Exulansis

Тиканье стенных часов и стук собственного сердца – вот и всё, что доходило до слуха Персиваля в ту минуту. Тик-так, тук-тук, тик-так. Он смотрел на тисовую палочку, обратившуюся треснувшим угольком в его руках, и сперва ничего не понимал и не чувствовал. Потом пальцы его сами собой разжались, палочка в последний раз надрывно хрустнула – Персивалю показалось, что звук этот был громче удара гонга, — и он выронил её изуродованные остатки на пол. Рука так и осталась вытянута вперёд. Он захотел опустить её и не смог. Тело работало как-то странно, словно ни единая его мышца больше не принадлежала ему. «Это просто шок», — оцепенело подумал Персиваль, смотря на неразгибающиеся пальцы. Пальцы. Какой пустяк. Как у него вообще хватало хладнокровия думать сейчас о таких мелочах? Не о своей жизни, не о жизни Криденса, не о трупе мистера Брока в соседнем особняке – о пальцах и часах. Он глядел на чёрную, похожую на дым субстанцию, перебегающую между его нелепо растопыренными пальцами. Это должно было быть щекотно, вот только сам Персиваль этого не чувствовал. Все разноцветные ниточки, все хаотичные переплетения, спутывающиеся между собой эти долгие месяцы и неизбежно приводящие его к Криденсу, вдруг сплелись в единый узор и стали ясны. Мычание Криденса, скорчившегося в комочек и испуганно загораживающегося от минувшей опасности, заставляло внутренности Персиваля сворачиваться в тугой узел. Он попробовал сделать шаг назад и чуть не упал, запнувшись о ковёр. — Помоги… — судорожно бормотал Криденс, захлёбываясь слезами. — Помогите мне… Слова Криденса словно оглушили его, лишили возможности связно мыслить – в голове не было ни единого обрывка ясности, ни единой подходящей к случаю фразы. Персиваль вспомнил, как испытал похожее чувство много, много лет назад: во французских окопах, слыша, как грохотали гаубицы на не-маговском фронте. Он закрыл глаза и увидел мистера Брока, чей рот открылся в предсмертном крике. Мистер Брок кричал, и из горла его рвались наружу истерические рыдания Криденса. И тут Криденс бросился к изножью кровати. Персиваль не успел отреагировать: руки Криденса обняли его вокруг живота, сжали его, как сжимают взрослых маленькие, обиженные ими дети, и затряслись в неподдельном ужасе. Персиваль открыл глаза и пошатнулся, в последний момент сохранив равновесие. Медленно, словно в каком-то кошмарном сне, он посмотрел вниз, на его встрёпанную, содрогающуюся в безудержном плаче макушку. — Помогите мне, мистер Грейвс, — в отчаянии плакал Криденс. — Умоляю, сэр, помогите мне… Его тёмные волосы расплывались под взглядом Персиваля; крошечные, похожие на жжёную бумагу частички отрывались от них и медленно поднимались в воздух. Персиваль почувствовал, как от слёз Криденса расползается мокрое пятно по его рубашке. — Я не хочу домой, мистер Грейвс, — не прекращая бредил Криденс. — Ты дома, Криденс, — сказал Персиваль каким-то странным, не своим голосом. Он постарался взять его за плечи и хоть немного отстранить от себя, чтобы заглянуть в глаза, но тот, почувствовав, что его пытаются оттолкнуть, ещё пуще задрожал и стиснул в пальцах мокрую ткань рубашки. — Ты задохнёшься. Посмотри на меня, Криденс. Всё будет хорошо, я обещаю. — Не уходите! — взмолился тот, не слушая его. — Пожалуйста, пожалуйста! Криденс издал гортанный звук и забормотал какие-то несвязные, лишённые всякого смысла мольбы о помощи. Он не понимал, что говорит, не осознавал, где находится. Мыслями Криденс был не здесь – в мыслях Криденс заново воспроизводил какой-то болезненный эпизод из своего прошлого, что-то, к чему у Персиваля не было доступа, что-то, о сути чего он мог делать лишь смутные предположения. На секунду он испугался, что потрясение, которое пережил Криденс, повредило что-то в его мозгу. Он плакал, как сумасшедший, как плачут только над мёртвыми. Время шло, и о ходе его ежесекундно напоминало лихорадочное тиканье. Грейвс не знал, сколько они так простояли. Просьбы Криденса становились всё глуше и глуше, слова утопали в рубашке и не могли выбраться наружу. Персиваль едва расслышал, как между его ослабевающими всхлипами прорвалось вымученное «мама». Наконец, последние силы оставили Криденса, и, выплакавшись, он обмяк и затих в руках Персиваля. Убрав волосы Криденса за уши, Грейвс прислонил кончики пальцев к его вспотевшей шее и прощупал пульс. Сердцебиение было сильным и частым. Криденс не упал в обморок — он лишь замолчал, когда внутри ничего уже не осталось. Персиваль посмотрел на пол, туда, где скорбно лежали остатки палочки из тиса. Тени расползались от неё во все стороны, чернея и повторяя сложный узор древесины, напоминающий кровеносные сосуды. Страха он совсем не испытывал – скорее обездвиживающее чувство, похожее на удар тупым предметом по голове. Он воспользовался волшебной палочкой, а значит, скоро в его доме будет Бродерик с мракоборцами. Эта запоздалая мысль должна была посетить его гораздо раньше, но почему-то пришла только сейчас. Скоро все узнают. Через несколько часов, а может быть, и меньше. Персивалю придётся рассказать, что принудило его к использованию магии, и мракоборцам станет известно о трупе мистера Брока. Криденса арестуют. Скорее всего, даже посадят или казнят. Вряд ли Серафина захочет использовать его в качестве секретного оружия – это совсем не в её стиле. «Мне очень жаль, Персиваль», — скажет она. Или: «Сочувствую твоей утрате». Это очень на неё похоже. Все знакомые начнут приносить ему свои соболезнования. Бродерик станет язвительно винить его в том, что он не смог выследить обскура даже в собственной постели. Газеты наплетут что-нибудь о том, что Криденс пособничал Гриндевальду. Или не напишут ничего. Конгресс примет решение казнить их в один день, и заголовки о смерти самого опасного волшебника затмят любые упоминания о том, что вместе с ним в Омут Забвения шагнул ещё один человек. Все эти мысли обрушились на Персиваля, словно лавина. Он вдруг почувствовал, что еле стоит на ногах. Положив ладони на плечи Криденса, Грейвс наклонился к нему совсем близко. — Пожалуйста, Криденс, посмотри на меня, — сказал он как можно мягче. — Я не сделаю тебе больно. Вопреки его ожиданиям, Криденс тут же послушался, и Персиваль увидел его глаза – сосуды в них полопались от рыданий, чуть расширенные в полумраке зрачки перебегали с лица Грейвса на стену позади него. Грейвс ощутил, как фантомная рука, пережимающая ему горло, ненадолго исчезла. Он так опасался увидеть белизну одержимости в его глазных яблоках, что теперь не мог отвести взгляда от любимых карих радужек. Криденс смотрел вперёд и держал его за рубашку, как ребёнок, которому очень страшно. — Персиваль, — позвал он дрожащим голосом, но более осмысленно. — Да, Криденс? — Что нам теперь делать? — спросил он одними губами и тут же повторил: — Что нам делать? Персиваль погладил его по волосам. Лицо Криденса было красным и мокрым от слёз; ниточки слюны, мешавшей ему говорить, стекали к шее. Даже если он и хотел убрать их с лица, окаменевшие руки его буквально приросли к рубашке Персиваля. Спустив рукав, Грейвс вытер им щёки и подбородок Криденса – тот мгновенно опустил голову, словно ему вдруг стало стыдно перед мужчиной за свой унизительный вид. Словно после всего, что произошло, внешность ещё могла иметь хоть какое-то значение. Что Персивалю было до его позора? — Я не понимаю, ничего не понимаю… — зашептал Криденс сбивчиво. — Тише, Криденс, — шёпотом отозвался Персиваль, поглаживая его по напряжённым рукам. Он гладил его, пока руки Криденса окончательно не расслабились и не выпустили его из своей смертельной хватки. — Тише. Сделай глубокий вдох. Но Криденс затряс головой. — Убери это. — Он взялся царапать себя по груди через одежду, яростно, с ненавистью пытаясь вытащить тьму, засевшую глубоко внутри него. — Убери это из меня, Персиваль, пожалуйста… Персиваль хотел и не мог найти в себе силы признаться, что не знает как. — Что ты помнишь? — спросил он. — Как я прибежал домой и зашёл в спальню, — очень тихо ответил Криденс спустя паузу, будто бы тисками вытаскивая воспоминания из недр своей памяти. Вытерев нос, он перевёл недоумённый взгляд куда-то в сторону. — И потом ты… Что-то произошло. — Руки его опустились, глаза по-прежнему пялились в пространство. Криденс говорил короткими, отрывистыми фразами – в горле у него пересохло, и он всё облизывал и облизывал пухлые губы. — Волшебная палочка, — осознал он. — Почему ты… Откуда ты знал? «Я не знал», — едва не сорвалось с языка. Криденс закрыл уши руками и, казалось, снова собирался расплакаться. — Это всё из-за неё, из-за этой дряни внутри меня, — сказал он. — Из-за неё я не могу ничего понять. Персиваль отнял его руки от головы и стал осторожно целовать дрожащие пальцы. Он ничего не чувствовал, все чувства были где-то за гигантской стеной потрясения – он целовал его руки из какой-то отчаянной страсти, из которой растирают грудки мертворождённым котятам. — Постарайся, Криденс, — упрашивал Персиваль, прикладывая все возможные усилия для того, чтобы заставить пронизанный нервами голос звучать ласково. — Что ещё ты помнишь? Что было до этого? — Мы были у мистера Брока, — ответил Криденс, проглатывая последнее слово. — И ты сказал, чтобы я поискал в библиотеке. Сначала я ничего не нашёл, а потом… Я увидел его и сразу закричал. Я не знаю. Я так испугался, я всегда боялся мёртвых. А потом пришёл ты. Голос Криденса становился всё тише: Персиваль наклонялся ниже и ниже, лишь бы слышать его сдавленный шёпот. Он сидел уже рядом с ним, в кровати, в которой они провели так много прекрасных ночей, и боялся представить, какую боль почувствует, когда Смерть навсегда заберёт Криденса в свои владения. Соблазн спрятать тело мистера Брока, укрыть Криденса от правосудия так, как он уже сделал это однажды, был не только отвратителен, но и непреодолим. Это могло бы стать их общим секретом, ужасной тайной, которую они с Криденсом унесли бы в свои могилы. Рано или поздно Отдел безопасности, пусть и нехотя, но закрыл бы глаза на исчезновение одинокого старика. Однако Персиваль знал, что не сможет жить с этим. И не сможет жить без Криденса. Великая Моргана, он действительно не сможет жить без него. Не сможет отказаться от той жизни, о которой они оба мечтали. Сокрушительной силы волна реальности разрушила его стену до основания, и место потрясения занял леденящий кровь ужас. Озноб словно прошёл по всему его существу, задев сердце и лёгкие. Его слегка затошнило. Тело Персиваля почти никогда физически не реагировало на душевные страдания, и это новое для него чувство было подобно ведру холодной воды на голову. — Всё было так же, как и в прошлый раз, Криденс? — решился уточнить Персиваль, когда молчание стало невыносимым. Он снова увидел в своём воображении распростёртую на полу Мэри Лу и упавшего с огромной высоты Генри Шоу-младшего. Грейвс не встречался с ними при жизни, но на какое-то время они стали бессменными участниками его сновидений. Он убивал их вдвоём с Криденсом и чувствовал выворачивающее наизнанку раскаяние вместе с ним. — Ты чувствовал то же самое? Криденс поднял на него взгляд, отнимая свои ладони. — Что ты имеешь в виду? Персиваль посмотрел в открытое окно, за которым уже темнело. Он забеспокоился и прислушался, когда ему показалось, что он услышал на улице чьи-то шаги. Нет, это был обычный ветер. Ветер разгулялся в кронах деревьев и гнал по небу лиловые тучи. Скоро зажгутся звёзды. — Когда ты убил тех людей в декабре, — сказал Персиваль, — всё ощущалось так же, как сейчас? Криденс схватил его за плечо и заставил развернуться. — Ты думаешь, что я убил мистера Брока? Персиваль ничего не ответил. Слова запузырились в его горле, но он не смог произнести их. — Ты думаешь, что я убил мистера Брока? — повторил Криденс с нажимом. Взгляд его пронзил Грейвса, подобно острию ножа. Красные, мокрые от слёз глаза – как же они смотрели! Он инстинктивно напрягся, готовый вскочить и бежать. — Я и пальцем не прикасался к мистеру Броку с тех пор, как мы ушли из его дома вчера вечером. Ты увидел его точно таким же, каким я нашёл его в библиотеке. Ты веришь мне? Промедление Персиваля было слишком долгим. Криденс толкнул его и отполз к изголовью кровати. — Я не убивал мистера Брока! — воскликнул он неожиданно сильным и громким голосом. Персиваль заметил, что его слегка потряхивает. — Я бы ни за что не стал врать тебе. Клянусь тебе, я не виноват! Эта… — начал он с ненавистью, вновь коснувшись груди. — Я не чувствовал обскурию, пока ты не достал волшебную палочку. Я не чувствую её даже сейчас. Персиваль, прошу тебя, это какая-то случайность. Давай ты возьмёшь палочку и попробуешь ещё раз, пожалуйста, Персиваль, вдруг это всё какая-то случайность… — Криденс, — мягко, почти неслышно проговорил Персиваль, — не нужно. До слуха Грейвса вновь донёсся тот странный шум, похожий на шаги. Он подошёл к окну и высунулся наружу, осматривая деревенскую улочку с высоты второго этажа. В воздухе ещё стоял запах вчерашней грозы – мокрой земли и листьев с иголками. Соседская кошка гуляла возле их калитки: янтарные глаза хищно блестели во мраке, пока она охотилась на зазевавшегося дрозда. Ни одно окно в округе не горело. Опершись о подоконник, Персиваль тяжело вздохнул и уронил лицо в ладони. — Ты веришь мне? Грейвс хотел верить. Однажды ему удалось убедить весь Конгресс в том, что все эти наводящие подозрения на Криденса инциденты были лишь постановкой, сфабрикованной против них двоих фикцией, но в этот раз всё было иначе. Он не сможет раздать те же карты на второй кон. Уничтоженная обскуром волшебная палочка валялась возле их кровати, и этого доказательства было вполне достаточно, чтобы вынести Криденсу Бэрбоуну смертный приговор. — Это всё моя вина, — сказал Персиваль, смотря на ведущую к их особняку дорожку из гравия. Окно находилось вовсе не так высоко, но чем дольше Персиваль смотрел, тем дальше ему казалась и она, и окружающие её розовые кусты с ещё не распустившимися цветами. Розы были ярко-красными, даже бордовыми, но под ликом полной луны бутоны казались лишь жалкими чёрными точками. Привычные глазу вещи словно отдалялись от Грейвса, становясь недоступными. — Мне так жаль, Криденс. Криденс мог бы убить его прямо сейчас. Это не стало бы проблемой. Обскурии пришлось бы лишь немного подтолкнуть его вперёд, чтобы Персиваль выпал из окна и разбился. Если бы ему повезло, то при ударе сломалась бы шея, и смерть была бы быстрой. К тому времени, как в деревню прибыл бы Бродерик с командой мракоборцев, Криденс уже мог бы быть на полпути к канадской границе. Стоит ему покинуть пределы страны, и гомункуловы чары разрушатся. Сколько времени может потребоваться на побег бестелесному обскуру? Не больше пары дней. Окажись Персиваль на его месте, и такой план неизбежно пришёл бы ему на ум. Никто бы его не нашёл. Никто бы не нашёл его даже тогда, зимой, не приди Криденс в этот проклятый дом. Это было на совести Персиваля. С самого начала дело было лишь в нём одном. Персиваль так долго смотрел вниз, что у него закружилась голова. — Предатель, — сказал какой-то чужой голос. — Лжец. Он обернулся и увидел Криденса, который теперь не сидел, а стоял возле кровати с расколотой палочкой в руках. Обскурия окутывала его руки плотным туманом, словно желала поглотить их по локоть. Криденс не поднял глаза, никак не показал того, что обращался к Персивалю ещё секунду назад. «Показалось?» — пронеслось в голове Грейвса, пока мороз пробегал по его коже. Апрельский воздух забирался к нему под рубашку из настежь раскрытого окна, проходился мурашками по спине, и Персиваль почувствовал, насколько окоченело его тело от уличного холода. Наверное, ему было холодно уже довольно долго, но он почему-то не замечал этого. Несколько секунд Криденс не моргая смотрел на чёрные щепки в своих руках. — Я не помню, как убивал мистера Брока, — сказал он едва слышно, так, как говорил всегда. — Пожалуйста, Персиваль, поверь мне. Это не я. Персиваль посмотрел на кровать, он видел её отчётливо. Двадцать четыре часа назад Криденс лежал в этой постели, пока он медленно брал его и уговаривал расслабиться. За ночь кровь Криденса так прочно въелась в наволочку, что не помогло даже заклинание очищения – пятнышко крови алело в самом центре подушки, услужливо напоминая, что всё это было взаправду. Интересно, подумал Персиваль, как объяснялись кровотечения Криденса с научной точки зрения. Наверное, повреждённая обскурия желала вырастить себя заново и вместо магии пробовала подкрепить свои жизненные силы его физическим здоровьем. Неторопливо пожирала его изнутри, тайно разрасталась, словно неоперабельная опухоль. Её мутация могла быть вызвана атакой мракоборцев. Или ритуалом Скамандера. Или чем-нибудь ещё. Кровотечения Криденса, его слабость и вялость во время занятий магией, его лёгкие провалы в памяти – все эти очевидные знаки, которые Персиваль отказывался замечать, не хотел принимать во внимание. Потому что Персиваль предпочёл не замечать, потому что они портили утопическую картину их счастья. Почему он не добился более углублённого изучения, почему не настоял на дополнительных осмотрах, почему не пригласил в США господина Ионеску или Ньютона? Он был обязан сделать хоть что-нибудь, а вместо этого он почти добровольно был слеп. — Я думал, что смогу защитить тебя, — в растерянности пробормотал он. — Извини, Криденс. Я сдаюсь. Он вдруг задумался: а знал ли Гриндевальд о том, что происходило с Криденсом? Персиваль вспомнил его непроницаемое лицо на суде, его глаза, а в них – затаённую насмешку над спектаклем, который устроил Грейвс для всего Конгресса. Он знал и забавлялся, смеялся над ними в душе. Может быть, он знал с той самой минуты, как его сторонникам впервые было приказано установить слежку за домом Персиваля. Криденс закрыл глаза и опустил голову. — Что нам теперь делать? — вновь спросил он. — Я не знаю, — сказал Персиваль, не в состоянии убедительно солгать. — Я не знаю, Криденс. — Давай убежим, — выпалил Криденс, сделав к нему широкий шаг. Персиваль невольно попятился к окну. — Прошу тебя, Персиваль, давай убежим, давай спрячемся ото всех. — Гомункуловы чары, — просто ответил Персиваль. В груди Криденса нарастала паника. — Давай уедем во Францию, — убеждал он, запинаясь. — Найдём первый же пароход и сядем на него. Ты наколдуешь нам доллары и удостоверения, пожалуйста, Персиваль, никто из не-магов не знает, кто мы такие. Мы будем жить в не-маговском квартале, тихо-тихо, никто даже не узнает, что мы там… — Бродерик уже скоро будет здесь. На глазах Криденса вновь выступили слёзы. Персиваль стёр их большим пальцем, и Криденс, не выдержав, простонал от боли и прижался лицом к его плечу. Даже решись он пуститься в бега вместе с Криденсом, им ни за что не успеть. Он задержит их. Их поймают раньше, чем они доберутся до порта. Ужасная мысль затопила Персиваля. — Ты можешь убежать один, — предложил он. — Я дам тебе фору. — Нет, нет, — яростно замотал головой Криденс. — Я не уйду без тебя. Персиваль присел на край подоконника и поманил Криденса к себе, позволяя навалиться сверху. Отсутствие опоры позади заставляло его сердце гулко биться, пока Криденс, потерявшись в своём отчаянии, бродил руками по его спине и нашёптывал несчастные признания в любви. Никогда ещё Криденс не целовал его так. Персиваль чувствовал слабый солоноватый привкус крови на кончике его языка. Он не имел ни малейшего представления о том, сколько это длилось – ему казалось, прошла целая вечность перед тем моментом, как он услышал шум шагов позади себя. Персиваль обернулся, выглядывая в окно, и заметил трёх спешащих по главной дороге людей. Это были Бродерик, Порпентина и Норберт. Голдштейн шла чуть позади, прикрывая рукой усталый зевок. Норберт остановился у калитки, чтобы погладить толстую кошку, и брезгливо высунул язык, обнаружив в перьях рядом с ней недоеденные останки дрозда. Макдафф побранил его и, подняв глаза к особняку, увидел две сплетённые фигуры в окне второго этажа. Их взгляды встретились.

***

— Вы не можете просто сидеть здесь и ждать, пока всё закончится. Персиваль оторвался от созерцания огня в камине и посмотрел на Порпентину. Нижняя губа у неё чуть подрагивала от с трудом сдерживаемых эмоций. Искорки пламени пощёлкивали в воздухе, смешиваясь с шумом шагов и разговоров на втором этаже. Грейвс узнал голос Бродерика, зовущий Криденса по имени и пытающийся добиться от него ответа на какой-то очередной глупый вопрос. Тина прижала ладонь к горлу и зажмурилась, словно звуки этого звонкого голоса неожиданно причинили ей острую боль. — Я не знаю, что ещё я могу сделать. — Вы говорили, что держите ситуацию под контролем, — выдавила Порпентина. Она спустилась в гостиную лишь минуту назад, но всё это время продолжала взволнованно ходить из стороны в сторону, вперёд-назад, вперёд-назад, будто надеясь, что ходьба вытравит из неё всю нервозность. — Я поверила вам. Решила, что вы знаете, что делаете. Никому не обмолвилась о ваших подозрениях. — Что же, — ответил Персиваль после небольшой паузы, — я ошибся. Тина на секунду остановилась, а затем вновь сделала круг по гостиной. Словно человек на вокзале, ожидающий запаздывающий поезд – вперёд-назад, вперёд-назад. — Ты не можешь представить, насколько мне жаль. Порпентина оскорблённо посмотрела на него в упор. — Я не могу? — переспросила она, учащённо задышав от возмущения его выбором слов. — О мистер Грейвс, не говорите так. Не вам одному дорог Криденс. Этажом выше Норберт оживлённо тараторил о чём-то то ли с Криденсом, то ли с Макдаффом. Порпентина запрокинула голову назад, мучительно вглядываясь в потолок. Она чувствовала, что должна вернуться к ним как можно скорее. Даже если Криденс не был достаточно силён, чтобы перевоплотиться в обскурию полностью, мысль о его страданиях мешала старшей Голдштейн здраво мыслить. — Прости меня, — сказал Персиваль в конце концов. — Конечно, ты понимаешь. Порпентина кивнула, беспокойно теребя волшебную палочку. Необходимо было что-то предпринять, нельзя было оставлять вещи такими, какие они есть. Апатия мистера Грейвса выводила её из себя, она не понимала, почему он не наплюёт на Макдаффа с его запретами и не поменяет местами небо с землёй, лишь бы не сидеть сложа руки. Криденс рассчитывал на них. Они должны были как-то помочь ему, чего бы им это ни стоило. Решившись, она шагнула к Персивалю и с силой схватила его за плечо. — Мистер Макдафф собирается отправить Норберта ещё раз взглянуть на тело мистера Брока. Проверить, сможем ли мы втроём незаметно доставить его в Конгресс, — шёпотом заговорила Тина, словно их могли подслушать. — Идите с ним. Я потяну время и прикрою вас перед мистером Макдаффом. — Я видел тело, — возразил Персиваль, устало беря её за руку. — Это дело рук обскура. Если у меня возникали сомнения насчёт Маркуса Кляйна, то здесь сомнений быть не может. — Мне всё равно, — упрямо твердила Порпентина. — Взгляните ещё раз. Найдите что-нибудь. Какие-нибудь доказательства, детали, которые вы могли упустить в первый раз. Перед Персивалем вновь встала библиотека с завалом книг, похоронивших под собой мистера Брока. Покрытое морщинами и трещинами почерневшее лицо старика. Шокированный вздох Бродерика, когда Персиваль провёл его между лабиринтами стеллажей и указал на распластанный на полу труп. О чём он сейчас говорил, там, наверху? Чего он хотел добиться от Криденса? Он ничего не узнает, Криденс ему ничего не расскажет. Нельзя рассказать о том, чего не помнишь. Всё это было до смешного бессмысленным, точно таким же, как весь повторный процесс над делом Геллерта Гриндевальда. Персиваль вспомнил, как доставил в Конгресс пойманного анимага, как указал Отделу безопасности на виновную в смертельной ловушке Шукар Вайнрих. Норберта к ней не пускали. Он посылал письма самой мадам Пиквери, но от этого не было никакого толку – они не были женаты, не были братом и сестрой, ему попросту не на что было претендовать. И его тоже не пустят к Криденсу, не разрешат им повидаться. Даже если суд не вынесет Криденсу смертный приговор, даже если каким-то чудом Совет решит оставить его в живых, чтобы он мог послужить «благу Магической Америки», с их совместной жизнью будет покончено. Персиваль будет сидеть в этом —ставшем огромным — пустом особняке день за днем, ночь за ночью, ожидая возвращения того, кто уже никогда не переступит порог этого дома, обманываясь каждый раз, как ветер приоткроет со скрипом входную дверь. Пока однажды не войдёт Серафина и не скажет, что ему вредно сидеть здесь одному. Что она хочет предложить ему повторить реабилитационный курс в больнице Святого Фрэнсиса. Разрозненные картинки сменялись одна за другой перед глазами Персиваля: он видел их настолько чётко, что на мгновение растерялся, забыв, где находится. Рука Порпентины сжимала его ладонь, её большие глаза увлажнились от близости разгорающегося огня. Нельзя было продолжать жалеть себя и бездействовать. — Сделаем это, — сказал Персиваль.

***

Тело мистера Брока лежало на полу в том же положении, в котором Персиваль его помнил: даже раскиданные им книги валялись вокруг старика открытыми на тех же страницах, изорванные и истерзанные, словно такие же жертвы преступления. Неподвижный взгляд Олдуса смотрел в пространство между книжными шкафами. Что-то сжималось внутри Персиваля каждый раз, как он натыкался на эти навеки застывшие глаза – раз за разом ему казалось, что они смотрели точно на него, будто заранее, в последний момент перед смертью, узнали, с какой стороны он войдёт. Норберт подошёл к нему и встал сзади. Судя по его прерывистым вдохам и позеленевшему лицу, он впервые видел мёртвого человека в такой непосредственной близости. — Ты в норме? — спросил Персиваль. Тёрнер кивнул, доставая волшебную палочку. — Я в норме, — подтвердил он, постепенно становясь самим собой. — Я немного другого ожидал, когда мистер Макдафф выдернул нас с Голдштейн задержать вас по делу о незаконном использовании волшебной палочки. Ну, знаете, думал, меня хотят крайним сделать и свалить на меня всю бумажную работу, а тут целое убийство! Хотя, по правде, я бы сейчас с удовольствием посидел в кабинете и позаполнял отчёты, знаете, этот старик выглядит ну просто до жути страшным. Опустившись на корточки, Норберт принялся внимательно изучать тело, прикидывая подходящие для незаметной переправки заклинания. Персиваль сел рядом с ним, поднимая и по очереди просматривая книги. Мистер Брок редко заходил в библиотеку, но что-то привело его сюда сегодня. Может быть, дело было в какой-то книге, в информации, которая в ней сокрыта? Но все книги были перемешаны Персивалем — он раскапывал тело из-под завала, совершенно не заботясь о сохранности улик. Нет, это просто нелепо. Перед ним обезображенный обскурией труп, а он пытается найти разгадку в библиотечных книгах. Мистер Брок мог спуститься сюда по какой угодно причине. — Нет никаких шансов, что мистер Брок умер от естественных причин? — Это обскур. Тело выглядит совсем так же, как декабрьские жертвы, — ответил Норберт, начав загибать пальцы. — Увечья, цвет кожи… Я не помню, была ли на прошлых трупах кровь, но даже если и нет, старик вполне мог сломать челюсть во время падения. Дайте-ка я посмотрю… О Мерлин великий, какой он холодный! Нет, челюсть в порядке. Но это ничего не меняет, остальные доказательства железные. Использовав «Люмос», Норберт по очереди просветил каждый глаз мистера Брока. — Мистер Макдафф не знает, что вы здесь? — спросил Тёрнер, приподнимая веко старика. — Нет. — Так что, — протянул он, обращая к Персивалю вымученную улыбку, — мы теперь вроде как команда? Первым побуждением Персиваля было отрицать это настолько неистово, насколько возможно, но он мысленно приказал себе не злиться на Норберта за его нервозные шуточки. Винить в них можно было лишь адреналин места преступления. В конце концов, это Норберт, а не кто иной, переправлял ему почти всю конфиденциальную информацию из Конгресса – Персиваль должен благодарить судьбу за то, что Бродерику пришло в голову взять на задание именно его. Это всё максимально упростило. Норберт тем временем продолжал осматривать голову волшебника: по какой-то причине она не давала ему покоя больше, чем все другие части тела. — Слушайте, это же не заразно? — уточнил он. — Я могу потрогать эту штуку? — «Эту штуку»? Как насчёт уважения к усопшему, мистер Тёрнер? Норберт тяжело сглотнул и покосился на него. — Я про следы обскура, — смущённо объяснил он. Опустив взгляд на свои пальцы, он начал задумчиво растирать подушечки друг о друга. — У меня такое чувство… Как сказать? Как будто он немного липкий. Медленно моргнув, Персиваль уставился на его руки. Затем он подвинулся вплотную к мистеру Броку и осторожно, очень осторожно пощупал складки кожи под подбородком. На ощупь она казалась нормальной — разве что самую малость вспотевшей. Но дело могло быть в слюне. Вытерев руку о штанину, Персиваль взялся за ладонь мистера Брока. Кожа на ней оказалась точно такой же. Она не была мокрой, не то чтобы даже «липкой», и всё же не совсем такой, какую можно было бы ожидать у покойника. Норберт аккуратно перевернул тело мистера Брока на бок, ощупывая шею за волосами. — Знаете, на что похоже? — спросил он, сосредоточенно хмуря рыжие брови. Поморщившись, он с отвращением глянул на свои пальцы, словно покрытые чем-то полупрозрачным. — Как будто у него прорвался гнойный нарост. У него не было ничего такого? У стариков на теле часто всякие отвратительные болячки воспаляются, у моей бабушки вот был однажды. — Мне об этом не известно. Гнойный нарост? Почти неощутимая слизь на коже мистера Брока имела что-то общее с гноем, и всё же объяснение казалось совершенно неправдоподобным. Допустим, у него был нарыв на шее, лице или руке, но чтобы сразу по всему телу? Вдруг Персиваль почувствовал, как подушечки его пальцев слегка защипало, как если бы он долго держал ладонь раскрытой над костром. — Странно, — пробормотал он, посмотрев на Норберта. Тот как раз растирал друг о друга ладони, бормоча тихие ругательства себе под нос – похоже, необъяснимое жжение почувствовал и он. — Это нормальная реакция на обскура? В декабре было то же самое? — Слушайте, если честно, я не уверен, что эту мамашу Бэрбоун вообще кто-нибудь трогал. А если от неё руки и жгло, то никто бы и не удивился – она ж сама как из ада вышла. — Потрясающе, — раздражённо бросил Персиваль, вставая на ноги, — спасибо за ответ. И тут он вспомнил. — Норберт, — позвал Персиваль, не чувствуя пола под ногами. Смотря куда-то перед собой, он попытался нащупать плечо Норберта, но не смог. Мир словно ходил ходуном от того простого открытия, которое вдруг пришло в его голову. — Норберт, скорее за мной. Кажется, я знаю, в чём дело. Не дожидаясь ответа, он буквально вылетел из библиотеки на всех парах. Прямо, через столовую и гостиную, к лестнице и на второй этаж. Он мчался, спотыкаясь, лихорадочно пытался отыскать среди вереницы дверей вход в нужную комнату. В конце коридора! Открыто. А теперь внутрь, в дверь за огромным шкафом. Едва дыша, Персиваль вломился в потайной кабинет и осмотрелся. Он закрыл глаза и постарался в точности повторить все свои прошлые действия. Итак, пару часов назад он вошёл сюда, открыл ставни, просмотрел записи в верхнем ящике... Верхний ящик! Персиваль выдвинул его, копаясь в тетрадных записях. Вот оно! Подробное руководство об использовании гноя бубонтюбера. Впившись глазами в текст, он начал внимательно перечитывать его. «Неразбавленный гной бубонтюбера очень опасен, может стать причиной ожогов», так, и дальше: «является основой для многих целебных средств, в том числе и средства от угревой сыпи». Почти дословная выписка из учебника по травологии. И дальше какие-то формулы с цифрами, какие-то беглые пояснения и уточнения к чему-то вроде рецепта. Нет, нет, это всё не то! Сейчас Персивалю не нужен рецепт. Где-то должно быть само зелье из гноя бубонтюбера, где-то прямо в этом доме, у самого их носа. Норберт ввалился в кабинет и схватился за дверной косяк, задыхаясь от быстрого бега. Он привык трансгрессировать по первой надобности, и подобный марафон довёл его до полусмерти. — Вас что, штырехвост покусал? — с трудом спросил он, держась за сердце. — Я за вами по всему дому гнался, вы как с цепи сорвались! Что случилось? Персиваль не отвечал, даже не слушал его. Отбросив лист с рецептом, он стал перебирать разложенные на бюро послания. Где-то здесь должно быть непонятное письмо, разобраться с которым ему помешал крик Криденса. Он выронил его где-то здесь, оно не могло пропасть! Персиваль хватал то одно, то другое, в бешенстве откидывая прочь выписки из травологических учебников, пока наконец не нашёл помятый лист бумаги с каракулями на нём. Дыхание Персиваля сбилось, и он протянул письмо Норберту. — Ты можешь прочитать это? — нетерпеливо спросил он. Норберт забрал письмо, щурясь и вглядываясь в причудливые переплетения букв. — Это ещё что за дьявольские письмена? «Дорогой» … — Он притормозил, слегка поворачивая письмо и пытаясь догадаться о смысле второго, начинающегося с буквы «П» слова. — Дорогой Пятиног? Дорогой Пятнистый клешнепод? Дорогой Персиваль! — Ты знаешь заклинания чтения, вроде громовещателя? — спросил Грейвс. — Что-нибудь, способное озвучить написанное? Я знаю, современные студенты стали использовать их при изучении материала. Мне нужно узнать, о чём говорится в этом письме. Норберт отдал ему письмо и почесал рыжий затылок кончиком палочки. — Я его с выпуска не использовал, — признался он, щёлкая пальцами. — Что же там было… Слушайте, а это действительно настолько важно? Напоровшись на тяжёлый взгляд Персиваля, он тут же предпочёл проглотить все вопросы. С минуту он стоял, наморщив лоб, пока наконец его не осенило. Взмахнув над письмом волшебной палочкой, Норберт произнёс студенческое заклинание и страшно удивился, когда незнакомый ему голос раздался в затхлой каморке исследователя. — Дорогой Персиваль Грейвс. Я думаю, эльф отравил меня. С ним что-то не так. Я давно заметил. Подлил что-то в моё снотворное. Я чувствую слабость. Бубонтюбер для зелья обскура. Спрятал чуть зелья в спальне. Сегодня шестнадцатое апреля тысяча девятьсот.... Голос мистера Брока оборвался. Ничего не ощущая, Персиваль нащупал письмо и вгляделся в текст. Послание заканчивалось какой-то цифрой, смутно напоминающей девятку. У отравленного волшебника тряслись руки, наконец понял Персиваль, он не смог дописать своё письмо до конца. Повернувшись к Норберту, он увидел, что тот стоит совершенно неподвижно, застыв в неподдельном изумлении. Персиваль встряхнул его, едва ли не силой выволакивая из кабинета. — Беги к мистеру Макдаффу, — приказал он хлопающему глазами Тёрнеру. — Скажи ему, что всё преступление – это подделка. Я принесу доказательства, только не дай ему увести Криденса. Норберт продолжал стоять, поражённо уставившись на него. — Скорее! — прикрикнул Грейвс. Отмерев, Норберт испуганно выхватил письмо и рванулся прочь из особняка. Персиваль привалился к стене и немилосердно растёр ноющие виски. Ошин! Почему он ни разу не подумал об Ошине? Он был так прочно уверен в том, что обезумевший от страха домашний эльф сбежал от своего хозяина ещё вчера, что даже не потрудился обойти все комнаты, чтобы выяснить, не прячется ли где-нибудь его скрюченное тельце. Криденс был прав, когда говорил, что волшебники колоссально ошибаются, не считая домовиков личностями, – и пусть Криденс имел в виду совсем иное, слова его в равной мере оказались пророческими. Персиваль вспомнил о навязчивом травяном запахе, ударившем ему в ноздри при первом посещении спальни. Отрава. Мистер Брок был отравлен. Криденс не убивал его. Персиваль знал, что нужно действовать как можно быстрее, но не мог думать ни о чём, кроме этого не сравнимого ни с чем облегчения — так легко у него вдруг стало на душе. Криденс не убивал, Криденс не убийца. Кто-то обвёл их вокруг пальца. Кто-то хотел, чтобы Персиваль посчитал его таковым. Этот «кто-то» не был Ошином, этот загадочный «кто-то» стоял позади трусливого домовика и ухмылялся. Крепко сжав дверную ручку, Персиваль вышел в спальню. Мистер Брок писал, что спрятал там часть зелья. Грейвс осмотрелся вокруг, но не увидел никакой ёмкости. Распахнув дверцы шкафа, он в спешке вытащил из него половину барахла – одежда, книги, магические артефакты. Никаких колбочек, ничего, в чём могло бы храниться зелье. — Акцио, зелье из бубонтюбера! — использовал последнюю попытку Персиваль. Ничего не произошло, ничто даже не шелохнулось. Он сел на край кровати, прямо в кучу раскиданных пиджаков и курток. Если бы он был мистером Броком и подозревал, что кто-то охотится за ним, то где бы он спрятал зелье? В шкафу? Проверил. В прикроватной тумбочке? Проверил. Под кроватью, в подушках, в вазе с цветами? Проверил. Вытряхнув из вазы пионы, Персиваль параноидально вгляделся в мутную воду. Пара зелёных листочков лениво плавала в ней. Нет, это уже не совсем адекватно. Отставив вазу, Персиваль посмотрел на колдографию счастливых молодожёнов. В спальне не было зелья. Мистер Брок не прятал его здесь. Белокурая миссис Брок блаженно улыбалась ему со снимка. Неожиданно Персиваль понял всё. Это была не та спальня. Меньше чем через минуту он уже входил в двери самой первой, ближайшей к лестнице спальни. Спальня миссис Брок. Нервно сглотнув, Персиваль посмотрел вглубь комнаты и увидел флаконы духов, расставленные на туалетном столике. Его сердце и голова разрывались от гула разгоняемой крови. Мимо окна, словно играя друг с другом, наперегонки пролетели несколько птиц. Откуда-то издалека, за много-много миль от себя, донёсся волчий вой. Лесные волки выли на полную луну. Подойдя к столику, Персиваль стал перебирать флаконы. Скорее всего, мистер Брок незаметно подменил какие-то духи зельем, но все они выглядели практически идентично – прозрачная, слегка подкрашенная фиолетовым водичка. Взяв в руки первый попавшийся флакон, Персиваль чертыхнулся, закатал рукав и капнул его содержимое на руку. Ничего. Только в нос пробился запах лаванды. Персивалю одновременно захотелось и расплакаться, и рассмеяться. Как долго станет ждать Бродерик, прежде чем примет решение закончить расследование в МАКУСА? — Мандрагору мне в глотку, — выругался Персиваль, открывая другой флакон. Он повторил свои действия ещё несколько раз, выливая на себя новые и новые духи – не жалел ни себя, ни их. Безо всякой надежды он схватил очередной флакончик с узким горлышком и прыснул на руку подслащенной водицы. Не успел он глазом моргнуть, как руку свела сильная судорога: пальцы задрожали, зашипели пузырьки на коже, и на месте венозных сосудов образовались крупные чёрные трещины. Ноги Персиваля подкосились. Облегчение было настолько сильным, что он даже не почувствовал боли. А боль, должно быть, была – даже прикосновение к коже мёртвого мистера Брока вызывало в пальцах лёгкое жжение. «Нужно быстрее вернуться домой», — мелькнуло в мыслях Персиваля, пока он накрепко закручивал крышечку флакона. Только сейчас он понял, как сильно измотан. От бега, от всей этой суеты и отчаянных попыток понять, что происходит, всё его тело горело. Но он должен был поскорее перехватить Бродерика, должен был показать ему зелье, должен был убедить его — да всех, весь магический мир — в том, что Криденс не представляет опасности. Что Криденсу нужна помощь, а не пожизненное заключение. Криденс. Персиваль старался даже не думать о том, как сильно подвёл его. Кое-как ориентируясь в темноте, Персиваль перебрался через дорогу. Трансгрессировать на территории деревни не было никакой возможности – разве что вы находились внутри дома и являлись его законным владельцем. Поначалу, когда Персиваль только обживался здесь, это обстоятельство казалось ему весьма удобным – не каждому его знакомому хотелось наворачивать круги через полдеревни, чтобы наведаться в гости к прогрессирующему алкоголику, коим он тогда был. Теперь, в эту самую минуту, Персиваль ненавидел запрет на трансгрессию сильнее, чем, как ему казалось, он был способен. Он вошёл в свой дом и немедля позвал Бродерика. Но ответом ему была тишина. «Я опоздал?» — в ужасе подумал Персиваль. Не разуваясь, он прошёл вглубь дома и перенёсся в коридор на втором этаже. Но сколько он ни звал и ни осматривался, никто не вышел ему навстречу. В спальне тоже никого не оказалось, и пришедшая в негодность волшебная палочка пропала вместе со следами обскурии на полу. Норберту не удалось задержать своего начальника. Учитывая, сколько времени Персиваль потратил на поиски в доме мистера Брока, сейчас они уже должны были быть у выхода из магического поселения. «Я должен догнать их», — решил он. Очутившись на улице, Персиваль сразу ринулся в сторону соснового леса. Полная луна высоко висела над головой, и Грейвс спиной чувствовал её мистическое сияние. Звёзды были рассыпаны по ночному небу, словно крупинки сахара. Персиваль упрямо шёл вперёд, увязая в слякотной жиже, не чувствуя ни боли, ни усталости. Фамильные особняки по обе стороны главной дороги то появлялись, то таяли в темноте, сменяя друг друга. Быстрее, быстрее. Чавканье грязи под ногами ненадолго превратилось в единственный звук, существующий во всём бренном мире. И тут Персиваль снова услышал его. Волчий вой — он становился всё громче по мере приближения Грейвса к лесу. Он знал, что в лесу водятся волки, и не боялся их. Но что-то было не так, что-то в этом вое заставило его испытать знакомый, но полузабытый страх. Персиваль свернул к лесу и остановился как вкопанный. Выли не волки. Выли оборотни. Визг одного из них, словно когти, прорезал ночной воздух. Бродерик находился в самой гуще битвы, загораживая своим телом кажущегося крохотным на фоне чудовищ Криденса. Чуть поодаль Порпентина сражалась сразу с двумя: заклинания вылетали из её палочки одно за другим, устремлялись в противников ослепляющими вспышками; они отпугивали, но не задевали ловких нападающих. В каком-то трансе Персиваль перевёл взгляд на стройный ряд сосновых стволов и увидел Норберта, петляющего среди них. Запутавшиеся оборотни преследовали его на четвереньках, неспособные как следует развернуться в тесноте. Персиваль насчитал троих и почувствовал, как потемнело в глазах. Однажды он уже пережил всё это. Двадцать лет назад, когда он впервые убил в состоянии аффекта. Коммуна новоанглийских оборотней на границе с Коннектикутом. Паника в его груди, приказавшая ему использовать смертельно опасное заклинание. Несмотря на весь свой многолетний опыт, Персиваль вновь почувствовал себя таким же слабым и неумелым, таким же испуганным и беспомощным, как тогда, когда ему было девятнадцать и его учитель впервые взял его на ответственное задание. Он сунул пальцы в рукав и замер, вспомнив, что у него до сих пор нет волшебной палочки. У него вообще ничего нет. Ничего, кроме флакона с зельем, способным окрасить кожу в чёрный цвет. Полная луна освещала место битвы. Персиваль окинул его взглядом и увидел, как брызнула кровь из располосованной щеки Порпентины. Оборотни оттесняли её к домам, подальше от товарищей, но волшебница держалась стойко. Бродерик мастерски отражал удары, силясь увести Криденса от врагов. Персиваль услышал, как Макдафф приказал ему бежать, но Криденс, в трансе будто приросший к месту, не мог пошевелить ногами. Не двигаясь, он глядел на то, как кровоточили длинные алые царапины на лице Порпентины. Персиваль смотрел на его лицо, словно завороженный. Его душила ярость, и страх превратился во взявшуюся из ниоткуда силу в его руках и ногах. Он должен был увести Криденса. Не раздумывая, Персиваль бросился ему на помощь — в самую гущу сражения. В воздухе повис тяжёлый запах пролитой крови, и разъярённый вой оборотней взлетел к макушкам сосен. — Криденс! — крикнул Персиваль, побежав к нему. Нужно было завести его в лес, довести его до границы и трансгрессировать. Оборотни не успокоятся, пока не получат его. — Криденс, дай мне руку! Бродерик, заметив его, буквально толкнул Криденса в его сторону. Тот пошатнулся, едва не упал, и наконец нашёл глазами бегущего к нему Персиваля. Истошный вой донёсся откуда-то из глубины леса. — Отведи его в безопасное место! — приказал Макдафф, поспешив на помощь к Тине. — Быстрее! С трудом переводя дух, Персиваль схватил Криденса за рукав и мгновенно рванулся в сторону высившихся в темноте сосен. Ему было плевать, какой опасности он подвергает собственную жизнь. Он должен был спасти Криденса. Эта мысль придавала ему храбрости, заставляла его ноги бежать быстрее и быстрее. Персивалю казалось, что его измученные лёгкие вот-вот проломят рёбра. Они успели пробежать с десяток ярдов и достигнуть леса, прежде чем смрадный запах оборотней заставил Персиваля задохнуться. Удар справа сбил его с ног и опрокинул на землю. Сцепившись с нападающим, он перекатился с ним по грязи и врезался в ближайшую сосну. Персиваль оказался на спине. Некрупный оборотень прижимал его к земле, окровавленные клыки твари чернели под светом луны. Рыжая макушка Норберта мелькнула где-то сбоку. — Криденс! Криденс, беги к Норберту! — рявкнул Персиваль и захрипел, когда оборотень поднял его и с размаху пригвоздил к земле. Повернув голову, он увидел растерявшегося, испуганного Криденса. — Сейчас же! — Иди сюда! — услышал он крик Норберта. — Сюда, Криденс! Персиваль почувствовал резкую боль, когда оборотень вцепился когтями в челюсть и с силой задрал его голову назад. Его шея беззащитно приоткрылась. «Он перегрызёт мне горло», — застучало в голове. С утробным рычанием оборотень неотрывным ненавидящим взглядом смотрел на него. Преодолевая ужас, Персиваль заглянул в его глаза и неожиданно для себя узнал их. «Не может быть!» Оборотень медлил, прежде чем укусить. Воспользовавшись этим, Персиваль вытянул руку в поиске чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия. Какой-то камень лежал неподалёку от него. Из последних сил Персиваль призвал его к себе и, стиснув в пальцах, с размаху ударил оборотня в висок. Враг взвизгнул, на лицо Персиваля брызнула кровь, и глазное яблоко оборотня оказалось вдавлено в череп. Оборотень разжал когти, ненадолго выпуская Грейвса из своей хватки. В груди его заклокотало свирепое рычание. Персиваль попытался нанести ещё один удар, но враг оказался проворнее. Взгромоздившись сверху, он подхватил тело Персиваля и ещё раз обрушил его на землю, выбивая весь дух. Теряя сознание, Грейвс почувствовал, как его потащили куда-то в сторону леса. Краем глаза он увидел Бродерика, пробежавшего совсем рядом с ним, потом услышал чей-то громкий зов: «Криденс!» Совиный крик ворвался в какофонию звуков, и вылетевшая из леса птица вонзила когти в глазницы одного из оборотней. Персиваль узнал бело-рыжее оперение Хэтти, когда враг, вцепившись в крылья совы, вдруг отшвырнул её прочь. Тельце Хэтти ударилось о ель и ничком свалилось наземь. По тому, как торчали мощные крылья, Персиваль понял, что сова больше не взлетит. Грудь сдавило так сильно, что стало нечем дышать. Измазанная в крови морда оборотня была уже совсем рядом с его лицом. Неожиданно темнота заполнила всё окружающее пространство. Не осталось ни луны, ни звёзд. Персиваль решил, что это конец, что сейчас он упадёт в обморок и никогда больше не очнётся, но вместе с тьмой на него опустился какой-то новый звук. Это был испуганный крик разбегающихся оборотней. Он попытался открыть глаза и понял, что они всё это время были открыты. Чёрный вихрь пронёсся над его головой, сметая всё на своём пути. Верхушки елей обрушивались вокруг, крики и вой звучали повсюду. Неведомая сила словно проскочила сквозь нависшего над ним оборотня, и Персиваль почувствовал, как грохнулось на него внезапно обмякшее тело. Хрипло застонав, он столкнул его с себя и поднялся на локтях. В паре футах от него лежало бесчувственное тело Примулы Дональдсон. Половина её лица превратилась в кровавое месиво. Персиваль подполз к ней и, нащупав пульс, удивился, почувствовав под тонкой кожей слабые удары. Он сплюнул набившуюся в рот землю с кровью и посмотрел наверх. Обскурия закрыла собою всё небо, её ярко-красная сердцевина сверкала где-то над самым лесом. Персиваль никогда не видел ничего подобного, он не осмеливался даже представить эту разрушительную, неподвластную простым волшебником силу, которой обладал такой уязвимый перед жестоким миром Криденс. Одним лёгким порывом обскурия подхватила нескольких оборотней в воздух и швырнула их в сосновую чащу. Они падали, разбиваясь о раскидистые ветви, и Персиваль слышал ужасный звук, с которым ломались их позвоночники и кости. Сдавленно вскрикнув, последний из них рухнул на землю в обличии человека и затих. Руки его вывернулись под неестественными углами, и от всего его тела повеяло какой-то безжизненной неловкостью. Он лежал, как сломанная шарнирная кукла. Эхо от удара, казалось, расползалось по всему разуму Персиваля, словно червь. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Криденс! — надсадно позвал он, чувствуя, как крик раздирает ему горло. — Криденс, остановись! — Криденс! — откуда-то вторил ему голос Тины. Спасибо, Мерлин, спасибо, она жива! — Хватит, прошу тебя! Персиваль нашёл взглядом Бродерика. Тот лежал на земле, грудь его часто и тяжело вздымалась. Вихрь обскурии прошёлся по деревьям, обрывая ветви. Куча шишек посыпалась сверху, сосновые иголки засыпали Персивалю глаза и рот. Какой-то незнакомый шум выдернул его обратно. Распахнув глаза, он увидел, как покачнулся треснувший ствол вековой сосны. Словно колос на ветру, она качалась из стороны в сторону, и, уже почти встав на место, верхушка её вдруг перевесила. Парализованный, Персиваль смотрел, как сосна медленно падает на лежащего в окружении оборотней Бродерика. Он попытался вскочить на ноги и чуть не упал. Рванувшись вперёд, Персиваль вытянул руку и содрогающимся голосом произнёс заклинание. Тело Бродерика отшвырнуло в сторону, и сосна с оглушительным грохотом рухнула в ярде от него. Что-то вдруг полоснуло Персиваля по правой руке, какая-то щепка или осколок, и он вдруг понял, что больше не чувствует пальцев. — Криденс! — заорал Персиваль во всё горло. — Криденс, послушай меня! Внезапно весь чёрный дым словно бы схлопнулся в одну точку. Персиваль не понял, что произошло: он растерянно озирался по сторонам, пока его рука безжизненно болталась. Задрав голову, он увидел в вышине, выше елей и крыш особняков, тёмную фигуру Криденса. Секунду она неподвижно висела в воздухе, словно луна, и Персивалю показалось, что в мире умерли все звуки. Грейвс почувствовал, как взгляд Криденса остановился на нём, прежде чем в следующее мгновение тело его как-то странно перевернулось и устремилось вниз. Криденс упал, и хруст переломленных костей нарушил тишину.

***

Криденс открыл глаза, очутившись в каком-то незнакомом, очень светлом месте. Он ожидал, что почувствует сильную боль, но тело его было здоровым и совсем не болело. В смятении опустив глаза, Криденс поднёс к лицу руки и внимательно осмотрел их. Руки были целые, чистые и мягкие – следы крови, которые он смутно помнил, исчезли как по волшебству. «Наверное, это и было волшебство, — подумал он, оглядываясь вокруг. — Кто-то залечил мне руки, а я забыл». Он оказался в помещении, в котором не было ни стен, ни потолка – только белый свет, заполнивший собой всё пространство. Под ногами была плитка, похожая на пол в нью-йоркском метро. Кажется, в метро он и был. Чем больше он смотрел, тем более знакомым казалось это место. В груди у него разлилось приятное, очень нежное чувство, словно он был странником, который потратил всю свою жизнь на открытие новых земель, и теперь возвращался домой, в уютное место, где его любят и ждут. «Может быть, я умер?» — подумал Криденс, но, вопреки своим ожиданиям, страха совсем не почувствовал. Если он умер, то умирать оказалось совсем не страшно. Ему было очень хорошо. Его сердце разрывалось от любви к кому-то или чему-то, чего он не видел, и вместе с тем на душе у него было спокойно и мирно. Неожиданно пол под ногами слегка задрожал, и, повернув голову к источнику звука, Криденс увидел рельсы. Он подошёл к самому краю, чтобы не пропустить поезд. Почему-то Криденсу казалось, что он должен сесть на него, и, покопавшись в карманах, он обнаружил в одном из них билетик. Криденс попытался прочитать, что на нём написано, но ничего не понял. Буквы были знакомые, из английского алфавита, однако слов из них не получалось. Дрожь пола усилилась, и из пелены света на станцию въехал поезд. Криденс страшно обрадовался, крепко стискивая в пальцах билетик. Но поезд всё шёл и шёл, не думая тормозить, и бесконечные вагоны его снова и снова выплывали из пустоты. Криденсу показалось, что из окон на него кто-то смотрит, и, поморгав, он действительно увидел внутри каких-то людей. Это были незнакомые ему мужчина и женщина. Вагон шёл за вагоном, окна сменяли окна, но пара в поезде оставалась неизменной. Они смотрели на Криденса из каждого купе. Где-то на уровне подсознания он знал, что так не бывает, но сейчас странным это не казалось. Он хотел, чтобы они пригласили его внутрь, но поезд неумолимо шёл вперёд, разгоняя ветер в лицо Криденсу. От ветра глаза наполнились слезами, и вскоре Криденс уже ничего не мог разглядеть из-за них. Почему они не остановятся? Почему не заберут его с собой? Криденс не знал, почему так сильно хотел воссоединиться с этими людьми, но то, как безжалостно они ускользали от него, причиняло его сердцу резкую боль, грозясь разорвать его пополам. Это была любовь, но не та, которая лишь недавно согревала его душу, а другая – любовь, заставляющая матерей впадать в неистовую, животную ярость и защищать своих детей любой ценой. Криденс никогда не испытывал её при жизни, и теперь чувство это едва не сбило его с ног своей силой – ему показалось, будто огнём загорелась каждая клеточка его кожи. Сорвавшись с места, он попробовал побежать за поездом и позвать машиниста, но никто ему не отвечал. — Подождите меня! — просил Криденс, загораживаясь руками от порывов ветра. — Пожалуйста, постойте! Но женщина грустно покачала головой. Её тёмные волосы засверкали так ярко, словно в них запутались звёзды. Криденс увидел, как задвигались губы: она что-то говорила ему, но стук колёс о рельсы полностью поглотил её слова. Он попытался прочитать по губам и не смог. — Я вас не слышу! — крикнул он, не понимая, почему поезд не остановится и никто не заберёт его с собой. Криденс вновь побежал, но тут из света показался последний вагон. — Нет, нет! Мэм! Мэм, подождите! Не бросайте меня тут одного, я не хочу здесь оставаться! Разогнавшись, Криденс вытянул руку и попробовал схватиться за дверь поезда. Он поймал лишь воздух в том месте, где совсем недавно бежали друг за дружкой вагоны. Посмотрев на вытянутую руку, Криденс с удивлением понял, что одет в больничную робу. Он остановился и стал рассматривать себя, как вдруг по полу, на котором он стоял, стала расползаться чёрная тень. Тьма росла и росла, подбираясь всё ближе к босым ногам Криденса. — Что происходит? — растерянно пробормотал он в пустоту, пытаясь отойти. В одно мгновение пол стал обваливаться и падать в разинувшую пасть бездну. Плитка закрошилась у самых его пальцев, и Криденс бросился бежать вслед скрывшемуся из виду поезду. Он гнался за ним преданно и отчаянно, не помня себя от этого нескончаемого бега за удаляющейся на горизонте точкой, пока наконец не поскользнулся и не рухнул. Плитка откололась, погас последний свет, и Криденс упал в кромешную тьму.