Говорящий со зверями: Песнь бубна

Ходят по северному бубну люд и нелюд, каждый оставляет за собой след, вплетая его в общий узор рисунка. Изморосью пишут, меряя шагами, каждый по-своему... вычурно, бегло, смело, легко... Каждый по-разному вкладывая собственный смысл и желания. Но все становится единым, неделимым и целым. — Не жалеешь, что оставил сына со своим отцом? — Данко сначала никак не озвучивал встречу Афанасия и Володара, но через пару дней его все же прорвало. — Отец более мудр, нам же с младенцем только сейчас и скитаться, ему нужен должный уход, кормежка, дом в конце концов, а не тропа между двумя бесконечными млечными путями. Володар и сам не знал, что он думает обо всем этом. Ему вообще казалось до сих пор, что та близость с девой откровенный бред, он напряг память: «Как же ее звали? Черт, даже имени не помню...» Мысль не радовала, как будто они с отцом использовали девушку, промыли ей мозги — заставив все забыть, и похитили чужого ребенка. Хотя ребенок как раз не чужой — а его, Володара, и от чего становилось еще противнее. — Не кори себя, женщине нельзя было оставлять рожденного колдуном, — прочитал метущиеся мысли своего Говорящего Посох. — Ну, да... могут похитить ребенка и использовать не по назначению, — надулся Володар. То, что Данко читал его как открытую книгу, нервировало. — И не только это. Силы могут временно просыпаться, сам вспомни, по юности у тебя не было странных случаев? — хмыкнул под нос рысь. Володар задумался... но кроме странных снов, которые путал с явью, ничего не мог представить. Хотя то, что это сны, утверждал только его отец. А если это было правдой? Что тогда? Молодой колдун побелел и глянул уже по-другому на свой не менее задумчивый Посох. — Ну, и что же случилось в тех так называемых «снах»? — снова подслушали весь сумбур в его голове. — Я ходил по проводам... и меня видели два одноклассника. Но если Афанасий умеет обнулять память, то откорректировать ситуацию для него, как я понял, не проблема. — Угу, думаю, это было на самом деле, ты ж ему обо всем рассказывал, — и, увидев согласный кивок, продолжил: — У пацанов, наверное, глаза были по плошке! — Не то слово, а еще я прыгал с церковной колокольни и парил над землей на восходящих потоках... было прикольно, как сейчас помню. — М-да, чет тебя все в небо-то тянуло, хотя я тоже был еще тем бедствием в юности, весь наш поселок ставил на уши... — Данко помолчал, а позже продолжил оставленную ненадолго мысль. — Так что не кори себя. Ребенок-маг, не желая того, сам может погубить собственную мать, или та, увидев что-то выходящее из рамок «пеленок-распашонок», убить своего же младенца. Мой первый учитель рассказывал, что было несколько случаев в истории, когда мать из обычных людей оставалась с таким сыном. — И-и-и?.. — Володара это действительно заинтересовало. — Что «и-и-и»? Все закончились плачевно, кто-то из этой пары погибал, или вообще оба. Разговор настолько занял обоих, что они не особо смотрели под ноги, а когда Данко мельком глянул, сверяясь с тропой шамана, то застыл ледяным изваянием. — Что случилось? — Володар сначала не понял, почему так окаменел его Посох, но, приглядевшись к тропе, и сам похолодел в душе. Перед ним шла совершенно чужая дорога, словно вылитые из серебра отпечатки копыт оленя и маленькой ножки, одетой в мокасины... тропа шамана еле виднелась снизу них, но где обе тропы слились воедино было трудно представить. — Надо вернуться, — начал было Володар, пытаясь посмотреть, что там осталось позади них. — Нельзя, кретин, даже не думай поворачиваться, — схватил его за рукав Данко. Но молодой маг оступился и на несколько шагов попятился назад, глянув мельком через плечо. Этого было достаточно, чтобы все пространство затянуло непроходимым туманом, тускло-серебряным и вязким, как молочный кисель. — Пиздец, идиот, мы попали на сторону мертвых. — Откуда знаешь? — прошептали еле слышно в ответ. Липкая густота крутилась вокруг них, не давая прохода. Посох и Говорящий наощупь нашли руки друг друга и переплели пальцы. Стало откровенно жутко, словно их тела пронизали тысячи мелких ледяных иголок неподдельного страха. — Ты когда-нибудь видел, чтобы у живых нормальных оленей был трехпалый след? Я чет не припомню... Учитель как-то рассказывал, что некоторые сильные ведуны и шаманы могут существовать и после смерти. Их дух настолько мощный, что может принимать физическое обличие, но он обычно привязан к определенному месту, там, где покоится их прошлое тело. Это может быть дольмен или погост... В одном из примеров он упомянул шаманку с трехпалым оленем и ее воздушное захоронение. И то, что я вижу сейчас... не радует. — Что делать будем? Может, попробуем свернуть, как ты обычно сходишь с тропы, — предложил очередную бредовую идею Володар. — Не прокатит, мы попали в ловушку более сильного колдуна, он скрыл от нас нашу дорогу и пока не выпустит, будем блуждать в этом чертовом тумане, пока не подохнем. Или... — Или? — переспросил виновник ошибки. — Пока сам ведун не выпустит нас на волю из своих смертельных клещей. Эти слова словно подстегнули туманные миазмы, они заклубились, как кто дыхнул на них, и понеслись куда-то вперед, перед глазами запылали серебром отпечатки оленьих следов, мокасин рядом с ними не было, и это хоть немного парней успокоило. — Идем, нам дали путь, — но как только они сделали пару шагов, по бокам от тропы зажглись призрачные огни, высветив пространство буквально только на несколько метров вперед. — Мля-я-я, жуть какая, может не стоит идти? — Володар сжал руку Данко так, что тот зашипел. — Не ломай мне лапу, мощь зверя может тебе понадобиться. Придется, коль попались. Вот не думал, что со мной на тропе шамана может такое приключиться. Парни переглянулись друг с другом и шагнули за плывущими огнями, что повели их по мерцающим призрачного света оленьим следам... Чем дальше продвигались наши путники вперед, тем становилось все страшнее и холоднее, словно они погружались под толщу ледяной воды, да и путь, хоть и плавно, но забирал влево. — Тебе зато урок на всю жизнь, вот что бывает, даже если сделать два шага, пятясь по ненужной тебе тропе, — буркнул рысь, как впереди послышалась тоскливая песня. Ее выводил неокрепший голос подростока, странные северные напевы, чужой язык... Еще пара шагов, и путешественники узрели на тропе необычного пацана, одетого в ненецкие одежды. Олень стоял за ним, отрешенно опустив голову с одним из спиленных рогов. Пацан подвывал тоскливо и нудно, чертя только ему ведомые знаки веткой у себя под ногами. Володар с Данко сделали еще пару шагов и вдруг поняли, что тропа лихо разветвилась прямо после того поющего парнишки, который перекрыл им путь, резко забирая вправо в сторону жизни. Сплетенные пальцы Посоха и Говорящего дали рассмотреть странные видения неизвестных им мест. Володару показалось, что за парнем в национальных одеждах стоит словно марево охраняемой им жизни, в котором, как кадры фильма, мелькают: приземистая изба, два волка, высокий русый улыбающийся чему-то своему мужик и рядом с ним черноволосый, что поменьше. И понял он за несколько мгновений, что у тех собственная дорога, а у них с рысем своя. Данко же виделся высокий кряж с мощным на нем многовековым лесом, пасущиеся стада оленей, гуляющий вольно медведь. Даже подумалось — Велес? Но нет, это был обычный хозяин тайги, не перевертыш. Ворота древних, погост с гробом, дерево желаний, выбеленные временем скелеты оленей на изумрудной траве... и шум ветра, выдувающего все и вся. Их видения сплелись воедино и соединились, теперь кадры мелькали вперемешку. Улыбающийся седовласый старик, вид с кряжа с торчащим на нем обгорелым деревом. Чумы, кричащие маленькие ненецкие ребятишки, испещренные рубцами и морщинами, заскорузлые руки старца чинят порванные сети, женщины в национальных одеждах выскабливают шкуры убитых животных. Играющие волки, о чем-то спорящие мужики со странным оборудованием, тонкая рука в расшитом замысловатыми узорами платье кормит хромающего оленя, ночь над тайгой... костер... необычная композиция медведя и человека под ним... опускающиеся с неба вертушки... нательный крест на золотой цепочке примотанный на ветку и воткнутый посреди ручья... Это было завораживающе и чудно, словно разматывалась чужая, другая жизнь, как будто им показали чью-то память, путая прошлое с настоящим, при этом кроме тоскливого звука ветра ничего не было слышно. Мальчик оборвал свою песнь, перестав чертить палкой невидимые узоры по тропе, и, подняв на них бездонные черные глаза, четко произнес вслух: — Здесь дорога закрыта, она не ваша. — Кто ты? — сузил глаза рысь в щели бойниц. «Не твоя печаль-забота, тот, кто выбран в спутники Говорящего», — раздалось у них синхронно в головах. — Ты не тот, за кого себя выдаешь, — уперся Данко, выходя вперед и прикрывая собой Володара. Парень хохотнул так, что у них мурашки пошли по телу, как круги от брошенного камня в пруд, опрокидывая обоих в откровенную жуть. На секунду ненецкий подросток словно поменялся лицом... его волосы вытянулись ниже вышитого бисером пояса, а глаза совершенно без белков черными колодцами прожорливой пустоты провалов посмотрели прямо в душу. — Хочешь отдать мне своего человека, малыш? — голос женский, глубокий, растянул рот своего носителя в хищном оскале мертвого демона. Рысь ощерилась, еще минута и Володар получит вместо адекватного Посоха беснующегося зверя на этой чертовой, мерцающей потусторонним светом, тропе. — Не дождешься, колдунья! Это моя сучка! — рычит Данко, отращивая клыки. Образ рыси и человека, переливаясь, накладываются маревом друг на друга. Но образ мертвой девы задрожал и распался, перед ними снова стоял пацан, молча смотрящий на них странным бесовским, но все же человеческим взглядом. «К сожалению, тот, кто принял меня всем сердцем, еще юн и я не могу дать ему пока в полной мере колдовской силы, — женский властный голос отдал в районе висков, ненецкий мальчик даже губами не пошевелил. — Уходите, этот путь закрыт для вас, ваш же...» Перед путниками вдруг высветилась новая тропа, уходящая резко вправо, утопающая в туманном мареве, и по ней словно вешки засветились пряные цветы вереска. В нос ударил их медовый терпкий запах. «Больше не блуждайте во тьме и не сходите с ваших вешек. Я редко когда бываю добра к людям. А за мою благосклонность возьмите с собой эту вещицу — когда придет время, отдадите тому, кто ее признает своей», — голос замер в звоне бубенца оленя, видение пацана пропало, а разветвленный путь, что им до этого показали, как отрезало непроходимой завесой тумана, мимо нее в сторону как раз и повели вересковые мерцающие вешки... на одной из которых, подсвечиваясь снизу, лежал простенький брелок в виде янтарной несуразной птички. — Вот же ж сучка, — вздохнул Данко, успокаиваясь, он сдержался и не перекинулся в зверя, это было замечательно, Посох взрослел и учился, — сучка в хорошем смысле слова, — скосив затравленно глаза на свою хмурую пару. — Но брелок придется взять и таскать с собой, пока хозяин не найдется сам собой. Такой ведьме лучше не отказывать, сильна хозяйка Змеиного Кряжа даже после своей смерти. Данко нагнулся за брелком, рефлекторно отдернул руку, словно тот его ужалил, но после, пересилив себя, прицепил к своей холщовой суме на видное место, попутно разглядывая грубую работу: сколотый клюв, потёртые, сложенные веером крылья, трещинки, пересекающие весь камень... — Кажись, настоящий янтарь, правда работа грубая, такие безделушки с Балтики мой дядя привозил, когда там отдыхал в Калининграде, — задумался рысь. — Еще сетовал, что такой камень и на говно переводят, на потребность туристам. — Что, тоже птичек? — Володар повернул стопы на тропу, боясь, что она исчезнет, как не бывала. — Да нет, черепах, дельфинов, кошек, мышек, ящериц... но очень похоже по стилю. Да не боись ты, эта ведьма сама заинтересована чтобы птичий брелок вернулся к своему владельцу, — заверил спешащего Говорящего его Посох. Что ж, не прошли они и пары шагов, туман рассеялся, млечный путь снова вызвездился над головой, правда вересковая тропа так и отдавала серебром, и никакого признака золотой пыли шамана под ней не виднелось. — Одно радует, мы уже прошли завесу обратно и снова на стороне жизни. Слышишь, как поет бубен? Володару подтверждать вслух не требовалось, он и сам прекрасно понимал, что, если бы не этот чертов брелок, так легко от хозяйки кряжа они бы не ушли.