Потерянное наследие

То, что появляется с другого конца павильона, ввергает их обеих в такой шок, что они не в силах даже броситься в какое-нибудь укрытие: идол настолько большой, что почти задевает головой высокие своды храма — Хлоя как-то слишком отстраненно думает, что это около пятнадцати метров — у него десять рук, в восьми из которых он держит мечи и топоры разных причудливых форм, в верхней левой — сгусток синего пламени, и в верхней правой — мечущуюся между каменными пальцами молнию. — Это ещё что за тварь?! — кричит Надин, выглядывая из-за колонны, — и едва успевает увернуться от промелькнувшего перед ней разряда электричества. Очертание обнаженной груди, высунутый аж до тощего живота язык и гроздь каменных черепов, висящих на шее идола, подсказывают Хлое, что перед ними никто иная, как Кали, Черная мать богов. — Шри Парамешвари(1), — от ужаса она шепчет имя слишком тихо, поэтому Надин непонимающе оборачивается на неё, и воровке приходится повторить. — Богиня Кали и её десятирукая форма — в каждой паре рук заключена сила одного из богов, создавших её: пламя Агни, мощь Вишну, разум Индры, ярость Шивы и жизненная сила Брахмы. Боги создали её, чтобы победить самого могущественного из демонов, но после его убийства Кали оказалась настолько опьянена кровью, что пошла в смертоносный пляс по поверхности планеты, сметая все на своем пути. У неё на шее ожерелье из голов демонов, и они все ещё живы и яростны также, как она; она обнажена, но её броня — это её гнев, поэтому никакое оружие не может повредить её. — Ты хочешь сказать, что вот этот дым, что вокруг неё вьется — это броня? Магическая защита? — Боюсь, что так. — Черт, — рычит наемница. Они обе так устали, что едва держатся на ногах, но Надин упрямо заталкивает новый магазин в свою штурмовую винтовку и передергивает затвор, показывая, что готова к бою. — И чем её победить? — В легендах, она успокаивается после сражений, только наступив на своего мужа, бога Шиву. — А вон там, посмотри, — Надин указывает на внушительную неровность в полу; поначалу Хлоя решает, что это просто груда камней, заплетенных лианами и заваленных землей, но потом замечает, что там нечто похожее на человеческую фигуру. — Похоже, это мужская фигура — она как раз и символизирует легшего под ноги своего творения Шиву. Остается дело лишь за малым — как-то заманить статую размером с пятиэтажный дом именно в этот угол зала. План приходит в голову Хлое неожиданно, и она даже не предупреждает Надин — просто раскручивает крюк и, зацепившись им за каменную балку между двумя колоннами, спрыгивает вниз. Она пролетает прямо перед лицом статуи — а, отпустив веревку, Хлоя приземляется чуть левее неё. Маневр удается так, как воровка его и задумала — каменный идол упирается всей ступней точно в живот распластанной по полу скульптуры, и на мгновение замирает; Хлоя готова поклясться, что видит, как сияние магии в его глазах тускнеет, а руки с оружием опускаются по обе стороны его тела, как вдруг — он снова издает ужасный скрежет, просто разбивает скульптуру на множество мелких осколков и стремительно надвигается на неё. Не сразу осознав свою промашку, Хлоя только и может, что беспомощно наблюдать, как над её головой одна за другой заносятся все десять рук Кали — в некотором роде, это даже красиво, и поэтому настолько завораживает; мозгу каким-то невзрачным дымом страха тянется мысль, что от неё и мокрого места не останется, настолько огромны лезвия мечей и топоров — Хлоя даже не обращает на неё внимания. Вряд ли это сейчас так важно. Из ступора её вырывает упавшая под ноги граната и крик Надин: — В сторону! Хлоя не знает, как у неё вообще мог сработать трюк, которому она однажды научилась у Нейта, - она и не задумывается, когда подбирает мелькающую красным огоньком капсулу и, метнув её в стык колена статуи, что есть сил бежит к груде каменных блоков, бывших когда-то колонной, неподалеку. Взрыв раздается прежде, чем она успевает спрятаться - но её только окатывает волной жара, чуть толкает в спину, не сбивая с ног; когда Хлоя снова возвращает себе равновесие, она оборачивается и видит, что идол Кали даже не поцарапало — только свернувшийся в месте взрыва дым сиял чуть ярче, чем вся остальная броня. От обрушившегося рядом удара мечом воровка едва успевает уйти перекатом, - спрятавшись за колонной, она кричит в ту сторону, где засела Надин: — Не сработало! Ещё идеи? — У нас не получится её победить. К черту, Хлоя, лучше бы нам убраться отсюда, пока ещё не лишились голов, а Бивень Ганеши проще будет уничтожить, скинув пару бомб с истребителя, — наемница в панике оглядывается, ища выход, одинаково удобный и для себя, и для катающейся по полу Хлои — и тут же вскидывает руку. — Вон! Если доберемся до крыши, сможем уйти через то отверстие. Хлоя прикидывает расстояние — световое окно, которое приметила Надин, на самом последнем ярусе крыши, на высоте около ста пятидесяти футов, и даже с самой нижней балки оно гораздо больше, чем длина её веревки, значит, добраться за один прыжок она не сможет. Надин, видимо, тоже это понимает: — Я доберусь по уступам и поймаю тебя, давай! — Хорошо, я за тобой! Надин прыгает первой, зацепившись за каменную балку и подтянув себя на неё, перебирается по выбитым в камне узорам и статуям; добравшись, она разворачивается и машет рукой, что готова подхватить Хлою. Воровка раскручивает крюк, но не успевает зацепить его — её сбивает с ног ударом сбоку и отбрасывает к противоположной стене павильона. Что-то предательски хрустит в боку, но Хлоя старательно не обращает на это внимания; стиснув зубы, она перекатывается на живот, уходя от рубящего удара мечом наяр, вскакивает на ноги и кидается в первую выбранную сторону — к алтарю. На ходу она пытается придумать план: полукольцо на его вершине слишком узкое, чтобы она смогла спрятаться полностью, но, если она сможет хотя бы добраться туда, идолу придется замахнуться повыше — и тогда тот не защищенный магией стык под его руками окажется открытым. Это единственный — и оттого самый правильный — вариант спастись, что у неё сейчас есть, и единственный шанс победить, тот самый, пришедшийся на целый миллион безуспешных попыток шанс; прежде, чем уцепиться руками за выступы в стене и взобраться на алтарь, она поворачивается к уже подтянувшейся до крыши наемнице и кричит так громко, как может: — Когда она замахнется, постарайся закинуть гранату ей под ребра! Окончание её крика забивается обрушившимся рядом ударом медного копья, но воровка все же надеется, что Надин смогла её расслышать, поняла, что ей нужно делать — иначе Хлоя обречена. Она карабкается на самый верх алтаря и, как только может твердо встать на ноги, стремглав кидается к спасительному углублению — но её сбивает с ног взрывной волной. Воровка чертыхается — нет, слишком рано, магическую защиту Кали наверняка не пробить с внешней стороны, — и из последних сил подтягивается к краю отверстия. Она мельком видит, как идол заносит топор над алтарем, и успевает скатиться в него и сжаться всем телом — как вдруг ещё одним взрывом, куда более мощным, чем могли бы взорваться их гранаты, идолу разносит грудную клетку на несколько огромных каменных глыб; начавший было опускаться топор уводит в сторону, и только благодаря этому Хлоя остается жива — лезвие впивается в алтарь всего в нескольких футах от её головы. Надин все-таки смогла сделать это. — Да! — ликующе кричит Хлоя. Ей - как и Надин, судя по её шокированному выражению лица, - не верится, что им удалось обойти защиту из магии и развалить идола размером с целый небоскреб. Воровка начинает спускаться вниз, когда сквозь шум осыпающегося камня слышит голос Надин, успевшей вернуться на свое прежнее место: — Я спасла твою шкуру, Фрейзер. — Неплохо, Росс!(2) — смеется Хлоя, повисая на одной руке и вскидывая вторую вверх в ознаменование победы; она не ожидает, что все ещё рушащаяся статуя Кали с грохотом врежется в алтарь, поэтому не цепляется достаточно надежно — это её и подводит. Когда остатки тела идола обрушиваются к подножию алтаря и сотрясают его ударной волной, Хлоя в панике протягивает руку, чтобы схватиться за выступ, но не успевает — и падает с высоты, не удержавшись. Усыпанный осколками камня пол приближается слишком быстро для того, чтобы она успела сгруппироваться и при приземлении уйти в перекат, смягчая силу удара — поэтому вес её тела приходится целиком на торчащий из пола острый кусок меча наяр. Она сперва даже боли не чувствует, только оглушающий толчок при приземлении — и лишь потом взвизгивает, прижимая руки к вмиг покрасневшей от брызнувшей крови футболке. — Хлоя! — Надин спешит так, что едва не падает на каждом шагу, подволакивая раненную ногу — похоже, ей сильно прилетело каким-то осколком медного оружия. — Все… Все нормально, — проводя ладонью по ране, чтобы убедиться, что ей не кажется, Хлоя чувствует, как её начинает трясти истерическим смехом. — Даже брюшину не пробило, на удивление. Какая же я везучая. Они пробираются в разлом в стене, осторожно бредут по узкой каменной дорожке, выложенной среди светящегося странным флуоресцентным синим бассейна — кто знает, что за вещество в нем, кислота, щелок или древнейший яд; но, в какой-то момент, Надин неудачно оступается, и её раненная нога оказывается в бассейне по самое колено. Наемница вскрикивает больше от неожиданности: — Ах, черт! Холодная! — Ты в порядке? — испуганно спрашивает Хлоя, подтягивая наемницу обратно на камни, и та кивает: — Да… вроде. Кожу не разъело, волдырями не покрыло, и мышцы не слезли — значит, идем дальше. Перед ними — точно такая же панель, какая была в храме Ганапати; Хлоя, устроив Надин около стены, вжимает камни в том же порядке, что набирала там. Но понимает, что стоило сначала исследовать стены на предмет нового кода в тот же момент, когда вылетевшее их стены лезвие перерубает ей глотку — не полностью, оставляя небольшой просвет в гортани. Пошатнувшись, Хлоя поднимает руки — они все алые от её крови, — и оседает на землю, отстранённо думая, это ей так повезло, что не отрубило голову полностью, или так и было задумано? Надин бросается к ней, вскрикивая от ужаса: — Боже, Хлоя! Хлоя? Ты слышишь меня? — Видимо, все мое везение кончилось там, у алтаря. Я… Я теперь прям как ты, правда? — не обращая внимания на пузырящуюся в углах рта кровавую пену — теперь крови ещё больше — Хлоя поднимает глаза на Надин и ухмыляется. — Только вот залатать меня не получится. — Не смей сдаваться, я что-нибудь придумаю. — Ничего уже не сделаешь, — мир вокруг размазывается до непонятных серых пятен, единственное, что все ещё остается в фокусе — это лицо Надин; Хлоя невольно любуется её ярко-янтарными глазами. Сейчас у неё светлые глаза, потому что она боится. Или в гневе. Или и то, и другое, и ещё прибитое сверху паникой, потому что вытащить её тело отсюда Надин не сможет, с её-то ногой. Значит, Хлое придется остаться здесь; она, наверное, даже не успеет сгнить, её съедят насекомые прежде, чем это произойдет, и, когда ещё через пару десятков веков кто-нибудь набредет на развалины древнего храма, то обнаружит только кучку ничем не примечательных костей у выбитой в цельном камне ниши, такой же пустой, как и весь остальной храм. Если этот кто-то будет ещё и археологом вдобавок, он сможет узнать, что кусок бедренной кости, единственный не распавшийся в труху при первом прикосновении, принадлежал женщине, — но не больше; тайна личности другой женщины, что пришла с ней и смогла уничтожить могущественный артефакт, несущий гибель для всего человечества, так и останется нераскрытой. Хлоя улыбается своим мыслям — наверное, она уже почти вернулась в космическую пустоту, раз заглядывает так далеко в будущее. Но что-то ещё держит её в изуродованном теле. — А я все-таки была права. Тогда, в Гадаге… — Хлоя кашляет, но продолжает через силу. — Когда сказала, что умру раньше, чем… чем мы найдем Бивень. Наверное, она должна сказать Надин, что любит её, невзирая на то, что Хлоя не умеет любить — этот секрет она унесет с собой, зато в памяти наемницы останется прощание в лучших традициях сопливых мелодрам со слабо прописанным экшном, с таким пафосом заявленным в начальных титрах. Скорее всего, это убьет её; Надин никогда больше не сможет подпустить к себе кого-то другого настолько близко, как Хлою. Она будет пытаться справиться с тем, что мозгоправы цинично назовут посттравматическим стрессовым расстройством, и никак не свяжут её состояние с этими недолгими отношениями с Хлоей, потому что Надин расскажет о них немногое; она снова вернется в армию, но погибнет на первом же задании, намеренно подставившись под пулю. А может быть, она, не уходя из святилища, соберет все оставшиеся у неё и Хлои гранаты, выдернет все чеки разом и не выпустит их из рук, хотя могла бы спокойно уйти. Меньше всего Хлое хочется, чтобы жизнь Надин закончилась так. Поэтому она просто закрывает глаза. Проходит, наверное, целая вечность после того, как Хлоя прекращает дышать; она ещё может немного чувствовать свое тело, но не может пошевелить ни единым мускулом, и уходит куда-то, где, кажется, ничего нет, но где её с нетерпением ждут — как вдруг её что-то дергает назад. Холод. Она вздрагивает от пронизывающего до костей льда, но одновременно ей как будто становится легче дышать; она на пробу втягивает воздух в панически сжимающиеся легкие раз, другой, небольшими дозами, чтобы убедиться, что ей не кажется, — и только потом вдыхает полной грудью, чувствуя ни с чем не сравнимый вкус кислорода. — Хлоя? Ты слышишь меня? Это голос Надин, и он такой же испуганный на грани истерики, как и сама Хлоя, которая вдруг подскакивает на ноги, но падает обратно в воду и ощупывает руками свою шею. На ней нет даже следа от раны, только немного пятен крови остается на пальцах, когда воровка подносит их к глазам. — Что? Что ты cделала? — Я не знаю. Эта вода, она… Я заметила, что у меня затянулась рана на ноге после того, как оступилась в неё. Подумала, что, может, это спасет тебя… И оказалась права. У Хлои такое чувству, будто сердце вынули из её груди — и теперь оно окровавленным комком плоти трепыхается в ладонях Надин. Все ещё живое. Они упоенно целуются, прямо так, обнявшись в ледяной воде — как вдруг их прерывает мужской голос: — О, ну надо же. Полюбуйся, Рика — кажется, мы успели точно к развязке. В глазах Хлои читается немой вопрос, на который охотница, появившаяся вместе с Асавом в том же проломе, через который они прошли несколько минут назад, с удовольствием отвечает: — Ты очень плохо соображаешь, когда влюблена. Думаешь, когда вы пришли за трезубцем в Гадаге, я по чистой случайности промахнулась мимо её головы, хотя стреляла почти в упор? Это даже как-то обидно. Да и то, что у трупа в машине был пробит череп, трудно было не заметить. Она держит их на прицеле, пока Асав вводит правильную последовательность в панель — и перед ним она разъезжается в стороны, открывая лежащий в самой глубине ниши Бивень Ганеши — обрамленный в витое золото слоновий бивень, покрытый пятнами пыли, плесени и чего-то бурого, похожего на кровь. Асав забирает его в руки и оборачивается к ним; на его лице написано ликование: — Наконец-то! То, на что я потратил столько долгих лет поисков! То, что подчинит мне этот никчемный мир. — Не в этом варианте вселенной, sobat (3), — говорит Рика прежде, чем перевести прицел на него; она нажимает на курок, разнося в куски череп, и не спеша проходит по камням над водой, чтобы подобрать выпавший из рук Асава Бивень. Хлоя кричит ей: — Зачем тебе это надо? Ведь с помощью Бивня ты не сможешь разбогатеть. — Он нужен не для этого. Я хочу вернуться на шесть лет назад и переписать один-единственный эпизод своей жизни. Тот, в котором я направила пистолет Дрейку в голову, но не стала стрелять. Если бы он умер тогда, мой брат сейчас был бы жив. Теперь пистолет направлен в её голову — и лежит он в руке Надин: — Обычно я не убиваю невиновных, Рика, но ты — ты самое отвратительное существо, которое мне приходилось встречать, — и здесь твой путь обрывается, — Хлоя отворачивается, потому что не хочет видеть разбрызгивающихся фонтаном мозгов Рики — или не хочет знать, что причиной тому стала Надин, — как вдруг замечает знакомый знак на стене рядом. — Я положу его обратно и кину туда гранату, чтобы навсегда уничтожить Бивень, — произносит Надин за её спиной. — Нет, не бери в руки, подожди! — Хлоя лихорадочно осматривает стену, сплошь испещренную одним-единственным знаком, тем, который Хлоя по чистой случайности сумела разобрать на рукояти трезубца. Одержимость. — Мне кажется, Асав искал Бивень не потому, что хотел выиграть войну, а… Только теперь она оборачивается — и видит, что Надин сжимает артефакт в руках. Хлоя настороженно подходит к ней, пытаясь заглянуть в глаза: — Надин? Ты что делаешь? — Скольких смертей можно было бы избежать, убив одного. Хлоя, ты разве не задумывалась об этом? — Не надо, прошу. Нейт, может быть, не святой, но за свою жизнь он спас больше людей, чем можно себе представить. Он буквально спас мир, и даже не один — целых три раза. Если бы мафия, погнавшаяся вместе с ним в джунглях на островах Тихого океана, смогла вывезти золотого идола Эльдорадо, множество людей превратились бы в кровожадных монстров и поубивали всех остальных. Если бы тот сербский психопат с манией мирового господства выбрался из Шамбалы, он сжег бы земной шар дотла за день. А три года назад — не уничтожь он Ирам и ту отраву, что город таил в себе, мир захлебнулся бы в крови и кошмарах. Надин поднимает на неё глаза, но не видит: её глаза заливает черным — не так, как когда она смотрела на Хлою с желанием, это не расширенные возбуждением зрачки, это сама тьма, что была заключена магией в Бивень Ганеши, а теперь, наконец, получила возможность выбраться из своего заточения, — и она заполняет её глаза полностью, не останавливаясь на радужке, но проливаясь дальше, на белок. В конце концов, от века до века глаза наемницы оборачиваются в абсолютную тьму. Хлоя обхватывает ладонями лицо Надин, торопливо целует её, касаясь губами припыленных веснушкам скул, углов губ и острой линии подбородка, пытаясь вернуть ту, которую знает — но вместо неё перед Хлоей лишь тьма, кровожадная, требующая плоти, крови и исполнения своих прихотей. Воровка поздно понимает исходящую от неё опасность. Вот в чем заключалась истинное зло Бивня Ганеши, и вот о чем предупреждал появляющийся везде знак одержимости — не в самом факте, что артефакт может переписывать историю, а в том, что он подчиняет волю человека себе, заставляет его переписывать историю так, что случаются самые ужасные вещи; что, если не остановить того, кто взял однажды в руки Бивень, мир обратится прахом. Когда Надин — точнее, то, что завладело её телом, и теперь коварно улыбается ей, слизывая с внезапно полезших над обычными зубами обоюдоострых клыков собственную кровь, — впивается пальцами в шею Хлое и поднимает над собой так, что воровка в панике сучит ногами, но так и не может дотянуться до земли, она делает это, не прикладывая ни малейшего усилия. Теперь Хлоя ничего не может сделать, даже если будет пытаться: точка невозврата пройдена. Она готова к этому — готова лечь перед ней, готова вытерпеть раны от своего ножа, который наемница неторопливо вытаскивает из чехла на бедре, готова к виду собственных кишок, намотанных на её руку, лишь бы она на этом успокоилась. Видя, как она заносит нож, Хлоя инстинктивно зажмуривается и скрещивает руки перед грудью в защитном блоке — она знает, что ей это никак не поможет, что даже усугубит ситуацию, потому что так нож сначала изрубит ей предплечья, множа боль в геометрической прогрессии, и только потом доберется до груди и прекратит её мучения, но все равно ничего не может с собой поделать. Она вся сжимается в ожидании боли — но ничего не происходит ни через несколько секунд, ни через минуту. Потом рука, сжимавшая её горло, исчезает, и Хлоя, давясь кашлем, чувствует твердую землю под ногами — она заваливается назад, но ей удается удержаться прямо и не упасть; боясь увидеть то, во что могла превратиться Надин, она все же чуть опускает руки и открывает глаза. — Хлоя? — Надин смотрит на неё — собственными, ярко-янтарными глазами, — и испуганно шепчет. — Я что, причинила тебе вред? — Надин? — воровка неверяще падает перед ней на колени, даже не помня о том, что задыхалась в её руках секунду назад — потому что, на самом деле, это были не её руки. — О господи, Надин, неужели ты вернулась? Лицо наемницы оказывается на одном уровне с её, когда она тоже опускается вниз. Они молча смотрят друг на друга какое-то время. — Я... Я... — говорит Хлоя, судорожно сглотнув подступившие слезы — она не знает, радости или чего-то другого, о чем боялась думать, и что другие обычно называли "любовью". — Знаешь, на секунду я поверила, что ты поддашься этому, и действительно перепишешь историю, — на грани слышимости заканчивает она свою мысль. Надин смотрит на неё так долго, что воровка понимает — они обе хотели услышать совершенно не эту фразу. — Сделай себе одолжение. Скажи это вслух. Её одолевает чувство сильного дежа вю — когда-то Хлоя сама давала этот совет. Нейту. Тогда она думала, что, в общем, счастлива и за него, и за Елену, и только самую малость расстраивалась, что закончились едва ли не самые искренние отношения в её жизни. — Я никогда никому не говорила, что люблю. Видит бог, Надин, я не умею любить, но… Но то, что происходит между ними, и любовью-то нельзя назвать. Хлое вообще не нравится слово «любовь» — оно слишком приторно-слащавое, царапает язык на букве «л» и чересчур отдает обычностью; это слово подходит кому-то вроде Нейта и Елены, но никак не ей и не тем, кто по каким-то причинам оказываются достаточно близко. Поэтому в ответ на пристальный взгляд Надин она поднимает ослепительно яркие серые глаза и шепчет: — Я тебе доверяю.