Нацу Драгнил. 08.02.
«Мне жаль, что тебя не застал летний ливень В июльскую ночь, на балтийском заливе Не видела ты волшебства этих линий — Волна, до которой приятно коснуться руками, Песок, на котором рассыпаны камни Пейзаж, не меняющийся здесь веками…
Я давно перестал верить в сны, где мне являлась Люси. И в каждом она, не читая моих писем, складывала их в ящик. Я давно перестал верить в ее ответы, ведь это было сплошной безнадежностью. Но однажды я решился на то действие, которое так долго запрещал себе. Несколько лет назад Нацу Драгнил, будучи еще совсем молодым и неопытным юношей, приехал в культурную столицу России, Санкт-Петербург. Он участвовал в программе по обмену студентами. Парень неплохо владел русским языком. Но после того как встретил светловолосую девушку с карими, словно кофе в фарфоровой чашке, глазами, влюбился сильно и бесповоротно, позабыв обо всем, что когда-то было для него очень важным. Когда пришло время расставания, они решили общаться не по обычной переписке в „мировой паутине“, а как влюбленные в 19 веке — обычными письмами на бумаге до тех пор, пока у него не появится возможность вернуться обратно в Россию. Но все романтические истории когда-либо заканчиваются. Неважно, сколько времени проходит с их начала: несколько дней, недель или лет, — все имеет свой конец. Пока я летел в самолете до Петербурга, меня не покидали мысли о Люси. Что я скажу ей, когда появлюсь на пороге ее квартиры? Как она объяснит мне, почему не стала отвечать на мои письма. Наконец закончится это неведение. Я так устал придумывать разные оправдания… В попытках объясниться передо мной, она наверняка расплачется, а я просто обниму ее и скажу, что все это время я трепетно хранил свою любовь к ней глубоко в душе и что все еще безумно люблю ее. Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как сон поглотил меня, накрыв своим тяжелым одеялом. Проснулся я уже в Санкт-Петербурге от аккуратного прикосновения стюардессы к моему плечу. Я помнил путь наизусть. Когда я поднимался по лестнице, в голове повторяя номер ее квартиры: „Тридцать один, тридцать один, тридцать один“, волнение пробирало все тело, заставив сердце биться куда чаще, чем обычно. Я постучал в дверь, а в ответ — тишина. Я постучал еще раз, затем в третий раз, но даже на четвертый мне никто не открыл. Я подумал, что ее просто нет дома, и тогда решил приступить к крайним мерам: я достал ключ от ее двери, который все это долгое время бережно хранил у себя. Отчетливо помню тот вечер, когда Люси отдала мне копию ключа. Я на несколько секунд закрыл глаза, чтобы вспомнить ее в те минуты: улыбка и легкий румянец на щеках, появившийся из-за смущения. Пару раз провернув ключ в замочной скважине, я спрятал его в карман и решительно открыл дверь. Меня встретила тишина. Тишина, не имеющая ни единого звука, ни шороха, ни короткого вздоха. Я понадеялся на кота и, позвав его, встретился с такой же тишиной. Никого не было. Квартира была пуста, и в то же время наполнена печалью. Все вещи были на месте, даже посуда была не убрана в шкаф, а просто лежала на сушилке. Было ощущение того, что Люси куда-то ушла, но ушла давно. Живым просто не пахло. Я не торопясь прошелся по квартире, а когда дверь хлопнула, быстро выбежал в прихожую. Люси. Мне казалось, что это была она, но в дверях стояла вооруженная скалкой соседка. Увидев меня, она сильно удивилась, а рука с „оружием“ быстро опустилась. Сначала она смотрела на меня удивленно, но постепенно ее брови начали двигаться к переносице, и на ее глазах я увидел слезы. Она расплакалась и бросилась ко мне на грудь, повиснув на шее. Впервые я видел, как плачет шестидесятилетняя женщина. Ее плач был неспроста, и в голове сразу стали возникать различные мысли: неужели что-то случилось с Люси? В потоке мыслей я кое-как вспомнил имя женщины: — Инна Ивановна, что случилось? Она, подавляя плач, выдавила из себя: — Нацу, где же ты был? Где же ты был, На-ацу?.. Я был ошарашен: поведение женщины до конца выбило меня из колеи. Соседка вдруг отошла и вышла из квартиры, а через несколько секунд вернулась со стопкой бумаги. В этой бумаге я разглядел свои письма, написанные Люси. Сердце вдруг защемило. Почему мои письма лежат у абсолютно чужого к нашим событиям человека? Я схватил Инну Ивановну за плечи и громко заговорил, чуть не срываясь на крик: — Где Люси? Что с ней?! Почему ее письма у Вас?! Где она?! Женщина была испуганна и удивлена одновременно. Спокойно взяв меня за руку, она повела меня на кухню и усадила на стул. — Нацу, Люси сказала мне сберечь их до твоего появления. Она чувствовала, что ты приедешь. Она ждала тебя. Я не понимал ничего, что она мне говорила. Слова будто залетали и вылетали, я не мог установить цепочку событий, слова соседки были для меня чужды и не приемлемы. Я попытался вслушаться. — Она попала в аварию, ее сбила машина. Все произошло случайно, глупо, неожиданно. В больнице она надеялась на то, что ты приедешь. Все звала тебя, шептала твое имя. Прости, Нацу, но ее больше нет с нами. Слова тяжелым грузом ломали мое сознание, тогда еще живое. Я потерял связь со всем, окружающим меня. Ужасное чувство сомнения подталкивало меня изнутри, я не верил. Слишком все быстро, чтобы все было так. Я был уверен, что Люси именно сейчас зайдет в квартиру, я вновь увижу ее карие глаза, вновь обниму ее. Я ждал, но этого не произошло.…Мне жаль, что мы снова не сядем на поезд, Который пройдет часовой этот пояс По стрелке, которую тянет на полюс. Что не отразит в том купе вечеринку, Окно, где все время меняют картинку, И мы не проснемся на утро в обнимку…
Она улыбалась мне с надгробия. Этим моментом я определил самое ужасное, что может случиться в жизни. „Я наиболее остро ощущал несправедливость мира, ведь со мной обошлись абсолютно нечестно: я полюбил девушку, она была готова полюбить меня, но не могла из-за собственной смерти“. На душе чернота: тяжелая, изнывающая, разрастающаяся. Я не мог поверить, не мог осознать, даже стоя у ее могилы, что больше никогда не увижу мою любимую. Я обвинял себя. В смерти Люси была только моя вина: если бы я отправил письмо раньше, если бы я не просил от нее скорейшего ответа о взаимности, она бы не пошла так скоро, и ничего этого не было бы. Слезы катились по щекам, и лишь одно было моим утешением. Теперь я могу прочитать то последнее письмо, которое она не успела мне отправить.…Поздно ночью Через все запятые дошел, наконец, до точки Адрес, почта — Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки Тихо, звуки По ночам до меня долетают редко Пляшут буквы Я пишу и не жду никогда ответа…
Люси была для меня солнцем, ожидающим меня в будущем. Но ее больше нет… Никогда ранее я не испытывал такого чувства, из-за которого хотелось кричать, хотелось плакать и биться в истерике от неизбежности событий. Почему я не приехал раньше? Почему не был рядом, когда она так нуждалась во мне? Все было напрасно. Прошло около месяца, прежде чем я смог до конца разобраться в подробностях смерти Люси. Она, желая отправить мне письмо, шла на почту, но чтобы дойти до пункта, ей нужно было перейти дорогу. На самой середине ее сбила машина, пьяный водитель надавил на газ раньше, чем загорелся зеленый свет. Намного раньше. От удара Люси упала на асфальт, а машина проехала по ней, оставив переломы и травмы внутренних органов. От сильного сотрясения и полученных ран, девушка скончалась в больнице. Письма одно за другим приходили на ее почту, а соседка забирала их и хранила у себя. Я через месяц уехал обратно в Хельсинки.…Мысли, рифмы Свет остался, остался звук, остальное стерлось Гаснут цифры Я звонил, чтобы просто услышать голос Всадник замер Замер всадник, реке стало тесно в русле Кромки, грани Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве…»
Я любил, теперь не нуждаясь в ответном чувстве.