Пять историй, не случившихся с Дженни Слейтер

— Не беспокойся, я могу забрать их и попозже, — говорит Дженни и ловит Джона за запястье. — Пойдем. Он выглядит немного смущенным, но по-своему довольным. Часы он отдает ей на следующий день. После этого дела у них идут довольно неплохо. Они женятся в апреле тысяча девятьсот шестьдесят третьего. Отец Джона приезжает на свадьбу и выглядит счастливым. Уолли Уивер при Джоне шафером, сестра Дженни — подружка невесты, и весь исследовательский отдел Гита Флэтс полным составом дарит им громадный торт, украшенный моделью атома. (Джон немного недоволен тем, что это модель Резерфорда, но больше тронут). Дженни же никогда не была так счастлива. На приеме Мильтон Гласс провозглашает тост за доктора и доктор Остерман, после чего подобно грому ударяют аплодисменты. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом у них рождается дочь. Они называют её Элеонорой, в честь тетки Дженни. В начале тысяча девятьсот шестьдесят восьмого они покидают Гита Флэтс ради ЦЕРН. Говорят друг другу, что военные исследования больше нуждаются в техниках, чем в ученых. Говорят друг другу, что эта работа будет интересней. Говорят друг другу, что Швейцария — отличное место, чтобы растить ребенка, там прекрасный климат, захватывающие образовательные перспективы. Не говорят то, о чем втайне оба думают: в списках основных целей Швейцарии нет ни у кого. Нет никаких официальных заявлений, но Джон, читающий московские газеты, более чем уверен: русские, также, как и американцы, разрабатывают бомбу внутреннего поля. Но никто ничего не говорит. Комментарии политиков туманны, письма от старых друзей из Гита Флэтс уклончивы, и остается только надеяться, что никто не сделает ничего глупого. Элеонора замечательная девочка. Уже в четыре года она заявляет, что найдет ответы на все загадки вселенной. Джон, смеясь, прижимает её к себе и говорит, что у неё точно не меньше шансов, чем у всех остальных. В ту ночь он обнимает Дженни особенно крепко и шепчет ей в плечо: — Если только она доживет. Если только хоть кто-нибудь из нас доживет. — Все будет хорошо, — отвечает Дженни тихо. — Если только все обойдется. Если только коммунисты не взбесятся. Если только никто не найдет оправдания. Если только однажды утром мы не проснемся, чтобы обнаружить, что какой-то идиот нажал на кнопку, превратив Нью-Йорк в светящуюся кучу голубого щебня... — Люди не настолько тупые, — шепчет Дженни и всем сердцем хочет в это верить. Разговоры о разработке генераторов на голубом поле продолжаются — все надеются, что они будут столь же эффективны, как ядерные реакторы, но менее опасны — но пока единственный результат это Бомба, Которой Не Существует. Среди физиков это секрет полишинеля, но официально никто ещё ничего не знает. Судя по новостям из Вашингтона, американское и русское правительства становятся все раздражительнее. В тысяча девятьсот семьдесят пятом Уолли Уивера арестовывают по подозрению в шпионаже во время чистки, которая захватывает ещё одиннадцать исследователей Гита Флэтс. Немногим позже его и ещё семерых арестованных освобождают за недостатком улик. Ещё четверо исчезают без следа. Джон и Дженни никогда не узнают, что с ними случилось. Им присуждают Нобелевскую премию по физике в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, за работу по изучению квантовой структуры голубого поля. После Жолио-Кюри они первая семейная пара, удостоившаяся такой чести. Сравнивают их постоянно. «Благодаря Остерманам наше понимание природы вещей вновь пережило революцию» - гласит статья в одном из журналов, но понять из неё, как именно и почему это произошло, невозможно. Неудивительно, если вспомнить, какой тайной окутана сама идея голубого поля. В теории, формула, которую они вывели, позволяет превращать одни частицы в другие по собственному желанию. Воплощает мечту об алхимии. На практике, они изменили пока всего несколько дюжин молекул. Десятилетие работы не слишком повлияло на природу вещей. В ночь после церемонии они засиживаются допоздна, разговаривают, держатся за руки. Наконец Джон начинает беспокоится, куда делась Элеонора. Находят они её на балконе, она смотрит на звезды. Даже электрический свет Стокгольма не мешает им быть удивительно прекрасными. — Эй, — окликает её Джон и быстро обнимает её. — О чем ты думаешь? — Ни о чем, — у любого другого подростка это прозвучало бы угрюмо, но Элеонора так выражает желание поговорить об их работе. Дженни улыбается. — Та лекция, которую вы читали в том году, в Париже. На... Она прерывается. Щурится на горизонт на юго-западе. — Эй, вы это видите? Примерно там, где находится Лондон, небо наливается голубым. Чушь, - думает Дженни. Какой-нибудь странный атмосферный эффект. Северное сияние. Просто похоже. Ведь не было никаких дипломатических инцидентов. Британия всего лишь союзник США и никто по-настоящему не верит в доктрину Первого Удара, люди не настолько тупые... Но свет становится все сильнее, проходит несколько мгновений — сердце Дженни пропускает удар за ударом — и вдруг становится темно. Слишком темно. Кто-то где-то кричит, далеко внизу люди выбегают из вестибюля отеля, размахивают руками, хотят лучше видеть происходящее. Громкий удар, как будто опрокинулся тяжелый шкаф. Ещё крики. Люди выскакивают из боковых дверей в тяжелых пальто поверх пижам, словно спасаясь от пожара. Пальцы Элеоноры побелели на перилах балкона. Она не двигается. Дженни тянется за её спиной, берет Джона за руку и крепко стискивает. Ладонь его бесформенная и липкая. Она не смотрит на него. Не хочет видеть, на что прямо сейчас похожи его глаза. Телефон в их комнате звонит, но никто не подходит к нему, чтобы ответить.