Переплавленная мечта

Какэмоно не было места в его доме в Каракуре. Точнее, Ичиго не мог найти место, где оно смотрелось бы удачно и его можно было обозревать из любого уголка комнаты. А потому, так и не найдя удачного для него места, Ичиго валится на кровать, распластавшись на ней и глядя в потолок. У него вышло. Он вернулся домой – в Каракуру, в мир живых. Сестры не поняли его воодушевленного приветствия – лишь Карин как-то странно прищурилась, словно что-то знала, но молчала об этом, – когда он бросился к ним и крепко сжал в объятиях прямо на пороге их дома. Юзу тогда залепетала что-то вроде «Братик, ты слишком сильно сжимаешь», но обняла его в ответ, пусть и непонимающе, а Карин обняла, задержав на нем взгляд и как-то странно присматриваясь. С отцом они обменялся взглядами и счастливыми улыбками. На пороге своей комнаты Ичиго нерешительно топтался – боялся, что это очередной сон и проснется он в Обществе Душ, – но Рукия подле него понимающе улыбнулась, взяла его за руку и они вместе толкнули дверь. Какой прекрасной показалась ему своя же комната! И мятая постель у окна, и стол, заваленный учебниками и тетрадями, и старая лампа на нем, и шкаф, и люстра – это было его, это было тем, что Ичиго жаждал и по чему скучал. Радостный Кон не позволил Ичиго дольше наслаждаться видом своей комнаты, сразу же прыгнув на него и радостно плача и причитая его имя. И Ичиго позволил себе крохотную слабость, сказав: «Я тоже скучал, Кон». И это было правдой. Как же он чертовски по всему этому скучал. Он скучал по своей семье, по комнате, по школе, по одноклассникам и друзьям. Он скучал по Иноуе и Чаду, по Исиде и остальным. Ему не хватало этого чарующего аромата, идущего с кухни – это Юзу готовит завтрак, – громыхающих стен от громкой музыки и воплей футбольного фаната – это Карин развлекается, – нытья и щенячьих взглядов на портрет Масаки Куросаки отца. Он скучал по каждому уголку в этом доме, в этом городе. Эту ночь он провел в своей постели – как проводил до этого каждую ночь, – с Рукией, по обыкновению спящей в его шкафу, и проснулся от аромата стряпни Юзу, тянущегося с кухни. Он даже не услышал, как по утру Рукия выскользнула из его комнаты, и заметил ее отсутствие только когда спросил проснулась ли она. Он бросает взгляд на школьную форму, лежащую подле него, и понимает, что скучал даже по ней. Это утро станет утром воссоединений после долгой разлуки. Это утро будет посвящено слезам радости Орихиме и ее неловкому желанию найти лучшие слова, легкой полуулыбке Исиды и крепких рукопожатий, похлопыванию по плечу от Чада и его многозначительного молчания. Ичиго поднимает руку к лицу, чтобы еще раз разглядеть один из браслетов, которыми его и Рукию наградил Урахара. Он не совсем уверен, что понял все объяснения Урахары, но оба браслета были как-то связаны между собой и вместо поглощения энергии отовсюду, Ичиго забирал ее избыток у Рукии. Это должно было решить одновременно целых две проблемы, но вместе с этим это неминуемо создавало новую. Теперь Рукия оказывалась заперта вдали от Готея-13 – от своего от отряда, капитанского поста и своих обязанностей, всего того, к чему она стремилась, – а Ичиго не хотел, чтобы она была пленницей на грунте. Он помнил – наверное, тысячу лет назад, – как впервые встретил ее и она передала ему силы шинигами ради защиты его семьи, и как Рукия тосковала – скрыто, молчаливо, будто бы стыдясь этих чувств – по тому, что ей было недоступно теперь. Он помнил ее долгие взгляды в небо, и хоть отчего-то ему казалось, что небо в Сейрейтее такое же, Рукия видела его все равно другим. Их два мира не должны были соприкоснуться, и только велением злого рока – быть может, судьбы, направляющий отточенный ум Айзена – Рукия и Ичиго встретились. Она была чужой здесь, и Ичиго чувствовал ее тоску по месту, что звала домом она. Теперь-то, оказавшись на ее месте, попробовав на вкус положение беспомощного и ничего не могущего сделать человека, он понимал, что значили для Рукии те дни. Они были наполнены липким страхом того, что ей уготована судьба остаться на грунте, так и не накопив достаточно сил для возвращения. Она боялась остаться здесь одна, вдали от близких ей людей. Но даже чувствуя все это, переживая свою новую жизнь как один сплошной кошмар, Рукия двигалась вперед и пыталась всеми силами защитить то, что было дорого ему. Он эгоистичнно рассчитывал на нее, не задумывался о ее чувствах и принимал ее помощь как должное, а Рукия всегда отзывалась и спешила помочь. Ичиго готов был ей помочь во всем, даже находясь в Сейрейтее, и думал, что Рукия тоже знает об этом. И кажется, что он ошибся. Он и поверить не мог, что все это время она пыталась справиться сама. Она не просила, не намекала и пыталась оставаться веселой, несмотря на то, что ей угрожал ее собственный банкай. Ичиго корил себя: он должен был заметить, понять, но он, слишком поглощенный своим горем, казалось, ослеп. И он не понимал, на что он больше был зол: на свою слепоту или на молчание Рукии. В этот самый момент в его комнату залетает Рукия – в неизменно старом платье Юзу, из которого его сестра выросла – с обеспокоенным выражением лица и Ичиго сразу говорит ей, что все в порядке. Она как не в себе постоянно волнуется о расстоянии, на которое им можно отдаляться друг от друга из-за браслетов на руках, но Урахара обещал исправить этот недостаток и усовершенствовать изобретение таким образом, чтобы Ичиго мог находиться в Каракуре, а Рукия в Готее-13. Ичиго хотел свободы для нее, но не хотел ее привязывать к себе насильно. Он знал, что – если будет нужно – Рукия сделает для него что угодно, даже пожертвует своими мечтами. Но Ичиго об этом не просил. – А, ну тогда все в порядке, – произносит она, делая непроизвольный жест, будто бы разминает шею, и совсем не смотрит на него. Сколько неловкости сейчас в том, что она сейчас – такая же, как и всегда, но отчего-то выглядящая в глазах Ичиго по-другому – раскачивается на пятках у двери и даже не смеет взглянуть на него, предпочитая изучать пол в его комнате. Ичиго бы улыбнулся этому, если бы и сам не испытывал этой неловкости. Она поцеловала его. И поцеловала не как друга, а так, как хотелось Ичиго, но он не мог решиться переступить последнюю черту. Они не говорили об этом поцелуе, как не говорили и о том, что происходит между ними. Но Ичиго понимает: теперь между ними совсем не та дружба, которая связывала их долгое время. Теперь это нечто другое, более сильное и крепкое, чем любые другие связи. И черт побери, если ему не нравится это. Он словно избавляется от пелены, застилавшей его глаза, и теперь смотрит на Рукию уже не как на верного товарища, а как на девушку, которая всегда понимала и принимала его, поддерживала и заставляла не сдаваться. Он теперь смотрит на нее как на ту, кто не просто прекратил ненавистный дождь в его душе, а заставил солнце воссиять, а радугу появиться. – Рукия? – осторожно зовет он. Им необходимо поговорить об этом, потому что Ичиго не хочет делать вид, будто ничего не произошло, будто это все он придумал, а чувства, что разрослись в его сердце подобно цветнику, поддельны. Нет, он хочет дать волю этим чувствам свободу. Он хочет дать им возможность выплеснуться в каждом жесте, в каждом слове. – Да? – немного нервно отвечает Рукия, сразу же вскидывая голову, и Ичиго понимает, почему она смотрела в пол все это время. Щеки Рукии пунцовеют от смущения, и это, наверное, одна из самых милых вещей, которые доводилось ему видеть. Ее глаза блестят таким лихорадочным блеском, что он теряется сразу и не может понять, отчего этот блеск в ее глазах так притягателен. Он еще не до конца понимает, что он значит: то ли она хочет, чтобы Ичиго замолчал и не поднимал эту тему, то ли ни за что не простит ему, если он смолчит. Но Ичиго редко поступал так, как хотела Рукия, а сейчас он определенно уверен в том, что Рукия ему необходима: здесь и везде, сейчас и навсегда, рядом и только вместе. – То, что произошло между нами, – начинает Ичиго и понимает, что, скорее всего, и сам краснеет до невозможности. В голове этот монолог звучал неплохо и даже хорошо, а говорить вслух это гораздо более… кхм… смущает. – М-м-мне нужно собираться в школу! – вдруг вскрикивает она, бросаясь к шкафу и на лету заскакивая в него. Она сразу же хлопает дверцей, оставляя краснеющего Ичиго в недоумении и растерянности. Он поднимается с постели твердый в намерении что-либо сделать, но пока еще не понимающий толком, что именно. На негнущихся ногах он приближается к закрытому шкафу и останавливается в шаге от него, вслушиваясь в то, как Рукия, переодеваясь, шуршит одеждой, и думает, что его сердцебиение настолько громкое, что даже она может его слышать. Он прикладывает руку к дверце шкафа, словно хочет сквозь дерево почувствовать тепло Рукии, и не решается ни постучать, ни спросить разрешения открыть после того, как шуршание стихает. – Рукия? – неуверенно зовет он. – Я… я хочу поговорить. Ты можешь просто послушать. – Он выдерживает паузу, словно надеясь, что Рукия подаст голос, но ответом ему служит молчание. – Тот поцелуй… он много для меня значит и я не хочу о нем забывать. Я думаю… Нет, я надеюсь, что ты… В этот момент дверца шкафа открывается, и взору его предстает смущенная Рукия – уже не в платье Юзу, а в своей школьной форме, – которая для удобства теперь свешивает ноги с полки. Она поднимает на него свои глаза – такого невероятного фиалкового цвета, и Ичиго дивится тому, что раньше не замечал, какой это удивительный оттенок, – и Ичиго забывает, как дышать. Все слова – и так с трудом ему дававшиеся – разом исчезают из его головы, но оставляют одно отчетливое эгоистичное желание. Он осторожно и медленно протягивает ладони к ее лицу, нежно оглаживает щеки и скулы, а потом притягивает к себе для неумелого невинного поцелуя. Рукия медлит, когда он с нежностью сминает ее губы, словно бы не настаивает, а только предлагает попытаться, но потом он ощущает, как ее тонкие руки оплетают его шею и притягивают ближе к себе. Она подается ему навстречу, и одна рука Ичиго находит ее затылок, притягивая к себе сильнее, а вторая обнимает талию. И больше ничего не важно в этом мире, если можно оставаться так вечно, если можно вечно обнимать и целовать ее. Рукия раскрывается в его руках, позволяет скользнуть его языку по ее губам, внутрь, очертить ровный ряд зубов и сплестись в странный танец с ее собственным. Ичиго осторожно и мягко покусывает ее нижнюю губу, чувствует, как Рукия пытается сделать то же самое, и это вызывает у него непроизвольную улыбку. Он чувствует, как легкие начинает обжигать от недостатка кислорода, но оторваться от нее у Ичиго нет сил. Стук в дверь и звонкий голос Юзу – «Братик, просыпайся, а не то опоздаешь. Завтрак уже на столе» – возвращает его в реальность. Он отстраняется от Рукии быстро – как и она, – боясь быть застуканным младшей сестрой за этим занятием, но Юзу так и не входит в комнату. Ичиго прикрывает влажные после поцелуя губы и поднимает на Рукию взгляд. О, лучше бы он этого не делал! Еще никогда она не была более очаровательной, чем теперь с растрепанными его рукой волосами, с припухшими после их поцелуя губами, со все тем же блеском в глазах, который он наконец-то разгадал. Она взглядом просила не останавливаться тогда, но Ичиго и не смог бы, даже если бы она попросила. – Н-н-нам нужно, – мямлит Ичиго невнятно, так и не заканчивая мысль. – Д-д-да, нужно, – подхватывает Рукия сразу же, так и не выяснив, что же им нужно. Она покидает его комнату, спускаясь на кухню, чтобы позавтракать – очередная байка для его отца и сестер позволяет ей жить в его доме – и немного поостыть. Ичиго закрывает лицо ладонями и не может не улыбаться. День начинается слишком хорошо.

***

Иноуе и вправду встречает его радостными слезными причитаниями, Чад похлопыванием по плечу и словами «с возвращением», а Исида только и улыбается как-то смиренно, словно Ичиго сделал что-то, о чем пока сам не подозревает. К своему ужасу, Ичиго понимает, что по школьной программе он много чего упустил и для хотя бы неплохой сдачи выпускных экзаменов ему нужно учиться как проклятому. Иноуе и Исида, помогающие до этого Кону, сразу же предлагают свои услуги, и Ичиго не может не тронуть их забота и помощь. Появление Рукии оживляет школьных сплетниц, а их парные браслеты дают почву для новых разговоров. Но не только девочки были заинтересованы в раскрытии подробностей из личной жизни одноклассников. Об этом его спрашивает Кейго, закинув Ичиго руку на плечо, поигрывая бровями и загадочно улыбаясь. – Что? – переспрашивает Ичиго, застигнутый этим вопросом врасплох. – Я спрашиваю, – повторяет Кейго все с той же ухмылочкой, – вы с Кучики встречаетесь что ли? Только не говори, что вы по отдельности купили браслеты, а потом обнаружили, что они одинаковые. В жизни не поверю. Раньше Ичиго сказал бы «нет, что за бред» или «отвали, Кейго», но сейчас – после событий сегодняшнего утра – он не может сказать точно, в каких они с Рукией отношениях. Можно ли сказать, что они теперь встречаются, если они поцеловались два раза? Или он должен как-то официально это сделать? Он сразу же представляет почему-то ужин при свечах, Рукию в красивом платье и с нелепой прической, которая ей все равно будет идти, и улыбается своим собственным фантазиям. – Все сложно, – только и отвечает Ичиго раздосадованному отсутствием подробностей Кейго. Ичиго смотрит на Рукию, окруженную девчонками, и улыбается ей, когда она замечает его взгляд. Рукия тоже улыбается уголками губ – смущенно, очаровательно, искренне – и поправляет за ухо выбившуюся прядь черных волос. На уроках он только и может смотреть на нее, рисующую в своих тетрадях своих непонятных и уродливых чаппи, и даже оказывается пойман учителем на витании в облаках, но сколько он не пытался сосредоточиться, он все время оказывался в мыслях о природе их с Рукией отношений. Ичиго вознамеривается предложить ей встречаться – официально, красиво, как полагается – и думает, что начать нужно с приглашения на свидание. Он придумывает даже определенную скромную программу, состоящую из гуляния по парку – взявшись за руки, естественно, – рожки клубничного мороженого и как бы идеального случайного совпадения, в котором они оказываются недалеко от колеса обозрения. И будучи там, на высоте полета птиц, созерцая отдаляющиеся верхушки деревьев, Ичиго спросит ее, и Рукия ответит «конечно, дурак», и тогда... замечтавшемуся Ичиго прилетает тетрадью по макушке от Кейго. – Еще одно замечание, и сенсей выставит тебя за дверь, – шипит Кейго. Ичиго усмехается и улыбкой благодарит его за беспокойство. На обеде они решают подняться на крышу, но Иноуе со стыдом признается, что из-за ее обуви это будет слегка проблематично – босоножки хоть и на небольшом каблуке, но вся сложность в слетающей застежке, из-за которой Иноуе путается в ногах – и компания решает остаться в классе в знак солидарности. Ичиго съедает самый вкусный обед в мире – приготовленный для него заботливой Юзу, – когда Кейго опять травит какие-то истории из разряда фантастики, и вместе с остальными от души хохочет над глупыми шутками. Вот она его жизнь, вот то, что принадлежит ему. Уроки проходят на удивление быстро, и Ичиго решает, что это из-за того, что он впервые за несколько недель занимается делом, а не бездельничает. Его одноклассники спешат побыстрее выпорхнуть из класса, оставив печальных дежурных наедине со своими обязанностями, а Ичиго в этом спешащем потоке пытается слиться плечом к плечу с Рукией и выйти вместе с ней со школы. Они минуют школьные коридоры всей своей большой компанией, главный холл и вскоре оказываются на крыльце. Ичиго резво, словно ребенок, сбегает по лестнице у входа в школу и идет по направлению к воротам с Рукией, неотступающей от него ни на шаг. Он чувствует, что вся остальная компания следует за ними, но они находятся достаточно далеко, чтобы услышать то, что он хочет спросить у Рукии, а терпеть он больше не может. – Рукия? – зовет он ее, пытаясь сделать голос как можно более равнодушным. – Что такое, Ичиго? – Пойдешь со мной на свидание? – спрашивает он, глядя прямо ей в глаза. Рукия не успевает ответить, как за их спинами раздается отчаянный крик Иноуе. Ичиго оборачивается сразу же, готовый как и прежде ринуться ей на помощь, и замечает лежащего на лестнице Исиду – в сознании, не в крови и пытающегося успокоить плачущую Иноуе, – одну из босоножек Иноуе на земле и под странным углом вывернутую ногу Исиды.