Зона поражения/hunhan

Сехун осматривает грустным взглядом содержимое холодильника, надеясь найти хотя бы завалявшуюся конфету. Но сколько бы парень не гипнотизировал стеклянные полки, ничего съестного на них так и не появилось. Может, всё-таки выпить это несчастно лежащее на полочке снотворное? Ну уж нет. Не просто же так он практически пережил третий день эпидемии, если это вообще так называется. Вдруг ему суждено спасти человечество и на самом деле он избранный! Подросток останавливается на секунду, думая о том, что ещё немного и у него на почве голода точно поедет крыша. Надо как-то решать эту проблему. Со злостью запахнув дверцу холодильника и тихо шикнув из-за прищемлённого пальца, Сехун уходит на кухню. Здесь его центральное место обитания с тех пор, как в мире началась твориться вся эта невероятная хрень вроде зомби и отказа правительства к эвакуации населения. Он даже матрас со своей кровати сюда перетащил. А всё потому, что здесь единственный во всей квартире работающий телевизор и можно круглосуточно мониторить новости. Хотя, они практически перестали отличаться друг от друга ещё после первых двенадцати часов. Здесь так же есть большое окно с выходом на одну из самых старинных улиц в городе, но Сехун предпочитает не смотреть в него. Потому что за окном настоящий ад. Повсюду трупы. Они частично съедены или разорваны, какие-то убиты напрочь, что уже никакие укусы не помогут встать на ноги, какие-то спустя время всё же «оживают», теряя всё человеческое и представляя собой претворившийся в реальность кошмар из далёкого детства, когда Сехун впервые посмотрел «High School of the Dead». Но самое ужасное – сейчас у него нет возможности проснуться. Мама не разбудит его и не начнёт успокаивать, говоря что всё в порядке и грея для него клубничное молоко. Отец не посмеётся и не скажет, что если что-то случится, то он всех их защитит. Самое ужасное то, что Сехун остался совсем один. Едва подавив новый приступ паники, он ещё раз перешарил все шкафчики в поисках еды. Результат ожидаем, но от этого не менее разочаровывающий – делать нечего, ему нужно выходить из своего прекрасного убежища на поиски какой-нибудь пищи. Выбрав в виде цели ближайший магазин, который, к сожалению, аж на целый квартал ниже, Сехун вспомнил, что неплохо бы чем-нибудь вооружиться. Потратив ещё добрые полчаса на сборы, он подошёл к зеркалу. На него из отражения смотрит совсем худой, болезненно бледный подросток с разочарованным во всей жизни взглядом. На нём потёртые джинсы скинни, свободная серая футболка и почти до конца застёгнутая лёгкая куртка. На ногах фирменные кеды, купленные на скопленные деньги в прошлые выходные, на шее странным образом повязана чёрным треугольником бандана, а на обесцвеченные до белоснежного цвета волосы натянута шапка так, что осталась видна только чёлка. Картину завершает тяжёлая монтрировка, неуверенно сжимаемая тонкими пальцами. Сехун нервно водит рукой по лицу, потирая скулы и хмурясь. Восстановив дыхание, он всё-таки покидает квартиру. Из высотного здания он выбирается на удивление спокойно. Движется быстро и на сколько возможно тихо, прячась за машинами, столбами и рекламными стендами. Смотреть по сторонам не хочется совсем – от кровавых разводов повсюду О дурнеет и он едва сдерживает рвотные позывы, случайно задержавшись взглядом на буквально выпотрошенном теле молодой женщины. Сехун старательно обходит чьи-то выброшенные на дорогу внутренности и неожиданно налетает на что-то, с коротким криком падая на асфальт. Руку прорезает болью – он, как особо везучий, упал на осколки разбитой неподалёку витрины. Но самое страшное здесь не это. Сехун слышит прямо перед собой глухой хрип. Он узнает этот звук из тысячи. Многие репортажи новостей в первые часы заканчивались именно так – сначала визг журналистки, показывающей куда-то оператору, затем камера шатается и в последний кадр попадает искажённое страхом лицо какого-нибудь человека, которого убивает это нечто, с ужасным хрустом ломая мощными челюстями ключицу или плечо – самые частые места укуса. Но перед этим монстр обязательно издаёт скрипящий, словно на выдохе произведённый хрип. Это звук близкой смерти. О поднимает взгляд с земли и замирает, с широко распахнутыми глазами – перед ним не один, а целая группа появившихся из-за угла здания зомби. Он никогда не видел их так близко. У них серая, обвисшая на щеках кожа, с болезненно жёлтым, а иногда зелёноватым оттенком. Глаза, безжизненно серые и подёрнутые молочной пеленой, буквально на выкате. Рты открыты в готовности укусить, а на иссушённых сиреневых губах ещё свежие следы крови от предыдущей жертвы. Времени на долгие раздумья нет – надо бежать. Парень поднимается, неловко спотыкаясь и выпуская монтировку из рук. Отметив первое движение в свою сторону, он срывается с места. Пробежав ещё на один квартал вниз, Сехун с грохотом сбивает парочку мусорных баков, разом привлекая к себе внимание всех зомби на этой улице, что выходят на звук. Парню хочется плакать и он уже чувствует в горле ком, который всё никак не может сглотнуть, когда взгляд цепляется за не до конца закрытую подъездную дверь многоэтажки в пятидесяти метрах от него. Собрав остатки воли и сил, он снова бежит, уже наплевав на громкость. Он намеренно переворачивает за собой всё что может, благо перед ним дорога чиста. Парень влетает в подъезд, плотно закрывая за собой дверь до щелчка. Дрожащие ноги не держат и он оседает на грязный пол, пытаясь отдышаться. Когда в ушах уже не шумит и перед глазами не плывёт, О поднимается и отряхивает джинсы, осматривается. Обычный подьезд, не считая кровавых луж и нескольких тел, что лежат неподалёку от первых квартир. Хотя, должно быть, это уже стало нормой. Сехун неторопливо бредёт по лестнице вверх, прислушиваясь к тишине. Минуя четвёртый лестничный пролёт, парень замирает, услышав шум за своей спиной. Между лопаток пробегает холодящая дрожь и даже дышать становится страшно. Чёрт, он снова попался. Не видя ничего перед собой, он несётся скорее наверх, не думая о том, что же он будет делать, когда упрётся в закрытый люк, ведущий на крышу. Наверное, лучше прямо сейчас с разбегу броситься из окна, пока его внутренности не стали обедом для чудовища за спиной, или он сам не переродился одним из них. Сехун уже разбегается для прыжка, которым надеется взобраться на высокий подоконник, когда чувствует как чьи-то руки обхватывают его поперёк тела и тащат назад. Парень истошно кричит и изо всех сил вырывается, активно дёргая ногами и пихаясь локтями. – Да прекрати ты меня уже бить, – раздаётся на ухо. Сехун открывает до этого зажмуренные глаза и опускает взгляд на руки, которые держат его. Они тёплые, если не сказать горячие, в меру крепкие, с красивой ветвью вен, а самое главное – обычные человеческие. Сехун не верит своему счастью и как-то странно всхлипывает. Его разворачивают и заглядывают ему в лицо. – Ты чего? Всё же обошлось. Теперь тебя никто не сожрёт и тебе не нужно прыгать в окно. Ну, – мелодичный и чистый голос успокаивает, лаская слух. Сехун позволяет себе впервые с начала катаклизма расплакаться. Он плачет громко, надрывно, комкая в руках чужую футболку и постоянно грозясь осесть на пол. Его поднимают на руках и уносят, судя по всему, в гостинную, где усаживают на диван, укутывают прямо в одежде в плед и вытирают мокрые дорожки с лица. О не помнит сколько длилась его истерика, но в какой-то момент он резко успокаивается и, почувствовав резко накатившую тяжесть, проваливается в темноту.