Страсть

Фиеста набирала обороты. Когда Ричард, увлекаемый Хулией в шумный испанский вечер, выбрался на заполненную поющими и танцующими людьми площадь, голова его изрядно кружилась, а тревоги притупились. — Ты только погляди на это, Рикардо! — смеялась Хулия, в такт музыке раскачивая стройными бедрами, — такое веселье продлится до самого утра, до того момента, когда быки побегут по улицам. — Чёрт с ними, с быками вашими, — смеялся Ричард, прижимая к себе струящуюся в танце красавицу, ощущая её тепло и еще больше пьянея от восхитительного чувства раскованности и счастья, которое было так редко, но так желанно для молодого художника. — Быки — это стержень фиесты, — Хулия сверкала черными глазами и дразнила коралловыми губками, — как и коррида в целом. Ты поймешь.  — Сейчас для меня главное — это ты! — Дику действительно сейчас было плевать на все, что ожидает его утром. В этот шумный и струящийся момент он почти любил Испанию и каждого веселящегося рядом испанца. Он готов был простить им все, даже варварские традиции и жестокость по отношению к быкам и волам. Стемнело стремительно. Южные ночи, непроглядно чёрные, отвоевывали у утомленных жарой дней своё право с такой скоростью, что синие сумерки сменились рассечённой фонарями темнотой за считанные минуты. Люди, почти оглохшие от музыки и песен, были только рады этой темени, так как она позволяла получать особое удовольствие от взмывающих в черное небо разноцветных фейерверков и ракет. Танцующие люди, раскрепощенные и счастливые, заражали сдержанного холодными традициями Окделла своим огнём. Вина, хотя и не столь изысканные, как то, чем угощала его Хулия, лились рекой, и веселящиеся люди пили их прямо из горла кожаных больших мехов, угощали и Дика. Он сначала противился, но потом уступил — праздник же, да и оскорблять отказом радушных испанцев не хотелось. Хулия очаровательно смеялась, и скоро Ричард видел только её блестящие чёрные глаза, алый цветок за ухом и губы… — Не могу больше… — Дик резко привлек её к себе, прижимаясь губами к горячей шее Хулии, жадно целуя её. — Такой голодный? — чёрные глаза насмешливо сверкнули, красавица чуть отстранилась. — Тогда идём… Он бежал за ней, послушно держась за руку, она вела его сквозь пёструю веселую толпу; задыхаясь от обилия вокруг чужих людей, он хотел… Выбраться с площади было непросто, отыскать безлюдное местечко в неспящем, бурлящем городе — ещё сложнее. И вот, когда звуки фиесты немного стихли, беглецы свернули в удивительно безлюдный узкий переулок (или же это был тупик) и жадно приникли друг к другу. Голова Окделла шла кругом. Хулия была искусна в поцелуях, но думать о том, скольких красавица целовала подобным образом, Дику, было совершенно недосуг, внутри него разгоралось и рвалось наружу нечто необъятное. Но воплотить в жизнь все то, что требовало воплощения, Ричарду не удалось. Очень скоро в их убежище, рыча и неистово целуясь, ввалилась еще одна пара. Подобное явление смогло оторвать Дикона от высокой и упругой груди Хулии, восхитительнее которой Дик, казалось, ничего прежде не встречал. Он затуманенными от вина и страсти глазами окинул нарушителей их с Хулией уединения и… Сначала Окделл не поверил своим глазам — рядом буквально поедали друг друга двое мужчин. Черноволосых, как все испанцы и молодых. Дик замер, на несколько ударов сердца забыв о бархатной мягкости груди своей девушки, и просто ошалело пялился на чужую, размывающее все границы пристойного, страсть. Присмотревшись, Ричард узнал в ласкающих друг друга парнях своего друга Паоло и его друга детства Альберто. Вот это поворот! — Ты только посмотри на них, — насмешливо фыркнула тоже смотревшая на разошедшуюся пару Хулия, — и после этого кто-то имеет наглость обвинять меня в распущенности. Дикон почти не слышал ее. Он продолжал смотреть на своего друга и, несмотря на выпитое вино, эйфорию от безумного праздника и близость красивой девушки, стремительно приходил в себя. Паоло… Как он может? Внезапно вспомнились быстрые взгляды, которые друзья детства кидали друг на друга, касания, смутившие Ричарда утром… Он мог бы догадаться. Впрочем, нет, он уже тогда догадывался, но предпочитал давить в себе подобные подозрения. А теперь … Теперь Окделл со смешанными чувствами осознал, что не находит это чем-то отвратительным. Молодые испанцы, полностью поглощенные друг другом, были настолько гармоничны и красивы, что оторвать взгляд от этой картины было трудно. — Пойдем отсюда, — Хулия, ухватила Дика за руку и потащила его в сторону ближайшей улицы.  — Придурки… — кинула она, но совершенно беззлобно. Ричард покорно пошел за ней, все еще глядя, как руки Альберто жадно комкают рубаху Паоло, задирая ее и припадая губами к коже. Куньо при этом запрокинул голову, глаза его были зажмурены, пальцы вплетены в черные локоны любовника, которые он лихорадочно сжимал, и застонал. Этот стон еще долго стоял в ушах Дика даже после того, как они с Хулией снова влились в веселый гуляющий поток горожан и гостей Памплоны. Хотелось чем-то стереть только что увиденное, особенно если учесть странную мысль о том, что это трогало и волновало… Ричарду захотелось вернуться и досмотреть. Подобное раньше ему и в голову не пришло бы, ситуация в целом была для него неприемлема, но эта чертова ночь, атмосфера фиесты и сорвавшийся с цепи разум сметали все привитые Дикону нормы. Нет, глупость какая! — Хулия, — почти взвыл Дикон, теряясь от внутренних противоречий и внезапных ощущений, — бежим быстрее, я больше не могу…