Perfect body

Неуверенный шаг вперед и неловкое «привет» — вот и все на что хватает Джима, когда он ступает в комнату Эбигейл-Леонарда-Вару-Маккоя. Джим решает не включать в комнате свет, хватает и тусклой лампы, чтобы разглядеть все самое важное в обстановке. И Эбигейл. Вернее, Леонарда. Тот сидит на полу перед кроватью, вытянув на покрывало руки и щекой устроившись на краешке покрывала. Не всхлипывает, не плачет. Он слегка поворачивает голову, когда Джим заходит в комнату, но ничего не говорит. Маккой безвылазно провел здесь уже два дня с момента разговора со Споком. Но это уже другая история. Джиму больно. Эта странная и ошеломляющая новость от Спока подбила его. И подбила невероятно сильно. Ему так тяжело поверить в это безумство, вот только это не какая-то там теория, это самая что ни на есть реальность. Чудаковатая, придурошная, скрытная и темная история. Прямо как и сам Маккой. На то, чтобы описать какой Леонард идиот, у Джима не хватает даже мыслей, не то что слов. Он подходит ближе и касается плеча женщины, выдавливая из себя имя, которое почти разучился произносить за полтора месяца: — Леонард. Тот поворачивает голову в сторону Джима и выдыхает: — Капитан. А затем Вару быстро поднимается на ноги и неуклюже пытается привести себя в потребный вид, приглаживая вьющиеся волосы и натягивая неуместную серую растянутую футболку ближе к коленям. Ему хочется сказать многое: о том, как неправильно все это было, как глупо он поступал, хочет извиниться за то, что игнорировал. Но еще больше ему хочется сделать следующее: прижаться щекой к щеке, обнять до хруста костей. Он смотрит на лицо Джима в полумраке комнаты и не понимает, что же ему сейчас говорить, нужно ли это вообще. Кирк напоминает ему какую-то древнегреческую статую, он готов поклясться, что любой скульптор захотел бы запечатлеть Джима в мраморе. Блики на лице, пляшущие на мускулах полутени. Почему он никогда не задумывался о том, насколько Кирку идет форма… Леонард должен думать о чем-то другом, но, боги, как же Джим прекрасен. Всегда. Всегда, черт побери, он такой невозможно прекрасный. На нем всего лишь обычная форменная водолазка и брюки, значит его смена закончилась только что, но он выглядит так, словно сошел с обложки межгалактического каталога мужской моды. — Пожалуйста, дай знать, что это действительно ты, а я не схожу с ума. Мне кажется, что это сон. Заставь меня поверить. Боунс спокойно кивает. — Ты любишь черничный джем и готов есть его ведрами, любишь гулять по Сан-Франциско на рассвете и никогда не встречался ни с кем на спор, хотя Спрингс на первом курсе и подбивал тебя. Ты был худшим в классе по ботанике, обожал спагетти из кафетерия и всегда просил вторую порцию якобы для друга, но съедал сам, — Леонард скрещивает на груди руки и качает головой; ему так легко выдавать какие-то несвязанные между собой факты о Джиме. — Ты не помнишь про дни рождения, абсолютно безнадежен в выборе подарков на Рождество, — Джим в этот момент вспоминает самый дурацкий свитер, какой только мог подарить другу и прыскает в кулак. — На третьем левом ребре у тебя шрам, я оперировал тебя после той драки в забегаловке на Анту, — голос Леонарда становится ниже. — Ты любишь старые песни и машины, но ненавидишь телевидение. И любишь бумажные книги. Глаза Джима бешено носятся по лицу Эбигейл: от переносицы к бровям, от них к пухлым губам, затем перебегают на яблочки скул, а от них наконец к зрачкам глаз. И остаются сфокусированными на них. Джим, черт возьми, окончательно попал. И пропал. — Я должен был догадаться сразу, поверить не могу, что мне не удалось понять все самому, — Джим по-ребячески виновато опускает взгляд в пол и начинает разглядывать лежащие на полу вещи: форменные ботинки на низком каблуке, брюки, тунику, бюстгальтер. Леонард всегда был такой дотошной ханжой, а теперь ему и дела нет до порядка в комнате. Джим с еще большим стыдом осознает, что слишком долго пялится на последнюю вещь, и его щеки непривычно вспыхивают. У него что, мало этих бюстгальтеров перед глазами побывало? Однако мысль о том, что Боунс стоит перед ним без этой части гардероба словно уколола его под ребра, и сердце заходится. Маккой же будто выходит из какого-то транса и суматошно пытается подобрать с пола вещи, и уже наклоняется за ними, как вдруг пальцы Джима перехватывают его запястье. Так забавно — пальцы смыкаются, а раньше так не получилось бы ни за что, запястье Леонарда было гораздо шире. — Стой, прекрати, — Джим качает головой и подтягивает Леонарда к себе ближе, всего на полметра, но это так чертовскимного. — Оставь это, я пришел не для того, чтобы смотреть, как ты суетишься. Это должно быть не об этом. — А о чем? — дрожащим голосом спрашивает Леонард. — О чем? — он выдергивает свою руку из пальцев друга. — О том, какой я идиот? — Леонард… — Давай же, начинай свою тираду! Начинайте отчитывать меня, капитан, позовите старпома для составления протоко– Договорить Леонарду Джим не дает никакой возможности, нагло закрывая тому ладонью рот. Джим ощущает в этот момент, как влажные теплые женские губы мажут ему по коже пальцев, а потом нервно сглатывает. Наброситься сейчас на лучшего друга — так себе идея, если честно. — Нет, я пришел не для того, чтобы винить тебя в чем-то, — Джим отнимает руку ото рта Леонарда и устало потирает глаза. — Хотя, черт, ты знаешь, какой я человек! Ты знаешь, что мне было трудно и знаешь, что я хочу назвать тебя придурком, — он прикрывает глаза, — но также ты знаешь, что я никогда этого не сделаю. Я не винить тебя пришел. Леонард поворачивает голову вбок, начав гипнотизировать стену, лишь бы не смотреть на Джима. Как же невыносимо больно и стыдно, а еще спирает в горле. — Хэй, стой, подожди, Лен, — Джим делает шаг и встает прямо перед лицом Леонарда. — Помнишь, как на втором курсе ты сказал, что я невыносим? Помнишь, как мы поссорились? — Маккой поднял на Джима глаза, припоминая ту ссору, которая была почти скандалом. Но он тоже был хорош в тот раз… да уж, белое не всегда белое на сто процентов. — Так вот, тогда я дал себе клятву, что никогда не буду винить тебя ни в чем, потому что все, что ты говоришь или делаешь… все это осмысленно. Может неправильно, но ты всегда стараешься принять адекватное решение. Давай-ка присядем и все, наконец, обсудим, — он кивает головой в сторону кровати. Леонард покорно садится на постель, приготовившись слушать. Когда Джим располагается напротив, ему становится почти дурно — столько раскаяния и сожаления в склонившейся позе Кирка, хотя это он должен извиняться. — Те письма тебе, гневная их часть… Умом я понимал, что есть за этим всем что-то, какая-то весомая причина, но ты же знаешь меня, да? — он хмыкает, и Леонард чуть улыбается краешком губ. — Конечно знаешь. Я тот еще вспыльчивый говнюк. Все это пошатнуло меня. Выбесило, если хочешь, называй это так. — Я заслужил, не оправдывайся, я тоже… — Пытаешься превратить этот разговор в исповедь двух придурков? Не надо. Мне теперь спокойнее уже от того, что ты хотя бы жив. — Нет, Джим, просто… Это было тяжело. Первые три недели, я просто- — Знаю, — он не дает ему договорить. — Нам обоим тяжело это далось, да? Если честно, я не собираюсь выставлять тебя виноватым. Правда, если ты поступил так, значит это было нужно в определенный момент. — Я думал, что если отвечу тебе, ты не успокоишься пока не найдешь меня. А суть ведь вся в том, что… что я никуда не пропадал. Черт, не в полном физическом смысле конечно! Ты представить не можешь мой шок, сначала я думал, что обдолбался или типа того, Джим, просто представь себе! — он хватается за голову и садится на кровати с ногами. Кирк про себя отмечает, что все это время Леонард практически полуголый и нервно выдыхает. Ну что за херня. НетнетнетнетКиркдумайодругом. — Я просто не знал, как мне поступить, я совершенно не понимал. Перевоплощение в это тело, — он руками указывает на туловище, — казалось какой-то злой шуткой, мне до последнего было тяжело принять все это. Джим кивает. Он правда не думал, что так примет всю эту правду, но сейчас ему гораздо легче, чем месяц назад. Теперь он хотя бы знает, что его лучший друг жив, сидит рядом и точно не в госпитале. — И черт, пожалуйста, не думай, что мне было не до тебя, Джим, — теперь уже Леонард сам подсаживается ближе и берет ладонь Джима в свою руку. — Поверь мне, я не прекращал думать о тебе ни на секунду все эти дни, — это звучит почти как признание, и от этого Джим вздрагивает. На языке у него крутились те же слова. Возможно, в более откровенной форме, в совершенно другом формате. Но сейчас… сейчас для Джима это звучит, как долбаное признание. Теперь у Джима кружится голова. Все это оказывается гораздо интимнее, чем он задумывал. Эти взгляды, позы, прикосновения. Он смотрит на Эбигейл, но только теперь действительно видит Леонарда, не в сравнении, а в сущности: эта легкая сутулость плеч, интонация в голосе, взгляд. Сейчас он готов поклясться, что влюблен. Глупое, щемящее чувство в груди и странные ощущения в животе. Леонард выглядит просто невероятно, сейчас даже более привлекательно, чем мисс Вару, хотя это все еще женская сущность Маккоя. Этот соблазнительный изгиб шеи, скрещенные ноги с плавными икрами, румянец на щеках. Джим закрывает глаза и снова выдыхает, пытаясь отвлечься от желания оттрахать друга до звезд в глазах. — Джим? Тебе нехорошо? — вопрос абсолютно глупый и неуместный, и Маккой сам знает это. Но что ему еще сказать? Язык заплетается. — Пожалуйста, не бери в голову, — он открывает глаза и улыбается, — теперь нет. Давай просто все это забудем, да? Все ведь будет как раньше, м? — Надеюсь на это, — Леонард несмело улыбается в ответ и склоняет голову набок, подпирая ее рукой. Сердце Джима бухается в пятки. Он испытывает неимоверный прилив нежности и счастья, вот что он осознает. Не осталось ни капли злости или обиды. Это же его Маккой. Тот, кто был ему послан судьбой на долгие годы вперед. — Нам нужно отдохнуть. Обоим. Позволишь мне остаться? Не думаю, что у меня хватит сил дойти до своей каюты, — он звучит как школьник на первом свидании и это даже не смешно, потому что воздух в комнате скоро можно будет резать ножом на порционные куски. Леонард теряется, но затем думает, что ему нечего терять, серьезно. Возможно, он слишком долго этого хотел, поэтому тупо кивает. Джим сбрасывает обувь и подвигается к стене, стараясь не сильно смущать Леонарда, потому как что ни говори, а его друг теперь — женщина. Леонард аккуратно устраивается почти на краю, пытаясь сосредоточиться на прохладе простыни, но может думать лишь о лежащем поблизости Джиме, повернувшемся к нему спиной. Они лежат в тишине примерно минуту, а затем Маккой выдает: — Как думаешь, дерьмо когда-нибудь перестанет с нами случаться? — Нет, никогда, мы же в Звездном флоте, — отвечает Джим, перекатываясь на спину, и оба они взрываются смехом. Кирк раскидывает в стороны руки, намеренно задевая Лена и притягивая того за футболку к себе непозволительно близко. Хотя он не очень-то и сопротивляется. — Верно, но… Джим, я так устал, — он упирается лбом мужчине куда-то в ребра и шмыгает носом. — Джоанна, работа, миссии, и вот это все, — рука сама сжимает ткань футболки в кулак. — Черт, я просто хочу домой… Пожалуй, Джим никогда не имел опыта подобного общения с женщинами. Ему обычно не приходилось успокаивать их во время рыданий. Все они обычно плакали уже за дверями его спальни. — Если хочешь… — Джим почти давится словами, думая, что будет винить потом себя за них, — ты можешь поплакать, если хочешь, это нормально. Я не часто позволяю себе, но… ты поплачь. — Ты плачешь? — Боунс недоверчиво отстраняется от друга. — Ты правда плачешь? Джим пожимает плечами. — Я в космосе, мне скоро тридцать, и я понятия не имею, что будет дальше, — он хмыкает. В эту минуту Кирк выглядит не менее уставшим, чем Леонард. — Каждый день мы рискуем, я рискую вами всеми. Ах да, а еще меня скорее всегда отдадут под трибунал, когда в генштабе узнают об этом инциденте… — он закрывает лицо ладонями. Боунс в теле Вару резко вытягивается по струнке и чуть ли не кричит: — Что? Нет, ты этого не сделаешь. Никто не будет никуда докладывать об этой чертовой фигне, ты меня понял? — матрас прогибается, и Леонард встает перед Джимом на колени, сложив руки на груди, и второму становится почти дурно от вида своего лучшего друга. Слишком много голых соблазнительных частей тела. Бедра, ключица, эта шея, соски… Зачтозачтозачто. — Я не смог обеспечить твою безопасность… — Чушь собачья! Нет места более безопасного, чем Энтерпрайз, я сам был виноват и- — Послушай, это серьезно! Я много раз нарушал директивы и сотни раз плевал на устав, но это не тот случай, — взгляд Джима неимоверно смягчается, становится даже грустным. У него в голове такая мешанина, он все еще не верит, что это происходит на самом деле. Если это и сон, то слишком затянувшийся. Как черт возьми отличить Вару от Маккоя, и кого он теперь по-настоящему хочет? — Я не понимаю, в чем разница! — восклицает Маккой, резко взмахнув руками. — Контрабанда, сокровища, артефакты или вот такой казус, — Леонард не совсем уверен в уместности этого слова, но ему ничего не остается сказать. Про себя же он отмечает, что его эмоциональный фон настолько нестабилен, что у него скоро совсем сдадут нервы. Ему определенно пора пройти курс восстанавливающей терапии. Нужно попросить Чапел назначить ему что-то. — Боунс, даже не начинай, просто пойми… — отмахивается Джим, смотря на него тем-самым-капитанским-взглядом. — Это абсурд, совершенно не понимаю! — его терпение лопает, он позволяет себе сорваться. — Я доверился тебе, Споку. Ты не можешь так поступить со мной после всего этого, ты не имеешь права! — Леонард в теле Эбигейл переходит на визг, сам того не замечая, и крепко бьет приподнявшегося на локтях Джима кулаками в грудь, отчего тот падает обратно. — Я каждый день проходил через ад. Находиться с тобой на одном корабле, со всей командой и не иметь возможности признаться, потому что боишься, что тебя заберут в психиатрию на опыты. И как ты смеешь говорить мне, что расскажешь обо всем адмиралтейству? — он настолько зол, что слегка вытянутое лицо Вару краснеет. — Скажи мне, ну! — он снова бьет молчащего Джима в грудь. — Скажи же! Но в этом момент и терпение капитана лопается. Он перехватывает запястья Леонарда и несильно прижимает того к кровати, сбивая с ног, вмиг поднявшись и сменив позу. — Потому что… — он заминается лишь на секунду, чтобы поправить растрепавшиеся и упавшие на лицо Леонарда волосы, — потому что ты не контрабанда, не животное, не бомба, не внезапный пожар… — Леонард непонятливо ежится, напрягая спину. — Боги, я бы поспорил насчет последнего, — произносит Кирк почти шепотом. Все внутренности Леонарда сжимаются, у него даже лежа трясутся ноги. — Я всего лишь хочу, чтобы ты стал прежним собой, хочу, чтобы тебе помогли, — Джим еле сдерживается, между ними жалкие двадцать-тридцать сантиметров, и сейчас они лежат в кровати. Вернее он почти полулежит на Леонарде, сжимая коленями его голые бедра. — Джим, прошу, послушай, я умоляю тебя, — в уголках его глаз скапливаются слезы, — все что угодно, только не сдавай меня, Джим. Я сделаю все. Все, что ты скажешь. В этот момент в голове капитана крутится слишком много этого «всего», и ему даже становится немного не по себе от подобных мыслей, которые преследуют его чуть ли не с момента, как он зашел сюда, и неважно, что Леонард сейчас женщина, это уже влечение не к Эбигейл Вару. Ему всегда хотелось Боунса, вот в чем штука. Та-дам, бинго. Еще когда они учились и жили вместе. Но тогда ему было легче не думать об этом, он списывал это все на гормоны, усталость, все что угодно — в конце концов, секс на одну ночь ему найти всегда удавалось. Он никогда не воспринимал это влечение всерьез, но теперь осознал, что это больше, чем просто либидо. В его сознании крутятся настолько жаркие и пошлые картины, что сдерживаться просто невозможно. Он почти видит, как резко стягивает с Леонарда эту глупую футболку, ласкает губами живот, ладонями идет ниже, сжимает мягкие ягодицы, целует его наконец в губы, трется пахом о промежность, играется с сосками, вызывая стоны… Как он делает ему приятно, доводит до пика, позволяет расслабиться, он бы так хотел этого… И вот, этот срыв все же происходит, он так долго держал это внутри. Неосознанно для самого себя он склоняется ближе, отпускает руки Леонарда, проводит ладонями по его ребрам, поддевает край футболки и прикасается к голой коже на талии, поглаживая изгибы большими пальцами. Затем припадает губами к мягкому животу, не целуя, а словно впитывая в себя ощущение тела Маккоя. Прижимается к горячей коже щекой, слышит, как шумно и рвано выдыхает Леонард. Он поднимает взгляд и видит, что Маккой откинул голову на подушку и водит руками по постели, не зная куда их пристроить и как вообще все это остановить. Кончиками пальцев Джим осторожно прикасается к кромке трусов, не собираясь заходить дальше, просто поглаживая. Ему уже окончательно сорвало крышу, поэтому он подбирается ближе к лицу Леонарда и целует его в линию челюсти, в то место, где рассыпаны линии родинок. Он чувствует, как Леонард под ним дрожит, и это ощущение настолько опьяняет его, что хочется продолжать чувствовать подобное бесконечно. Он здесь, никуда не пропал, лежит под ним возбужденный и взволнованный. Неважно, женщина он или мужчина, это больше, чем просто физиология. — Господи, Джим, что мы… — он кладет руки ему на спину и выдыхает, поймав быстрый поцелуй в щеку рядом с губами. В комнате становится так жарко, он тянется к трикотажу кофты Джима и тащит ее вверх, оголяя ему торс. Кирк все понимает и быстро стягивает с себя футболку, затем замечает, как Лен смотрит на его штаны и избавляется и от них. Теперь они на равных — кожа к коже. — Я так чертовски скучал, это было как вечность, — Джим запускает пальцы за кромку ткани трусов Боунса. — И я так хотел этого, хотел тебя. Леонард впервые стонет, как только Джим крепко сминает его ягодицы, не встретив сопротивления. Ему действительно давно не было так приятно, это лучшая разрядка. Маккой сдается и сам снимает с себя футболку, открывая Джиму вид на упругую грудь и набухшие соски, и в этот же момент он чуть раздвигает бедра, как бы давая ему разрешение. Боги, Джим разрывается, Леонард здесь, его так много, он совсем открыт, он отдается ему. Слишком много всего для одного вечера, много секса, от этого можно сойти с ума. Черт. Он же поведет себя как мудак, если сделает это, он не простит себе, этот поступок будет висеть ярмом у него на шее еще долгие недели. Джим останавливается. Он накидывает на Леонарда сверху свою водолазку, заботливо прикрывая женскую грудь. — Прости, я не должен был, это перебор, я веду себя, как нахальный мудак. Наверное, будет лучше, если я уйду, Леонард, думаю, ты и так все понимаешь. — Что? Нет, нет, нет, Джим! — он давит руками ему на плечи, не давая встать с кровати, а заставляя опуститься на спину. — Я не хочу, чтобы ты думал, словно я пришел сюда лишь чтобы поиметь тебя. Давай… давай не будем торопиться, — он даже не верит, что смог произнести это и прозвучал, как пятнадцатилетний пацан. — Я не могу контролировать это, и я не хочу выглядеть, как мудак, который тобой воспользовался, потому что чувствую, что ты на самом деле пока не готов, — он гладит кончиками пальцев лицо Леонарда и его распухшие искусанные алые губы, щеки, лоб. — Добавим больше нежности, да? Все для тебя сейчас иначе в этом теле. — В этом дурацком теле, — шепчет себе под нос Леонард. — В этом идеальном теле, — поправляет его Джим. — Ты сводишь меня с ума, — признается Кирк. — Твой запах и кожа, твои бедра, плечи, грудь, руки, это все прекрасно. Ты всегда обладал такой мощной энергией, — он берет его лицо в свои ладони. — И даже сам не осознавал этого. — Это правильно? — дрожащим голосом спрашивает Маккой. Он не уверен хочет ли отодвинуться. Наверное нет. — Это совершенно неважно, — уставше тянет Джим, крепче обнимая Леонарда. Он два месяца почти не был с ним рядом… не в эмоциональном плане. И вот словно после шторма корабль входит в тихую гавань. — Мне все равно, Леонард, я перебрал в своей голове все теории от твоей смерти до ареста, мне плевать. Я хочу тебя рядом, ты еще не понял? Сегодня, через месяц, через год, мужчиной или женщиной, это не играет роли. Просто будь тут. — Буду, — тихо произносит Леонард, натягивая через шею на себя кофту Джима. Она садится смехотворно идеально. — Хорошо, — Джим тепло улыбается, в свете лампы его глаза светятся мягким голубым светом. — Хорошо, — вторит ему Лен. — Свет на ноль, — отдает капитан приказ бортовому компьютеру и откидывается на мягкую подушку. Леонард устраивается рядом с Джимом и выдыхает, почувствовав кожей щеки горячую кожу груди мужчины. Невероятно правильно. Идеально.