Баллады Убийцы

Саммари: Сделки с Дьяволом никогда не бывают простыми Услышав слова Баки, Красный Череп оборачивается и пренебрежительно его оглядывает, не узнавая, а затем взгляд возвращается снова, зрачки удивленно расширяются. — Игрушка Золы…? Баки криво ухмыляется и подмигивает. — Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, 32557038. К вашим услугам. Окровавленные мышцы лица Красного Черепа яростно дергаются. — Вот небрежный идиот! Это не должен быть ты… Баки одним движением поднимается на ноги — воплощение убийственной грации Солдата. Несколько секунд он смотрит на Шмидта пустым, неподвижным взглядом, после чего пожимает плечами и небрежной походкой заходит в ту дверь, откуда только что вышел Шмидт. — Жизнь полна небольших разочарований, Джонни-бой, — бросает он, снова становясь бруклинским уличным пацаном. Комната, в которую он заходит… Господи, это же их со Стивом гостиная где-то в 1938. А вот и сам Стив, сидит на диване, рисует и улыбается ему. Даже запах правильный: влажность, и мыло для стирки, и кофе, и пот. Баки со вздохом опускается на пол. Его физическое тело, истекающее кровью и слабое, сейчас где-то между этим местом (где бы это ни было) и пещерой в Латверии, цепляется за руку полусгнившего оживленного трупа Красного Черепа. А он сейчас сидит предположительно перед одним из Семи Королей Ада, которому заложил себя Красный Череп, и который играет с его галлюцинацией о Стиве. Случаются такие моменты, когда человек решает, что ему уже нечего терять. Баки понимает, что он достиг этого момента, и то, что он собирается сказать, в высшей степени безрассудно. Он просто не может заставить себя волноваться по этому поводу. Слишком выбит из колеи. Он постукивает сигаретой по ладони и зажигает ее, затем поднимает взгляд на существо-Стиви, которое откладывает альбом и улыбается ему. Его нутро реагирует на эту улыбку так же, как всегда, и он не может оставаться неподвижным, не может полностью войти в режим Солдата. Единственное, что сумел втолковать ему доктор Стрэндж — это будет поединок умов, а не грубой силы. Самая важная из сыгранных им шахматных партий. Поэтому Баки улыбается существу-Стиви своей лучшей улыбочкой «плохого мальчика». — Да неужели? — говорит он, затягиваясь сигаретой и глядя большими голубыми глазами. — Хочешь сказать, я прошел весь путь до Ада и не увижу настоящего Дьявола? Это мои худшие каникулы. Баки нервничает, стараясь сдержать дрожь рук (магия пугает его до чертиков, она слишком напоминает копание в его в голове), и бормочет: — Почти так же паршиво было, когда меня послали в гребаный Ирак: «Поезжай, Солдат, отличные каникулы на пляже! Мили песчаных дюн», — сказали они. Ага, и никакого тебе гребаного океана, козлы. Послушай моего совета: никогда не позволяй Гидре планировать свой отпуск. Существо-Стиви внимательно рассматривает его. Хватит болтать, Барнс. — Кстати, А+, — говорит он, обводя рукой комнату и иллюзию. Затем, чтобы чем-то заняться, он раскладывает свои пистолеты и начинает их разбирать и чистить, один за другим. Руки перестают трястись уже на втором пистолете. Между делом он задается вопросом, будет ли здесь работать оружие… или же это какой-то вариант астральной проекции? Или другая его версия? Может, он галлюцинирует, чтобы удержаться от срыва? Господи, до чего же он ненавидит магию. Сплошная бессмыслица. С намеренной неторопливостью он собирает пистолеты и откладывает в сторону. Затем берется за ножи, проверяя их на наличие грязи и на остроту. Дойдя до метательных ножей, он ощущает, что комната… меняется вокруг него, испаряется, и вот они уже на природе, на травянистой лужайке, окруженные запахами лета. Существо-Стиви превратилось в душераздирающе красивого черного мужчину, приблизительно семи футов роста, с темной до синевы кожей и золотыми как солнце глазами. В кремово-белом костюме он восседает в директорском кресле. На левой руке мужчины поблескивает большое рубиновое кольцо. Оно на уровне глаз Баки, и он видит выгравленный на камне символ. Он улыбается. — Асмодей. Похоть и подлая месть. Что ж, ты меня подловил. Король Ада улыбается и слегка наклоняет голову, польщенный, что его узнали. Когда раздается его голос, кажется, он идет отовсюду, низкий, более прекрасный и более обжигающий, чем выдержанный виски. — Чего же ты хочешь от меня, Джеймс Бьюкенен Барнс? Баки наматывает на металлический палец травинку. — Вообще-то, ничего. Я здесь не ради магии, или власти, или чего-то в этом роде. Мне вроде как… хорошо там, откуда я пришел. — Твоя рука, возможно? — Ну не знаю. Ею удобно останавливать пули, — Баки поднимает глаза. — В меня стреляют. Часто. И… теперь это я. С живой рукой это буду… не я, — он морщится, не уверенный, как продолжать. — Вообще-то я здесь ради того, что хочешь ты. На эбонитовом лице Асмодея мелькает удивление. — Неужели? — Полагаю, вышедший отсюда Тутси Поп (Tootsie Pops — твердый леденец с жевательной резинкой внутри — прим. перевод, взято из Википедии), пообещал тебе весь мир, если ты вернешь его на Землю и запихнешь в мое тело, и может, от щедрот добавишь ему чуток магии. Слушай, во-первых, ты уверен, что тебе действительно нужен наш мир? Там бардак. Мы — кучка безволосых беспокойных макак, и мы никогда не слушаем, и что бы ты не пытался заставить нас сделать, мы это испоганим, и в результате, ты будешь все свое время проводить, гоняясь за нами и пытаясь заставить вести себя прилично. Честно, если имеется другая сторона, и ты хочешь им насолить, позволь ангелам завладеть миром. И можешь сидеть здесь, лопать попкорн и смеяться над ними, пока они бьются в истерике. Теперь Асмодей почти улыбается. Может и так. Будем надеяться, это не оскал. Баки слегка приглушает голос. — И во-вторых, строго между нами? Шмидт туповат. Мой лучший друг почти в одиночку похерил его планы в 1944, когда он в первый раз вознамерился покорить мир. Попробуй спроси Шмидта о Капитане Америка, и полюбуйся, как он станет еще краснее. А ведь я добрых семьдесят лет вкалывал на его организацию, Гидру. Это не те люди, которых ты захочешь видеть, скандирующими твое имя по всему городу. Баки осторожно срывает еще одну травинку металлическими пальцами. — Так вот. Чего ты хочешь? Потому как, если ты хочешь империю на Земле, этого я тебе дать не могу. Правда, не уверен, что и Шмидт может. Но вот если ты захочешь нечто другое… я слушаю. В обмен на жизнь Красного Черепа. Несколько долгих минут Асмодей хранит молчание. Баки замечает, что не слышит ни дыхания, ни сердцебиения у Асмодея… только шелест легкого ветерка по подстриженной траве на газоне. Даже голос в голове Баки, который постоянно рассчитывает параметры боя и пути отступления, не дает подсказок, как вести себя с Асмодеем. Что само по себе пугает. Этот голос очень давно стал его частью и много раз спасал ему жизнь. Затем Асмодей поднимается и обходит вокруг Баки, медленно, с интересом разглядывая его сверху. Останавливается перед ним и протягивает руку, чтобы коснуться его лица. Баки чуть отодвигается и шепчет: — Предупреждай, если собираешься залезть ко мне в голову. Я могу плохо на это отреагировать. Теперь Асмодей смеется. Смех, как и его голос, кажется, исходит отовсюду, даже от травы под ним. — Дитя, это моя реальность. В тот момент, когда ты прошел в мою дверь, я узнал все твои секреты. И ты стал моим задолго до этого — его голос опускается до шепота: — Ты же помнишь, о чем просил, когда падал? Баки бледнеет и поднимается на ноги без своей обычной грации. — Да, помню, — внезапно он ощущает облегчение, что голосок в его голове не талдычит про то, как разбить коленные чашечки, и где входные точки для клинка, и как много движений и сколько секунд потребуется для наиболее эффективного убийства. Асмодей смотрит на Баки. — Есть кое-что, чего я хочу, — говорит он и затем его рука ложится на спину Баки, толкая его вперед — Если выживешь. Сцена снова меняется. Земляной ринг, окруженный каменными открытыми трибунами, вроде древних римских амфитеатров, мимо которых они маршировали на итальянском полуострове в составе 107-го. Он стоит в центре ринга. Его оружие исчезло вместе с тактическим снаряжением. Только футболка с надписью СОБСТВЕННОСТЬ ГИДРЫ и армейские штаны. А перед ним — Йоган Шмидт, скручивающий и раскручивающий кнут. Вокруг них — мертвецы. И… кое-кого из них Баки узнает. Многих. Их зрители — убитые им и Шмидтом люди и странные, состоящие из дымных столбов создания-медсестры. Голос Асмодея гремит из каждого камня. — Ты хочешь получить тело Солдата, Шмидт? Тогда забери его. * * * — Виктор, детка, — уговаривает Тони, паля из репульсора по Думу. — Ты совершаешь огромную ошибку, и я это утверждаю как человек, который пытался собрать себе сексбота в средней школе. — Это не я вторгся в суверенную страну! — кричит Дум, посылая ответный залп. — … Как ты вторгся в США и украл из моего дома карту для своей подружки ни-разу-не-оперативника-Гидры, которая любит тебя за твою очаровательную личность и отличное чувство юмора? После этих слов Дум ревет и стреляет Тони в грудь. Удар принимает на себя броня костюма Железного Человека, но если быть честным, думает Тони, он, вероятно, это заслужил. — Гм, Тор? Халк? — шепчет он в комм. — Как насчет помощи? Или хотя бы цельтесь в, сами знаете, парня в зеленом плаще, который контролирует думботов. Крыши двух изящных высоких башенок замка Дума уже разнесены, и Халк переключается на стены. Они сложены из очень крупных камней, это превосходный размер, чтобы Халк мог их метать в Тора, а тот — отбивать молотом в сторону все больше осторожничающих шеренг думботов. Тони через комм ощущает удовольствие Тора и улыбку в его голосе: — Мои извинения, друг Тони! Мы в Асгарде играем в эту игру детьми, но с летающими роботами она куда интереснее! Бриз развевает плащ Дума, ставшего в позу: «сжавший кулак в благородном порыве гнева». — Карта принадлежала мне. Зимний Солдат украл ее у меня! — Гм, вообще-то, карта принадлежит Библиотеке Моргана, которая — я проверял — тебе не принадлежит. Но, бога ради, ты можешь смело озвучить свои претензии Зимнему Солдату, только сначала предупреди меня — сделаю попкорн. Но мы отклонились от основной темы, а именно: твоя девушка с потрохами принадлежит Гидре. — Ильза не из Гидры! — Дум налетает на Тони, бронированный кулак врезается в него, а два думбота хватают его сзади. И в то же время, огромный камень со свистом пролетает по воздуху над плечом Дума, едва не задев Тони по голове. — Прости! — извиняется в комме Тор. — Пристрелка. Стоит только Тони вырываться из хватки думботов, как над ним тут же нависают еще боты, серьезно снижая возможность полета. Костюм начинает перегреваться от нагрузки и теряет высоту. Дум опускается рядом с ним, тихо посмеиваясь и наслаждаясь борьбой Железного Человека. — У Ильзы есть чудесные идеи, насчет того, что делать с Мстителями, — говорит Дум. * * * С помощью Наташиного шестого чувства на спрятанную собственность Гидры/Красной Комнаты, и талантом доктора Стрэнджа улавливать остатки магического присутствия, вход в пещеры обнаруживается без особого труда. Щит Стива и парочка стрел с взрывчаткой Клинта вышибают дверь, и только восемь или около того гидровских охранников удивленно и немного обалдело смотрят с другой стороны. Вот и славно: с момента прочтения записки Баки Стива тянет подраться. Его щит сшибает двоих, третьего Стив бьет кулаком, ломая челюсть, и смотрит как тот валится, будто тряпичная кукла. У нескольких охранников наконец хватает ума бросить винтовки. Стив усмехается и прикрывается щитом, бросаясь вперед, скользя по полу и сбивая с ног одного, его винтовка летит вверх и посылает автоматную очередь рат-тат-тат в потолок. Падая, тот сшибает напарника, и Стиву остается только рассчитать темп и скорость, чтобы врезать этому напарнику щитом по голове. Он оглядывается вокруг — Клинт с Наташей уже разобрались с оставшимися охранниками. Когда внезапно воцаряется тишина, доктор Стрэндж выглядывает за угол. — А вы сражаетесь? — спрашивает Клинт. — О, частенько, — отвечает Доктор Стрэндж, перешагивая через тело бессознательного гидровского охранника. — По большей части, на других уровнях бытия. Когда сражение переходит в четвертое или пятое измерения, становится весьма интересно. Наташа хмыкает и шепчет Клинту в слышащее ухо, проходя мимо: — Думаю, он взял реванш, — затем вскидывает глаза вверх. — Стив, нет, я иду… — Нет, Наташа, не идешь. Я этим займусь, — твердо отвечает Стив, удаляясь по темному сырому каменному проходу. — Баки целиком в моей компетенции. На невозмутимом лице Наташи в режиме «миссия» мелькает раздражение, и она устремляется за Капитаном Америка. Клинт пожимает плечами, переглядывается с доктором Стрэнджем, и они идут следом, Клинт прикрывает, держа наготове лук. — Стоило оставить одного из этих охранников в сознании, чтобы допросить, — замечает Стив, когда они видят дверь в конце коридора. — Увериться, что Баки вообще спускался сюда… Наташа вздыхает и открывает дверь. Она уже разглядела кровь и с раздраженным видом просто указывает на комнату: — А как ты думаешь, Стив. Стив в основном пытается не сорваться в ужас при виде остатков кресла и обугленной, мертвой фигуры, пока не включается мозг: нет, это не Баки, это кто-то много меньше. Усилием воли он начинает замедлять сердцебиение и выравнивать дыхание, когда… — Ох ты, жуть, — говорит Клинт, проходя мимо них в комнату и озираясь. — Солдат и вправду оставил нам след из тел. Ого! — продолжает он, дотягиваясь до верха опорной балки. — И отличную снайперскую винтовку, — Клинт смотрит на ВКС в своих руках. — Немного тяжеловата для меня, но привет, красавица. — Ужас Дормамму, — шепчет себе под нос доктор Стрэндж. — Твой ронин упоминал, что он хорош в насилии. Стив сжимает губы в легкой улыбке, которая совсем не улыбка. Он указывает на обломки: — Кресло, для выжигания у него памяти с помощью электричества. Транквилизаторы для его парализации, если они не могли его усмирить. Специально созданные в расчете на его метаболизм, а главный ингредиент — до чертиков ядовитый нейротоксин, — он вскидывает бровь, ожидая реплики доктора Стрэнджа. Его брови поднимаются выше, когда он замечает, что тот парит в нескольких дюймах над землей. — Не хочется пачкать ботинки, — поясняет доктор Стрэндж, указывая на залитый кровью пол. И в этот момент тишины они слышат тихое рыдание в дальнем конце комнаты, где выход ведет в глубину горы. Стив бросается вперед. За дверью прячется молодой ученый, бледный и напуганный веснушчатый парень, которому при свете дня можно дать лет 20, его лабораторный халат залит кровью. Он дрожит и едва может говорить. Стив кладет руку на его плечо, успокаивая, и парень смотрит на него большими зелеными глазами: — П-пожалуйста, я был в туалете. Это ужасно, он убил всех, Шварца, и доктора Грубера, и всех… — Все закончилось. Вы можете встать? — спрашивает Стив. Пусть он ненавидит Гидру, но знает, что люди совершают ошибки, особенно молодые, бездумно увлекающиеся люди. Возможно, этого можно спасти. Возможно, он знает расположение туннелей, ведущих вглубь горы… Парень кивает и наконец выпрямляется, вытаскивая руки из карманов. И внезапно его омывает золотой свет, льющийся из открывшегося в амулете доктора Стрэнджа глаза. И в этом свете уже не парень. И в его руках игла. *** Кровавое лицо Красного Черепа кривится в выражении, которое может сойти за улыбку, он начинает кружить вокруг Баки, разматывая хлыст. Баки выжидает — неподвижный, внимательный. Это один человек. Человек, который ужасал его в 1943, и который не должен вызывать такого ледяного страха в животе теперь. Один. Человек. Который даже не одет для схватки: высокие отполированные парадные ботинки, бриджи формы SS, наглухо застегнутая рубашка. Нечто вроде золотого ожерелья. Сбей с него спесь, Барнс. — Ха! — выкрикивает Красный Череп, нанося удар хлыстом. Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, военнопленный, 32557038, в итоге бы оказался с обвившимся вокруг шеи кнутом и брошенным на землю, как животное. Но Солдат небрежно вскидывает руку и ловит тонкий кончик хлыста металлической рукой, и теперь уже Шмидт теряет равновесие. Баки бросается вперед, все быстрее, и бьет с разворота, нанося удар с сокрушительной силой… … Который так и не достигает цели, потому что внезапно все окутывает синий огонь, и Баки взлетает на воздух, выгнувшись от боли, а смех Красного Черепа эхом отдается в ушах. Он заставляет себя открыть глаза, мир перевернут вверх ногами, и затем КРАК! его ударяет о каменную стену, и он слышит, как трескается пара ребер, а когда он поднимает глаза — видит семью из Токио, перебитую им в 1987, а еще Руди и Якова из Венгрии в 1956. Еще какая-то девушка, которую он даже не помнит. Они не ликуют. Они просто выглядят… равнодушными. Слишком неподвижными. Как голограммы. Он приземляется на ноги, больше благодаря инстинктам и годам кровавой практики, чем намеренно. Красный Череп сжимает свое ожерелье — камень цвета морской воды на золотой цепочке, покрытый рунами, которые, кажется, двигаются. Сияние от него пробивается сквозь руку Красного Черепа, а вокруг другой его руки ореол такого же синего камня. — Сдавайся, — предлагает Красный Череп. — Избежишь большой боли в ближайшем будущем. — Нет, — рычит Баки, двигаясь к нему, и зная, что сейчас последует еще один удар синей магии, но ему нужно проверить, понять, как это работает. И следующий удар приходит, и не от Красного Черепа лично — зачем делать что-то самому, когда можешь найти прибор или миньона, чтобы сделали это вместо тебя — и оно с силой ударяет Баки в левый бок, и он не уклоняется, а молится любой сущности, которая может слышать его (вероятно, лишь Асмодей), чтобы никто не заметил, что он слегка тормозит, что нарочно не уклоняется. Никто из них не подозревает, как быстро он может двигаться при желании. Самая большая ошибка Баки — он решил, что рука блокирует часть силы удара, что металл каким-то образом отразит магию, как бывало с пулями, но вместо этого он растягивает и увеличивает ее, а Баки понимает в боли — дайте-ка я расскажу вам о боли, я гребаную диссертацию могу написать по боли, они думают, что только потому, что ты быстро излечиваешься, получать раны не так плохо, но Боже правый, это как белая мгла — и он чувствует, как его поднимают, Красный Череп протягивает руку и вздергивает его в воздух, затем складывает кулак и — БАЦ — Баки летит в пыль. Поворачивает голову, сплевывает кровь и, сквозь застилающую глаза влагу, видит на другом конце амфитеатра восседающего в резном кресле из темного дерева Асмодея. Асмодей смотрит на Баки в упор и вопросительно наклоняет голову. Хочешь уровнять игровое поле? Баки качает головой, кровь капает из его носа в пыль, и выдавливает хриплое подобие слова «нет», если бы смог полностью восстановить дыхание, но получается лишь заикающееся «н-ннн». Он заставляет себя встать, слегка покачиваясь. Я дожму его сам, Стиви… И внезапно, морозя до костей, его осеняет мысль: если он проиграет… если он проиграет, и Красный Череп завладеет его телом, Стив не сможет с ним драться. Стив размякнет и будет принимать удары, решив, что его можно спасти… И это станет для Стива концом — даже не чистой смертью, а заражением разумом Красного Черепа. Стиви — боец, лучший из всех, кого он знает, кроме себя, но он неистовый, не умеющий скрывать свои чувства, отдающийся целиком бою, а чтобы победить контроль над разумом нужен жесткий вариант холодной войны, где все подчинено железной дисциплине и лжи. Стиви — ужасный лжец… Следующий удар настигает его почти сразу же, и отбрасывает к другой стене, где кучка светловолосых мальчишек — я помню их, не старше 18, просто напуганные фермеры с ружьями, в слишком новых и слишком больших униформах, вот ваша нацистская угроза, вот куда летят пули из ружей ваших лучших парней, мы глубоко в тылу противника, лунная ночь, и я прокрадываюсь со спины и перерезаю им глотки, потому что если кто-то вскрикнет, вся 4-я армия набросится на нас, а на войне прав тот, кто остался в живых. И он снова валится в пыль, и Дьявол все еще на виду, все еще с вопросом на лице. Ты примешь помощь? Ты можешь спасти своего друга. Выпятив подбородок, Баки отталкивается от стены и снова качает головой. Он держится осторожно и наблюдает за Красным Черепом. В любое время, сволочь. В любое чертово время. Теперь Красный Череп шагает вперед без опаски, уверенный в победе. Он видит нетвердую стойку Баки и в издевательском смятении разводит руками. — Все еще дерешься? Ты просто оттягиваешь неизбежное, мальчик. Сдавайся сейчас, и я верну твое сознание, как только займу подходящее тело. Баки фыркает от смеха и обводит металлической рукой мертвые души, наблюдающие с открытых трибун. — Спроси своих товарищей –уф- хорошо ли у них получилось –уф- заставить меня сдаться. Красный Череп поднимает взгляд вверх, на секунду отвлекаясь, когда осознает как много мертвых душ одеты в униформы Гидры. Это мгновение — все что нужно Баки. Он мчится вперед, больше не маскируя свою скорость. Красный Череп швыряет магический заряд, и Баки перекатывается под ним, быстро вскакивая и, выставив вперед металлическое плечо, всем телом врезается в Красного Черепа. Это грязный, нечестный прием из арсенала уличной драки, безо всякой грации, но он работает: когда они оба падают на землю, металлическая рука Баки смыкается вокруг амулета, срывая его с цепочки. Красный Череп наносит неплохой джаб по уже треснувшим ребрам Баки прежде, чем тот успевает откатиться в сторону и принять защитную стойку. Опускает взгляд на амулет в своей левой руке, и медленно крошит его. Крошечные осколки синего камня выпадают из металлических пальцев, когда он разжимает кулак. Затем он смотрит на своего оппонента. — Эй, — лениво окликает Баки, как бы размышляя вслух. — Эй, Йоган. Знаешь, какую единственную долгосрочную вещь создала твоя драгоценная Гидра за последние 70 лет? Он улыбается волчьей улыбкой, разводя руки в прелюдии к поклону: — Меня. Красный Череп прожигает его взглядом. — И это была даже не твоя идея. Шмидт с ревом бросается на него, размахивая огромными кулаками. Кулаками, которые могут оставить вмятину в танке. Разумеется, сначала им нужно встретиться с этим самым танком, а даже избитый и окровавленный Баки с легкостью уклоняется. Красный Череп — бывший прусский юнкер, ему не приходилось всю жизнь за все драться. Он не солдат. Революционер — в мыслях. Но, опять же, революции затевает средний класс. Рабочий класс в них только погибает. — Ты — ошибка! — кричит Шмидт, широко замахиваясь, чтобы нанести правый хук. — Пустая трата времени! Единственное, на чем следовало сосредоточиться Гидре — квантовые прорывы в силе, которые дает магия… Баки ныряет под удар и сильно пинает Шмидта в колено. — Да, я ошибка, — КРАК ломающегося колена эхом разносится по амфитеатру, Шмидт шатается от боли, теряя бдительность, и левый кулак Баки встречается с его лицом. — Как и ты, томатная голова. Шмидт кренится назад и рушится на песок, правая сторона его лица раздроблена. Он перекатывается на живот и отчаянно озирается. Хрипло шепчет: — Асмодей…? — в поисках еще одного короткого пути к победе. Еще одного способа выиграть, не замарав рук. Но ответа нет. Его кредит в Адском Банке исчерпан. Баки молча шагает к Красному Черепу, семьдесят лет крови, ненависти и ярости полыхают внутри железной клетки оперативной дисциплины. Семьдесят лет практики, оттачивания каждого движения — от простого удара до полного разрушения, удары с разворота и сальто назад, совершенствование парирующих движений, полной неподвижности, повторение почти до безумия, чтобы стать глубоко въевшимся, зафиксированным совершенством. Сила, скорость, эффективность — все это в оболочке ужасающей грации. А этот уродливый мудак машет на него кулаками будто пьяный грузчик — ведь Красный Череп требовал от Эрскина сделать ему инъекцию сыворотки исключительно в силу собственного эго, лишь бы стать сверхчеловеком, просто потому, что он мог. Он пинком переворачивает Красного Черепа на спину. А потом обрушивается ему на грудь коленями, всем весом: металлом, и костями, и плотно сбитыми мускулами, ломая ребра и грудную клетку. Прижимает руки Красного Черепа и заглядывает в холодные серые глаза. — Единственный из нас, кто получился правильным, был Стиви. И ты, ублюдок… — рычит он, голос становится опасно низким, хриплым и яростным, и кулак взлетает вверх… — Ты, — УДАР. — Никогда, — БАМ. — Его, — КРАК. — Не, — БУМ. — Получишь, — ШМЯК. Плеча Баки касается чья-то рука. Он полуоборачивается с дикими глазами, готовый оторвать ее кое-кому. Асмодей смотрит на него сверху вниз, затем мимо него, на размолоченную кашу из тканей и костей, бывшую Красным Черепом. — Ты закончил, Солдат. Баки качает головой, едва заметным движением, почти дрожью. — На самом деле, нет. — В этой реальности ты не можешь убить его, здесь не существует смерти, — Асмодей указывает на тело Красного Черепа, которое уже сжимается и будто сдувается. — Здесь только души, в вечном долгу у меня за взятые ими займы. Баки встает, его кулаки разжимаются, с них срываются красные капли. — Тогда отошли меня обратно на Землю. Мне нужно доделать работу.