Don`t look back

Каждое утро светловолосый хмурый человек выходит из квартиры 221b по Бейкер-стрит и, прихрамывая, спешит куда-то в сторону автобусной остановки. Он принципиально не берет с собой трость. Джон совсем не изменился. Трижды в неделю озабоченная миссис Хадсон выходит за покупками и обменивается парой слов с соседкой напротив: «Он нашел себе кого-нибудь наконец?» - «Даже не пытается. Только рабочий день закончится — он тут как тут. Вечера просиживает дома, все возится в его спальне...» - «Бедный мальчик... Уже столько времени прошло...» - «И не говорите», - на этом месте миссис Хадсон издает полный безнадежности вздох и спешит к себе, дабы не опоздать на очередное модное шоу и успеть предложить Джону чашечку травяного чая. Каждое дождливое утро приносит домовладелице массу неприятных хлопот, и порой она не находит душевных сил, чтобы подняться с кровати: ноющее бедро, безрадостный доктор, сумрачно теребящий в старой кружке чайный пакетик, не говоря уже о том, что квартира 221с окончательно и бесповоротно заросла черной плесенью. Отсутствие отрубленной головы в холодильнике и химической лаборатории на кухне отнюдь не радует миссис Хадсон. В лаборатории Бартса допоздна горит свет, и усталые люди в белых халатах давно перестали звать бледную, жутко похудевшую и молчаливую Молли пройти вместе до метро. В морге она еще более своя, чем прежде, отчеты сдаются стабильно раньше срока, отпуск вычеркнут из рабочего цикла как понятие. Мистер Браун, молодой щегол и по совместительству — начальник, пару раз озабоченно приглашал Молли в кабинет, не поднимая глаз проводил с ней воспитательные беседы, повествующие о необходимости отдыха, но после оскорбительно равнодушного взлета бровей в ответ на приглашение «как-нибудь отужинать» к себе ее больше не звал. Молли частенько, расправившись с работой над склянками, надолго замирает, глядя мимо своего отражения в темном матовом оконном стекле. Она, девушка, ни разу не дрогнувшая в процессе копания в чужих внутренностях, лихорадочно прятала глаза, когда Джон тихонько постучал в дверь ее квартиры, где она неделю как скрывалась от мира и людей, глядя в желтоватый потолок. Доктор молча протянул ей сверток, откуда она трясущимися руками вытащила заляпанный пятнами крови шарф. «Мне разрешили забрать», - тихо произнес Джон. «Тебе... нужнее», - выдавила Молли, но почти ожесточенно прижала шарф к груди и, кусая губы, прикрыла дверь, пропуская доктора в квартиру. Когда он заключил ее в тесные объятия, она неожиданно для себя вцепилась руками в его куртку и разразилась молчаливыми слезами, уткнувшись носом в сильное плечо. На похоронах она не плакала. Майкрофта Холмса, незаменимого во всех смыслах чиновника, все чаще видят в компании лучшего инспектора Скотланд-Ярда (по крайней мере, о том, что он лучший, с недавних пор стали утверждать газеты, хотя от Салли и Андерсена, ушедшего к ней от жены, определенно нет особого прока). Лестрейд причаливает рано утром на черной блестящей машине, подозрительно долго стоящей у полицейского крыльца, а вечером, оглядываясь, почти бегом направляется к ближайшему тихому ресторанчику, где парочка конспиративно воркует о преступлениях и делах государственной важности, попивает недешевое винишко тридцатилетней выдержки (интересно, как скоро инспектор сопьется?) и громким шепотом планирует грядущий уикенд. Обручальное кольцо на пальце Лестрейда кануло в небытие, и время от времени он кидает мрачные взгляды на безымянный палец Майкрофта, отчего тот умеренно пунцовеет и выдает что-то вроде: «Я же тебе все объяснил...». Эти двое беспрецедентно счастливы. Порой инспектор замирает над бумагами, уставившись на какую-нибудь навязчивую `S`, а Майкрофт трет глаза холеными ладонями, будто отмахиваясь от назойливых мыслей. Впрочем, происходит это все реже и реже. Жизнь, идущая своим чередом и затягивающая любые раны, обходит стороной Джона Ватсона. Замкнутый круг никак не хочет размыкаться. Однажды стены в геральдических лилиях застали возмутительную сцену: коротко стриженая женщина била доктора по впалым щекам, зверски кричала, трясла его за грудки... Доктор не реагировал, даже ухом не вел. Женщина, яростно разбрасывая по комнате вещи, кое-как уложенные в уже застегнутую на молнию сумку, зло приговаривала: «Я тебе покажу знойные степи, я тебе эти высокие звезды в задницу засуну, поэт хренов... Попробуй только, слышишь меня, попробуй только приблизиться хотя бы к одному аэропорту, я тебе голову откручу, слышишь? Миссис Хадсон, скажите же ему! Были бы живы родители...». Она рухнула в кресло, обхватила голову руками и навзрыд расплакалась. Удивление в минус сотой степени наконец отразилось на лице Джона, и он, осторожно приблизившись и прижав женщину к себе, успокаивающе проговорил: «Только не надо плакать. Пожалуйста, Гарри. Я никуда не поеду, хорошо? Да и... ты что, всерьез подумала, что с моим ранением кто-то ждет меня в армии?..». Идиотская идея номер два пришла в голову во время утренней смены день спустя. Оживившись, приведя в порядок отчетные документы и тепло распрощавшись с коллегами, доктор, дыша полной грудью, попробовал насладиться прелестью летнего вечера по дороге домой, попросил домовладелицу его до утра не беспокоить, взлетел по лестнице, посетовал про себя на то, что купить глушитель руки так и не дошли (нехорошо беспокоить соседей), и набросал записку Гарри. Но пистолета в ящике стола не нашел. Не нашел он его и под подушкой, под кроватью, даже в сумке и тайнике под подоконником. В этот момент в дверь робко поскреблась миссис Хадсон, которая вдруг вспомнила, что около часу назад забегал тот милый инспектор, попросил разрешения заглянуть в комнату к доктору, он одалживал ему книгу по криминалистике, а она сейчас ему очень и очень нужна, ведь Джон не против?.. Доктор вымученно улыбнулся и, набрав номер Майкрофта, высказал ему массу нелестностей, на что получил суховатое: «Сами потом спасибо скажете». Топиться и вешаться было крайне неэстетично, резать вены и подставляться под проезжающие машины ― истерично и ненадежно, а прыгать с крыши значило символично повторяться, что само по себе глупо и подростково. Джон бегал по утрам, пытался подработать волонтером (ничего не вышло: работа жутко раздражала), ходить на танцы, знакомиться с мужчинами и женщинами, уехать на пару дней... Разбор вещей Шерлока принес плоды: целая коробка нацарапанных на чем придется записей ждала своего часа. Переписывание заметок и их корректирование заняло почти год. Материалов хватило бы на пару книг... Но его почерк, пятна пролитого кофе, тонкие кудрявые волоски, сохранившиеся между страниц, - все эти ничего не значащие мелочи убивали Джона изнутри. Сжав кулаки, он каждый вечер заходил в спальню Шерлока (потом силы кончились, и коробка перекочевала в гостиную) и аккуратно сортировал бумаги, раскладывал по хронологии, переписывал в тетрадь, а потом и перепечатывал. Пару старых потрепанных молескинов, стараясь не смотреть, завернул в оберточную бумагу и засунул подальше на книжную полку: они даже пахли им... Пиджаки, принесенные из химчистки, висели стройными рядами в большом платяном шкафу. Разноцветные рубашки, почищенные и развешенные по цветам, занимали львиную долю свободного пространства. Открыв однажды зеркальные дверцы, Джон быстро навел там порядок и больше туда не заглядывал. Кроме шарфа в морге ему отдали кожаные перчатки. Джон не мог на них смотреть: перед глазами сразу появлялись торчащие сквозь землисто-бледную кожу ребра, поблекшие волосы и холодные руки с посиневшими ногтями. «Это он?». Доктор вспомнил Ирэн Адлер и ее параметры. «Он», - одними губами ответил он и, взяв под руку дрожащую, посеревшую от горя Молли, нетвердым шагом направился мимо скорбного Майкрофта к выходу.