизни монашеское воздержание, — подмигнули малиновым ушам зарывшегося Шурки ехидные миндалевидные глаза. — Ты же не против, правда? Да и потом, через год-другой тебе шаман деву найдет, как и мне. — Зачем это? — Шурка выглянул полыхающим лицом из под одеяла. — Ну, а кто возрождать олений род будет, а? Новый Говорящий зачат и скоро появится на свет, а священных зверей для него оборотней-оленей давным-давно нет на белом свете. — Так мне что, придется с женщиной тоже... — сглотнули уж больно громко и испуганно, но все же выдавили, — спать? Шаман захохотал: — Шурка, ты неисправим, поверь, ни одна дама тебя точно не съест. Быстрее я сожру. Но ведь меня ты не боишься? — Нет... Шаман выбил остатки тлеющей травы из трубки на влажную после дождей землю и, подойдя к лежащему Посоху, наклонился, нежно огладив его заплетенные вихры. — Ну вот, ничего и не бойся, и потом, это будет не завтра и не послезавтра. Для тебя подобрать пару куда сложнее, чем мне, ведь ребенок должен унаследовать твою ипостась оленя, а не его матери. Да и всегда помни, если тебя кто из девушек обидит, я ж их живьем сожру. А теперь поднимайся, одевайся и выходи на крыльцо... полетаем. Тихое «полетаем» вкрадчивым прошивающим насквозь голосом, и Шурку словно подбросили вверх, вливая новые силы. Шаман уже вышел из дома, а его Посох, мечась по пустой комнате, натягивал на себя раскиданную по скрипучим половицам одежду, так как то, что предстояло ему сделать сейчас со своим Говорящим, было настоящим чудом и откровением. Шаман терпеливо ждал и, когда покрасневший несуразный Шурка вывалился следом, протянул ему открытую вверх длань. В первый раз у оленя вообще был настоящий шок, когда вдруг земля уплыла из-под ног, а их одело серебристое еле заметное прозрачное пламя-свечение, но чуть позже наступило пьянящее чувство свободы и немыслимое возбуждение. И сколько бы раз шаман ни брал своего священного зверя в северные небеса, сливаясь с ним собственной силой, каждый раз было упоительно, волшебно и неповторимо. Пальцы знакомо переплелись, Шурка успел только сморгнуть и они воспарили птицами над Змеиной Грядой, одетыми, словно оперение, в серебристую переливчатость. Домик стал будто спичечный коробок, могучие ели рядом с ним игрушечными карандашами... в лицо ударил легкий теплый ветер и шаман запел... Нравилось Шурке как поет его пара, все его тело словно резонировало в этой песне молодому Говорящему и расплывалось бесконечными кругами над Землей Северной, покрывая ее благодатью. Они сделали небольшой круг и, раскручиваясь по спирали вправо, наращивая его все шире и шире... вот проплешина со скелетами оленей и тем, что осталось от его отца. Спроси кто Шурку, что он в этот момент думает или чувствует, и он бы не смог ответить правдиво, разве выдавить из себя, что до сих пор не может принять на слово, что этот скрюченный в агонии скелет человека был когда-то его отцом, который играл с ним... строил игрушечные корабли, баловал шоколадными конфетами. Все это словно отступило за грань в ушедшее прошлое, оставляя впереди только иной путь. Они поднялись выше, на горизонте проявилась, петляя, вязь реки, рядом пролетела кучно птичья стая, на все лады треща обиженно и злобно, и шаман, перестав петь, обратился к своему оленю: — Птицам неспокойно, жалуются, уж больно люди их мучают и пугают, раньше такой бурной волны не было. — Я смотрел, они не убивают птиц, просто проводят исследования, а после отпускают на волю, — попробовал заступиться за орнитологов Шурка. — Объясни это пичугам, скоро у одного из новых гостей серьезно заболеет мать и его обязуют сосуд жидкого холода с птичьей кровью отвезти на большою землю. Контейнер не должен доехать, иначе они разведут тут всю эту свистопляску лет на десять. И если у нас под боком окопаются одни специалисты, за ними потянутся другие. А мне такое близкое беспокойное соседство без надобности. И так сколько пришлого народу тут шастало, пока я не имел достойного тела, — отрезал холодно шаман, смотря, как Шурка пытается возразить, открыв было рот, но затыкается под прошивающим взглядом демонических провалов абсолютно черных без белков глаз. — Либо вмешаешься ты, либо пойду разбираться я. А ты более чем в курсе, как людям придется заплатить, если они пересекутся со мной. Шурку от таких слов словно ледяными иглами прошило насквозь, будто у мастерицы, вышивающей крестом или гладью, кто в спину понатыкал, как в подушку. Но выбор был дан: либо мирным путем олень умыкнет этот чертов сосуд с азотом, либо шаман наведет свои порядки, не оставив камня на камне, и покалечит кучу людей. — Так что, через неделю отправляйся к егерю Степану, передай мои слова, если ученые мужи не послушают старшего, худо будет, — они, сделав плавно разворот, пошли на посадку. И Шурка в который раз в глубине души порадовался, что его Говорящий не Святой Николас, и ему, как священному зверю при шамане, не надо тягать в воздухе расписные сани с другими оленями. То, как насмешливо сверкнули снова ставшие вполне человеческими глаза Говорящего, вгоняя в краску неумелого Посоха, подтвердило однозначно — Шурка своими неопытными и наивными мыслеобразами шаману скучать точно не давал. *** — Здравствуйте, дядя Степан. Старый егерь как раз колол дрова и от этих вкрадчивых слов из уст нарисовавшегося перед ним потерянного с год назад пацана чуть себе тем самым топором не тесанул по ноге. — Ядрен батон, Шурка, бля, я ж себя чуть калекой сейчас не сделал. — Степан вытер выступивший холодный пот со лба и от греха подальше вогнал топор в огромное полено. — Жив значит? — Жив, а разве егерь Иван вам не говорил? — Шурка присел как раз на то самое полено, но подальше от мощного колуна. — Говорил, что ты оленем стал при пацане — сыне одного тут местного вождя, коего сейчас с каких-то щей провозгласили великим шаманом. А по мне так сосунок он еще, молоко на губах не обсохло. Вечно приходилось парня к родственникам за ручку водить, да его оленя хромоногого, с детства мальчишка невменяемым считался. Ну а теперь как? Тебя не сожрет? — усмехнулись, прицельно оглядывая вполне живого и цветущего слабым румянцем по скулам нежданного гостя. — Не сожрет, дядя Степан, я вот по какому поводу к вам пришел... — открыто заулыбался егерю счастливый Шурка под старческий вечный бухтеж «Мол, конечно, чего просто так к дедам в гости наведываться без особой причины, а нет чтобы за просто так чаи погонять, да где там... все важнючее дела у молодых...», выкладывая все, как есть, и без утайки. *** Григорий лично провожал Стаську с крио-канистрой до моторки приехавшего Степана, наставляя, куда и что определить, и главное, чтобы новую со следующей группой доставить в срок к осенней миграции или эту вернуть после освобождения от биоматериала. Из-за того, что у студента ни с того, ни с сего госпитализировали мать, как бы это паршиво ни звучало, но появилась удобная оказия. Степан самолично принял сообщение и сгонял на лодке до окопавшихся на старом зимовье птичников. Катер рыбоохраны должен был вот-вот проплыть обратно вверх по течению, если его проморгать, то на большую землю хрен попадешь в ближайшие месяца два, да и только на местной медленно плавающей торговой лавке под выцветшей, давно облупленной вывеской «Водяной». — В общем, как директор и планирует, будут первые результаты по приоритетным направлениям, и мы кроме пары вшивых грантов еще несколько программ подтянем, куда пожирнее и с длинным рублем. К нам уже зоологи рвутся, особенно по грызунам, а будут деньги, можно будет и вертушки местных служб подключить, там, глядишь, и на более крупных замахнемся: оленей, медведей и волков. В общем, из узкого направления все выльется в крупномасштабные исследования всей экосистемы по максимуму, и фауны, и флоры, — загорелся Григорий как ученый, — в следующем году наверняка поедут ботаники, почвоведы и энтомологи*. Да и водную систему надо бы охватить поширше, а то только Талыгин тут по моллюскам который год ковыряется... Егерь Степан слушал возбужденного Жору и все больше и больше выпучивал уставшие выцветшие от бесконечных пролетевших лет глаза. А ведь он Шурке так до конца и не поверил, что тут у них чуть ли не полноценный исследовательский центр попытаются разбить под боком по всем статьям и биолого-экологическим направлениям. Но ученого понесло в окрыленные дали науки, щедро сдобренной финансированием, только великолепие блистательных футуристических картин чего стоили. А действительно? Сколько он тут ползал, да по крупицам собирал материал на свой страх и риск по еле проплачиваемой программе? И на тебе как поперло! Да так, что полный отрыв возбужденной будущими перспективами докторской лихой головы от настоящей действительности. — К-хм, Жорыч, ты того-этого, канистру с пацаном не отправлял бы, — выдал Степан задумчиво, как раз когда Григорий выдал одну особо научную тираду и, набрав полные легкие воздуха, думал приступить к следующей, о международной славе вирусологов и генетиков мирового масштаба в рамках орнитологических углубленных исследований. — Что? — просипел непонятливо птичник, это «что» вышло как-то кривым, неровным и каким-то затравленным. — Тебе напомнить, что тут не каждого пускают. Да и военные не шибко ратуют, если у нас будет прыгать толпа из двадцати человек и более. — У тебя ж прыгает и ничего, — оскалился закусивший удила ученый в Жоре, отбивая все разумное в умудренных наукой мозгах. — Да, по главному водному руслу, бывало на постой и пятнадцать человек определял, когда ветку силовой линии тянули мимо меня в поселок, что внизу по течению. И что? К Ивану никогда более семи человек одномоментно не приходило. Только военные шастали, когда своего заблудившегося парня искали, прочесывая все шеренгой. Напомнить почему, или тебе одного раза было мало невъебительных приключений на Змеином Кряже? — Степан закурил, пару раз затянулся, стряхивая пепел в мутную речную воду. — Да на кой нам ваш Кряж сдался, мы тут, а он там! — подрыкнул сквозь зубы ведущий специалист, доктор, профессор и так далее. — Ко мне олень приходил и предупредил, вот это, — кивнули на канистру с азотом, — на большую землю везти нельзя. — Олень, говоришь? — сузили не по хорошему глаза. — Да, Шурка, и знаешь, я ему верю, что этого делать точно не стоит, — попыхтели сигареткой, разгоняя над собой дымом охочих до кровушки комаров. — И кто у нас этот Шурка северный олень? Профессор, академик? Каких таких наук и званий, чтобы всем что-то указывать?! — разорался Григорий над водной гладью, рыча в лица всем присутствующим. — М-да, паря, белым виски побило, а умишком так и не обзавелся, студента бы своего пожалел, которого с канистрой отправляешь. Да и команду «Кречета» тоже, пойдет на дно славный катер нашей рыбинспекции, как пить дать, потонет с этой канистрой на борту. Вот скажи мне, только честно, такой груз на свою душу сможешь принять? Жора побелел, поиграл желваками и, не слушая егеря, скомандовал студенту: — Головой за канистру отвечаешь, а этого старого пердуна не слушай. У них тут совсем все ту-ту на мозги в последнее время. Степан только головой покачал с великим сожалением, принимая на борт своей лодки переносной контейнер, набитый битком неугодными шаману пробами. Его так и подмывало просто опрокинуть эту хрень в воду реки, но Григорий как пристрелил в спину Степана между лопаток напоследок: «Если вздумаешь утопить контейнер, я такое твоему начальству отпишу — первым же рейсом покатишь к своим родственникам на долгожданную пенсию. Да еще и будешь должен с нее выплачивать за порчу казенного имущества и срыв научного проекта!». Доплыли до главной ветки с ветерком, правда чуть катер не прошляпили, в этот раз бравый «Кречет» пошел раньше на несколько суток, и егерь, выруливая с притока, буквально напоролся нос к носу на резво рассекающий волну корабль рыбинспекции. — Привет, Степан, а мы к тебе сунулись, никого нет, сам знаешь, у нас свой график. Так этого орла принять на борт? — свесился к нему капитан катера Леонид за дружественным рукопожатием. — Да, но у него канистра с жидким азотом, — попробовал тормознуть передачу опасной емкости егерь. — И что? Мы с этим постоянно дело имеем, криоконтейнер стандартный? Сопроводительные документы имеются? — переспросил капитан у кивнувшего ему студента и сделал пригласительный жест. — Ну, тогда прошу на борт! — Но... — начал был Степан, ища еще зацепки и такие, чтобы его в очередной раз не посчитали сумасшедшим или не пригрозили, шантажируя любимой работой и привычным образом жизни. — Степан, чего застрял? Давай отчаливай, а то винтами зацепим твою посудину, — вывел его из состояния ступора старый знакомый и, когда Степана немного отнесло течением, скомандовал команде запускать двигатели. — Удачи! — прокричали за шумом сирены Степану. — Ага, — прошептал он, смотря безумными глазами, как ему с кормы машет рукой улыбающийся Шурка. Казалось, что кроме старика-егеря лишнего члена команды, записавшегося временно в их сплоченный коллектив, не видит более никто. — Вот же ж дьявол, хоть за ними на моторе следуй... — прорычали сквозь стиснутые зубы от бессилия. Но горючее в баке плескалось на самом дне, только до себя доплыть или подождать, как сама река снесет до его зимовья. И потом, ну заправит он бак и ломанется за ними, и что? Снова про шаманова оленя говорить, и кто в этот бред поверит? Степан рассчитывал, что Григорий после случая с брелком, о котором ему Иван поведал, все же одумается. Но что делается в мудрых ученых головах, простым людям было неведомо. — Надо к радиоузлу, и если что, поднимать военных, — сделал самый разумный вывод для себя в сложившейся непростой ситуации Степан. *** Сигнал бедствия пришел к нему вечером того же дня, быстроходный катер с умудренной опытом командой, черти сколько раз плавающий тут лет десять подряд, налетел на выступающие скалы, как гриб на вилку заядлого грибника. Радовало то, что никто особо не пострадал. Да, вымокли, отделавшись легким испугом, синяками, ушибами и глубокими царапинами, но сумели выбраться на берег в аккурат напротив реабилитационного поселения бывших заключенных. Из всего обширного барахла, что было на катере, загадочным образом исчезла только та самая злополучная канистра. Григорий рвал и метал, студента пришлось отправлять дальше другим транспортом той же рыбинспекции, что приплыл к потерпевшим кораблекрушение через пару недель. «Кабы спирт был или в смеси с ним, я б еще заподозрил, — отмахнулся на суровое заявление от ведущего орнитолога устало участковый. — А так, на что им гольный жидкий азот? Бородавки, что ли, выводить у себя на ногах и на протокольных рожах? Радуйтесь, что никто не потонул и шею себе не свернул. Еще неизвестно, смогут ли залатать такие дыры в доках, и во что это выльется по деньгам для рыбоохранных органов». Начальник рыбинспекции при этом орал на команду, что была трезва, как стекло, на момент кораблекрушения, обвиняя их пьянстве и разврате. Военные и охранники при тюрьме, поглядывая на весь этот цирк, откровенно ржали, подкалывая, мол, разврат-то с кем в такой глуши устраивать, не с бывшими же зэками. Ну да, так неслись к ним на долгожданное свидание, что просрали к херам весь фарватер. Но Жору ждало еще большее разочарование по прибытии на основанную им же орнитологическую станцию. Пока он ездил на разборки, Лешка и Виталий оккупировали дальнее зимовье. Конечно, они ходили к ловушкам, но теперь, после того, как вал птиц прошел, попадали только единичные особи, да и ливни зарядили один сильнее другого. И вот, рычащий и плюющийся Жора, оскальзываясь через раз, еле вполз на сырое плато после очередного обильного дождя вместе со своими подопечными, дабы узреть картину маслом... Все сети на ловушках были разодраны на мелкие клочки и измочалены до такой степени, что собрать хотя бы одну из этого крошева было просто нереально. Конструкции повалены, вывернуты и поломаны, как будто тут медведь ходил, причем с явно сверхъестественной силой, или промчался локальный разрывной мощи ураган. Навес с кухней и лабораторий просто оказался втоптан в чавкающую землю. Правда следы были иные и почему-то исключительно от оленей... и если приглядеться тщательно, то среди раздвоенных то тут, то там отпечатался один странный с тремя равными необычными долями. — Бля-я-я... — протянул емко весельчак по жизни Лешка, даже его вечно ухмыляющееся рыло перекосило от такого вандализма. Виталя же накрыл трясущуюся руку Жоры жаркой ладонью: — Видать, осенняя съемка нам в этом сезоне точно не светит. Григорий бледнел, играл желваками, скрежетал эмалью зубов, пытаясь лихорадочно найти выход. Даже если он сейчас убедит начальство закупить такой же объем сетей, пригнать сюда все это барахло с другой канистрой жидкого азота. То пойдет ли в этом году его директор на этот шаг без каких-либо достойных результатов? Куда легче, логичнее и проще поддержать более выгодный и успешный проект. И потом, допустим, если все же пойдут... успеют ли они снова установить всю конструкцию, и, главное, где гарантия, что новую не постигнет участь старой. Оставалось только все работы свернуть до следующего года, признав этот экспериментальным и, увы, полностью провальным. — Чтоб тебя, Шурка, чертов северный олень, — выдал тихо, совершенно не думая, себе под нос Григорий, даже не осознавая насколько попал в точку, отдав отмашку собирать выжившие после налета вандалов орнитологические манатки. *** Иван почему-то оказался через пару недель на Степановом подворье, когда радостный старик помогал сгружать остатки барахла несостоявшейся экспедиции на притулившегося к пирсу отдыхающего «Водяного». — Ну, и как оно, много попугаев наловили? — Иван, не ковыряй пробку у бутылки с взболтанным шампанским, рванет так, можешь и без глаза оказаться, — прошипели на радостную рожу закадычного противника по жизни. — Да ладно тебе, ведь предупреждали? Скажешь нет? И чего не слушал? — Кого? Оленя вашего? И потом, он вообще у вас в розыске числится, разве нет? — бессильно сплюнули сквозь зубы на извилистую линию прибоя. — Нет, его мать недавно отозвала иск, так что все пучком. — Интересно каким? — Да таким. Если не веришь, то я тебе напомню. Когда ты свой брелок вернул, что тебе передали? Жора громко клацнул челюстями, те несколько мгновений, когда вместо улыбающегося словно луна лица эвенка-проводника ему предстал самый ужасный кошмар всей его жизни, запомнились навсегда. — А я тебе освежу память, — оскалился зловредно Иван и повторил заветное слово в слово сказанное на берегу могучего Амура, толкая Григория в откровенную липкую жуть. И когда узрел, как тряхнуло со всего этого мистического запределья Григория, добил: — А это второе: «В следующий раз живыми легко так не отпущу». Так что, благодари нашего северного оленя и вали в свой заповедник на кисельные берега с молочными реками драть своего смазливого парня. И так, к слову, проход к домовине теперь закрыт, но вот сила и обхват зоны вокруг кряжа, как понимаешь, выросли в разы. Григорий все еще переваривал едкие слова Ваньки... вспоминая не к месту те чертовы шашлыки на Амуре и незапланированные в нем купания. Простились они, так, к слову, не очень, да и Степан был крайне зол за то, что якобы именно по вине птичников затонул «Кречет» и чуть ли не погибли люди. «Водяной» кашлянул и, выпустив гудок, отчалил от кривой пристани, набирая неспешно ход, вот они обогнули дом Степана, вот снова дудукнули, явно кому-то сигналя на открытом мысу. Жорка поднял задумчивые глаза и увидел махавшего ему с кручи Мишку Талыгина, рядом с которым стоял не кто иной, как улыбающийся Шурка Орон — очень редкий двуногий северный олень. Конец Комментарий к части Орнитолог* — Орнитоло́гия — раздел зоологии позвоночных, изучающий птиц, их эмбриологию, морфологию, физиологию, экологию, систематику и географическое распространение. Учёных, которые изучают птиц, называют орнитологами. Малаколог* — Малаколо́гия — раздел зоологии, посвящённый изучению мягкотелых или моллюсков (Mollusca). Учёных, которые изучают моллюсков, называют малакологами. Малакология рассматривает вопросы систематики, филогении, зоогеографии, биологии, экологии моллюсков и др. Биометрические показатели анализа и кольцевание птиц* Кольцева́ние птиц — метод мечения, используемый в орнитологии для изучения биологии диких птиц. Кольцевание происходит путём отлова птицы и надевания на её лапку кольца с номером. Птиц кольцуют на месте гнездования, на пути пролёта, во время линьки или на зимовке. Самые распространенные биометрические показатели: масса тела, длина и высота клюва, длина цевки, крыла и хвоста, есть еще ряд дополнительных кому интересно подробно здесь: ftp://ftp.fao.org/docrep/fao/011/a1521r/a1521r04.pdf Трахеальные и клоакальные мазки* — Мазки, взятые из клоаки (анального отверстия) или трахеи можно использовать для выращивания вирусных культур, более подробно вся орнитологическая кухня здесь: ftp://ftp.fao.org/docrep/fao/011/a1521r/a1521r05.pdf Вирусология* — раздел микробиологии, изучающий вирусы, их морфологию, физиологию, генетику, а также эволюцию вирусов и вопросы экологии. Энтомолог* — это специалист, который изучает строение и жизнедеятельность насекомых, их историческое и индивидуальное развитие, распределение на Земле, многообразие форм, взаимоотношения с окружающей средой и тому подобное.