***
Рукия кажется, что впервые за столько времени с конца войны с квинси она находит в себе силу быть непреклонной. Она тверда и уверена в себе, когда прощается со своим отрядом – шинигами не удивляет ее уход, они считают ее еще одной, оставившей этот корабль – и даже когда приходит в поместье Кучики, чтобы попрощаться с братом. Брат сидит к ней спиной, молчаливо осуждает и ничего не говорит, когда Рукия объясняет ему ситуацию, показывает браслет на руке – вещь Урахары, способная сдержать ее силу и спасти Ичиго от участи пленника Сейрейтея. Рукия говорит с жаром, с отвагой, с настоящей силой духа – той силой, которой Бьякуя Кучики гордился во время войны с квинси и которая потухла с ее концом, – и Рукия надеется, что эта речь произведет на Бьякую должное впечатление. Но Бьякуя бессовестно молчит и даже не поворачивается к ней, и у Рукии отчего-то становится неспокойно на сердце. – Вы ничего не скажете, нии-сама? – спрашивает она осторожно после длинной тирады о чести клана Кучики и о том, что в конце концов она покидает Сейрейтей не навсегда. – Ты выбрала свой путь, – говорит Бьякуя. – Я не в праве осуждать тебя за то, каков он. Но помни, что когда-нибудь тебе придется стать главой клана Кучики и тогда тебе уже будет непозволительно совершать такие необдуманные поступки. Тогда уже клан должен стать для тебя на первое место, а собственные желания на второе. Он не осуждает ее – теперь, – и Рукия считает это самым главным. Возможно, Бьякуя смотрит – и видит – куда дальше, чем способна заглянуть Рукия и потому относится к этому с таким спокойствием. Но ее не на шутку пугают его слова: Бьякуя Кучики словно бы дает свои последние наставления сестре, которую больше никогда не увидит. Им не нужны лишние слова, потому что их связь много крепче и не требует их. Их единение в общих воспоминаниях, в вере друг в друга и чувство гордости, которое теперь испытывает и Бьякуя. И Рукия невероятно счастлива, что она оставляет Сейрейтей с этим чувством в своей душе: ее брат наконец-то горд ею, она наконец-то настоящая Кучики. – Нии-сама… – бормочет Рукия бессильно, боясь представить будущее, где брата не будет. – Хватит разговоров. Я не прощаюсь с тобой, потому что мы все равно когда-нибудь встретимся. А теперь попрощайся с Абараи-фукутайчо. Он воспринял твой уход весьма… эмоционально. Рукия не чувствует стыда перед Ренджи – лишь маленькая тень сомнения закрадывается ей в душу, но она сразу же исчезает, стоит ей подумать об Ичиго – и ей кажется, что она не в первый раз так его предает. За седзи ее ждет Ичиго – ждет ее рассказа о словах брата, хотя он наверняка все слышал, – и Рукию почему-то вдохновляет то, что она не одна идет на это, что за ее спиной всегда будет стоять Ичиго. Он ее поддержка, ее стимул двигаться вперед. – Рукия, – вдруг заговаривает Бьякуя, когда Рукия тянется к седзи, чтобы выйти, – ты должна знать, что я желаю тебе всего самого лучшего. Я рад, что ты нашла свой путь, каков бы он ни был. Рукия улыбается и прячет эту неловкую улыбку, старается, чтобы тихое «спасибо», выдавленное из нее, звучало не так слезно, потому что прощаться с братом ей, наверное, тяжелее всего. Она почти готова бросить все и остаться здесь, но, встречаясь с карими глазами Ичиго – такими теплыми, благодарными и чуточку виноватыми из-за того, что он рушит эту часть ее жизни, где она наконец-то капитан Готея-13, – она берет Ичиго за руку снова – теперь это такой привычный жест – наполняется уверенностью в своем решении. – Я должна попрощаться с Ренджи, – говорит Рукия и чувствует, как Ичиго напрягается всем телом. – Ты ведь понимаешь, что по-другому я не могу? Она помнит тот разговор с Ичиго после признания Ренджи и теперь, кажется, понимает, почему Ичиго был так раздосадован. Ренджи осознал свою влюбленность в нее намного раньше, и если бы Ичиго не был там, не попросил ее подождать, то никогда бы, наверное, и не смог понять сам, что чувствует по отношению к маленькой шинигами. Они идут рука об руку очень долго. Все начинается с прихода Рукии в Каракуру, ее потери силы шинигами и тренировок Ичиго, они проходят вместе не одну битву и даже теряют друг друга, но заканчивается это переплетенными друг с другом пальцами и нежными поцелуями в лоб. Рукия нехотя отпускает руку Ичиго только у самого кабинета Абараи-фукутайчо, но напоследок смотрит ему в глаза долгим взглядом, безмолвно обещающим вернуться к нему. Ренджи за столом, заваленным бумагами, создает видимость работы. Он, конечно же, слышал о ее решении – не мог не слышать – и сейчас наверняка терзается чувствами долга – перед Ичиго за все то, что сделал для Готея-13 и всего мира временный шинигами – и сожаления. Рукия входит осторожно, прикрывает дверь нарочито медленно, чтобы точно не хлопнуть ею случайно и не нарушить эту благоговейную тишину, нарушаемую лишь шелестом бумаг. Она молчит, не зная, с чего начать. Все слова будто бы сразу выскочили из головы и с губ не рвется ничего, кроме нелепых оправданий, хотя Рукия не чувствует – не должна – себя виноватой. Узел молчания стягивается подобно веревке на ее шее, но Рукии кажется, что и ее голос вместе со всеми словами – речами, которые она приготовила для Ренджи – куда-то запропастились. – Ты снова уходишь, – наконец, говорит Ренджи, разрывая на куски эту давящую тишину. – Да, – только и отвечает Рукия, а в горле до сих пор стоит ком. – На сколько теперь? – спрашивает он, будто бы не знает, что Рукии неведомы сроки ее пребывания на грунте рядом с Ичиго. – На сколько потребуется, – отвечает Рукия, пытаясь дать Ренджи понять, что в первую очередь она идет на грунт из-за долга и уже потом из-за сердца. Они замолкают, и Рукия так и остается стоять у двери, будто бы прилипла – примерзла – к ней спиной. Она старается не смотреть на Ренджи – напряженного, взволнованного, – но взгляд непроизвольно цепляется за его широкоплечую фигуру, склонившуюся над бумагами. Рукия привыкла к Ренджи, который держит меч и подчиняется правилам. Рукия привыкла к улыбающемуся или хмурому Ренджи. Но никак не к тому, у которого на лице одно ненастоящее равнодушие. – Наверное, ты всегда будешь уходить и сколько бы я не гнался за тобой, мне никогда тебя не догнать, – говорит вдруг он. – Я не обвиню тебя, если ты захочешь остаться там и прожить одну смертную жизнь. В конце концов, ты все равно вернешься сюда после смерти Ичиго. Одну короткую человеческую жизнь я могу подождать. У Рукии екает сердце от этих слов, потому что Ренджи, скорее всего, прав. Она захочет остаться, она не сможет превозмочь сердце – никогда не могла, – не сможет оставить Ичиго одного. Она не оставила его ни тогда, когда арранкары забрали Орихиме, ни когда он перестал ее видеть. Она всегда старалась быть рядом. Но холодные слова Ренджи напоминают ей о том, что Ичиго смертен, что его конец неотвратим и – по меркам шинигами – скор. А Рукия – вместо того, чтобы все обдумать и взвесить, бросается в этот омут с головой. – Мне кажется, что я люблю его, Ренджи, – вдруг срывается с ее губ четкое признание, которое она не смогла высказать Ичиго. – По-настоящему. Так, как ни-сама любил мою сестру Хисану. Так, Матсумото-фукутайчо любила Ичимару-тайчо. Ренджи кривит губы – сжимает их в тонкую полоску, – потому что эти слова разбивают ему сердце и Рукия знает об этом. Но у Ренджи будет много, много лет, чтобы заглушить боль от ее злых слов, а Рукии – целые столетия, чтобы время заглушило – но не стерло – боль от потери Ичиго. – Наверное, я знал, что так и будет, – говорит вдруг он и поднимается со своего места. Он обходит стол и стискивает Рукию в таких крепких – наверняка последних перед ее возвращением в Сейрейтей – объятиях, что Рукии кажется, будто он отрывает ее от земли. За дверями ее ждет Ичиго – тот, ради которого Рукия готова отдать свою жизнь, свою веру и свою мечту, – но Рукии не стыдно перед ним ничуть. Ренджи необходимы эти объятия, а он был ее лучшим другом долгие столетия. – Прощай, Рукия, – говорит он, прикасаясь пальцами к ее лицу, нежно обводя овал лица. – Нет, – отвечает она. – Лучше сказать «до встречи». Он улыбается – вымучено, побито, иронично – и все-таки произносит: «До встречи, Рукия».***
Ичиго ходит за ней как привязанный до того самого момента, когда она, наконец, не оказывается у Тринадцатого отряда, у своего кабинета. Она осторожно кладет руку себе на плечо, вспоминая, что это же самое хаори носил Укитаке-тайчо и понимает, что предает его память ради своего сердца. Но Рукии отчаянно хочется верить, что Укитаке-тайчо не стал бы ей препятствовать, что он бы поддержал ее. Укитаке-тайчо был чудесным, и Рукия не вправе быть плохим капитаном. Она с еще большей осторожностью снимает хаори и аккуратно складывает, оставляя на столе. Она не знает, сколько этот пост будет ждать – и будет ли ждать вообще, – но в своем решении ни на секунду не сомневается. Она оставляет Готей-13 в час острой нужды, в час свежей боли и острых потерь, но она не чувствует себя предательницей. Рукия впервые за несколько сотен лет чувствует, что впервые делает что-то для себя, а не потому что так нужно или так приказано. – Рукия, – мягко зовет ее Ичиго, и Рукии кажется, что за это утро он впервые подает голос, – я не хочу, чтобы из-за меня ты расставалась со своей мечтой. Как бы я не хотел домой, я уверен, что Урахара может придумать что-то еще. Стоит лишь немного подождать. Она оборачивается – резкая, обиженная и задетая – и пытается понять, не шутит ли он. Но Ичиго стоит – поникший, даже немного разбитый и виноватый – и даже не думает забирать свои слова назад. – Что ты такое говоришь, Ичиго?! – вскрикивает она таким тоном, каким умеет только Рукия произносить его имя. – Если вернуть тебя домой сейчас означает то, что пост капитана я получу через еще лет триста, то я готова ждать хоть тысячу. – Она сглатывает и добавляет неприятную правду: – Время это то, что есть у меня, но не у тебя. Рукия поднимает глаза на Ичиго, и сердце ее сжимается от будущей тоски – еще не наступившей, но уже тревожащей ее, – когда Ичиго умрет. Осознание своей влюбленности неприятно давит на виски, а не окрыляет, и Рукия боится того, на что еще готова пойти, чтобы сохранить это чувство в груди. Они не говорили с Ичиго ни о поцелуе, ни о том, что за будущее им уготовано, но Рукии это понятно и без слов. С тяжелым грузом в голове – словно это она насильно заставила Ичиго это чувствовать, – но с легким сердцем она оставляет свой отряд, свой пост на неопределенный срок и выбирает вместо этого жизнь Ичиго. У Ичиго с ней будущего нет – и с этой мыслью она переступает границу Сейкаймона.