Баллады Убийцы

Саммари: «Нет смысла зажигать огонь, детка/Я на темной стороне дороги» Баки отправляется увидеть первого из двух оставшихся Воющих Коммандос. Выходит паршиво. Тем временем, Стив ужинает с Наташей, и та поднимает ему настроение. — Привет. Я приехал повидать вашего, ээ, думаю, он ваш дедушка? Тимоти Дуган? Он дома? Девушка… нет, женщина… оглядывает его с ног до головы. Смотрит за его плечо на броскую черную спортивную машину, припаркованную поблизости — она слышала, как рев этой тачки разносился по их тихой Вестчестер стрит, разметая опавшие листья. — Дедушка Тим не знаком ни с кем вроде, вроде, вроде вас, — говорит она, закрывая чопорную белую викторианскую дверь. — Погодите… — говорит незнакомец. Из своей байкерской куртки он достает листок бумаги и быстро что-то пишет на нем. — Прошу, передайте ему это. Она берет сложенную записку («Первая ночь в Салерно. Ты знал меня только неделю, но попросил сохранить секрет. Я сохранил)», прищуривается и захлопывает дверь. Баки прислоняется к машине и ждет; смотрит, как падают листья. Смотрит, как играют детишки на трехколесных велосипедах; семьи разгружают машины после поездки в супермаркет; леди подрезают розы, готовясь к зиме. Десять минут спустя дверь снова открывается. Он неторопливо прогуливается по дорожке из плитняка. — Могу я взять ваше пальто? — спрашивает женщина, едва маскируя свое неодобрение. — Благодарю, я останусь в нем. -… Сержант? — раздается голос со второго этажа, дрожащий от старости и неверия. — Ад выплюнул меня обратно. Говорят, я для них слишком плох, — отзывается Баки. — И вот я здесь. — Господи… ты не постарел ни на день. Ты — как Капитан. Женщина хватает его за руку. — Он легко утомляется. Не, не, не… — Бетти, хватит дергаться. Этот человек — единственная причина, по которой я вернулся домой с войны. Сержант, поднимайся. Баки наблюдает, как недоверие и непонимание пляшут на лице внучки. Он смотрит ей прямо в глаза, показывает на собственное лицо, и с усмешкой подмигивает: — Это все безгрешная жизнь, мэм, — и шагая через две ступеньки, поднимается по лестнице, пока Дум Дум Дуган наверху подвывает от первого за эти годы добродушного смеха. Руки у Дугана все еще как узлы дуба, а карие глаза все такие же огромные и яркие, но Господи, в остальном… Баки смотрит на него сверху вниз, на этого некогда высоченного силача, чьи руки теперь трясутся на трости, спина согнута, а пергаментообразная кожа отмечена скорой близостью могилы — процесс, которого Баки никогда не знал, и возможно никогда не узнает. Дуган поднимает дрожащую руку от трости и касается щеки Баки. Его глаза сияют от чувств. — Это действительно… Господи, сержант. Как? Когда? Баки извлекает флягу с виски из кармана. — Долгая история. Я присяду? Дуган с видом заговорщика берет его за руку. Уводя Баки по коридору, шепчет, кивком головы указывая на первый этаж: — Энеми этого не одобряет. Ужасно плохо сочетается с моими лекарствами от давления. Рекомендую передислокацию и тактическое отступление. Маленькая, солнечная спальня выходит окнами на задний двор. Дуган медленно опускается в вылинявший ситцевый шезлонг. Баки разворачивает задом наперед старый виндзорский стул и садится, укладывая подбородок на спинку. Откручивает крышку на фляге и вручает ее Дугану. Тот хватает его левую руку обеими своими, и его глаза щурятся от эмоций, а затем изумленно расширяются. Постучав по руке, Дуган уточняет: — Это… металл. — Ага, вернуться в той же кондиции не вышло, — говорит Баки, скидывая кожаную куртку и снимая перчатки. Он протягивает металлическую руку Дугану для изучения. Тот неуверенно трогает ее, как будто пластины могут оттяпать ему палец, если он придвинется слишком близко. — Так что с тобой случилось, сержант? Ты застрял во льду, как Капитан? Капитан же знает, что ты вернулся, верно? — Ага, знает. Не уверен, что сейчас его это сильно радует, но… да. Он знает, что я вернулся. И, я, ээ, нет… я вернулся довольно давно. Фактически, я вроде как и не уходил. Дуган смотрит на него непонимающе. Глядя на свои ноги, Баки тихо произносит: — О-они нашли меня. Когда они закончили со мной, война уже завершилась. Стив погиб. Вы все вернулись по домам. Я не мог объявиться раньше, потому что это было опасно для вас. Они, ээ, они убили бы вас. — Сержант…? Голос Баки срывается. — Война закончилась, Дуган. Довольно долго я сражался за кое-кого еще. Выбирать мне было особо не из чего. — Сержант. — Я был у Гидры. Баки слышит, как фляжка падает на пол, и ему даже не надо видеть, что трость устремляется к его голове (перехватить левой рукой и вывернуть, сломать запястье и разбить трость; всадить сломанный конец в горло, убить…). Трость ударяется о металл предплечья, когда Баки в последний момент блокирует удар. — Все, за что мы сражались, сержант. Все эти годы, ты же видел, что они творили, и взял и присоединился к ним… Баки качает головой и протягивает трость Дугану. — Это нахрен не имеет значения, Дум Дум. Одна банда мудаков или другая. Как там было в поэме, которую вечно цитировал Фалсворт, когда все катилось к черту? «Доброе утро, доброе утро!» — сказал генерал Когда мы встретили его на прошлой неделе по пути на фронт. Сейчас большинство солдат, которым он улыбался, погибли, И мы проклинаем некомпетентных свиней из его штаба. «Он очаровательный старикан», — ворчит Гарри Джеку, Пока они маршируют к Аррасу с винтовкой и рюкзаком. Но он уже подготовил для них план атаки.» — Да, я убивал людей для Гидры. Не напуганных фриззских школьников в нацистских униформах, таких новеньких, что на них еще не разгладились складки, а оружейных дилеров, генералов, политиканов. Людей, мать их, виновных. Тех, кто послали нас в Аззано без поддержки с воздуха или артиллерии, потому что нахрен этих свиней, может быть их тела притормозят врага, а если и нет? Кому какое дело? Еще наберем. И вообще, кому нужны бедняки. А когда я наконец смог освободиться от Гидры, я вернулся обратно и спалил эту гребаную организацию до основания. Пойди к Гидре. Пойди и скажи «Зимний Солдат», и посмотри, как быстро они нафиг обоссутся. Я лично убил больше гидровцев, чем Коммандос за всю войну. Дуган сидит, стискивая в кулаках трость с такой силой, что белеют костяшки. — Тебе всегда нравилось это, да, сержант, — шипит Дуган. — Убийства. — Это тебя не волновало, когда я целился во фрицев. Здорово смахивает на пустословие — злиться, когда меня нацеливают в другую сторону. — Я должен был догадаться. На войне случалось многое, что я хотел бы забыть, но только одну или две вещи я предпочел бы выжечь из мозга навечно. Одна из них — твое лицо той ночью в Лондоне, сразу после того, как Капитан спас нас, когда мы возвращались на квартиры. Мы шли мимо паба, откуда доносился шум драки, и, Иисусе Христос, как же ты смотрел… — Ты серьезно собирался размозжить мне яйца из-за драки в баре 70 лет назад? — Я никогда не видел жажды крови в чьих-то глазах, пока не увидел тебя той ночью, ныряющего в драку незнакомцев. Я читал об этом в книгах, но боже, сержант. Ты сцепился со всем чертовым баром. — Мать твою, у меня были смягчающие обстоятельства, Дум Дум… (Стив, смотревший на Пегги так, как никогда не смотрел на тебя) (Стив, уходящий вместе с Пегги) (ГРЕБАНЫЙ ВИСКИ БОЛЬШЕ НЕ ДЕЙСТВУЕТ) — Да неужто, Сержант? Я еще не спал, когда ты пришел домой. Я видел тебя. По локоть в крови и улыбался как маньяк, для этого тоже были смягчающие обстоятельства? — Дуган, знаешь, что случается, когда тебя назначают сержантом? У тебя больше нет личных проблем. У меня оставалось время только на одну проблему — сохранить вас, идиотов, в живых. Иногда удавалось выкроить время разобраться с собственным дерьмом. Можешь бросить в меня камень. Плевать. Посмотрел бы я, как ты бы повел себя на столе Золы в Аззано, если бы я не вызвался занять твое место. Потому как, похоже, об этом тебе удобно позабыть. — Пошел вон. — Нет. Ты должен услышать еще кое-что… — ПОШЕЛ ВОН, — орет Дуган. — БЕТТИ! Баки встает, кривя губы. — Я приехал сообщить тебе, что Красный Череп вернулся. Я приехал, чтобы сказать, что прикрою тебе спину, что защищу тебя. Но поскольку ты решил больше не быть моей проблемой… — он достает из-под полы куртки 9 мм Сиг и бросает на колени Дугану. — … Когда они придут за тобой, предлагаю воспользоваться этим. Потому как, поверь мне: ты не захочешь, чтобы они взяли тебя живым. — Катись в ад, сержант, — шепчет Дуган. — Там я уже побывал, Дум Дум. О, и обойма полна, на случай, если тебе понадобится положить и свою семью, — говорит Баки, прежде чем развернуться и протиснуться мимо внучки к двери. Дуган слышит, как он с топотом сбегает по ступенькам, ярость вокруг него ощутима. Несколькими секундами позже рев движка V8 поганит приятный день на Гудзон Вэлли. Дуган прячет 9 мм под подушкой кресла поближе к своей ноге, пока его внучка шипит: — Кто был этот… этот… этот тип? Он выглядит как музыкант, — фыркает Бетти тоном, какой белые леди среднего класса используют для нежелательных, не таких как мы, неряшливых, возможно наркоманов, лучше проверить серебро, а вдруг он что-то стащил. — Никто, — отвечает Дум Дум Дуган. — Я думал, что знал его, — он тянется за стаканом воды на боковом столике, трясущаяся рука по пути сбивает фото Воющих Коммандос на пол. — О, дедушка! Твоя армейская фотография… — говорит Бетти, наклоняясь, чтобы поднять серебряную рамку. — Не беспокойся, Бетти, — говорит Дуган. — Я все равно собирался заменить ее на твое фото с детишками. *** Наташа, сложив руки, подпирает стенку в гимнастическом зале Башни и наблюдает, как Стив пытается пробить дыру в специально усиленной груше. — А знаешь, ты так и не сводил меня на ужин, — улыбается она. — Девушка может принять это близко к сердцу. — Прости, Наташа. Я позабыл. — Чем занят сегодня вечером? — спрашивает она, и у нее на лице написано: кроме как грустить в своей квартире, как беспокойный дух, и смотреть ТСМ* (прим. переводчика: Turner Classic Movies — круглосуточный телеканал, показывающий старые фильмы из фильмотеки основанной Тедом Тёрнером компании Turner Entertainment — Википедия). Стив улыбается. — Можем сходить сегодня. Мне нужно переодеться? — спрашивает он, показывая на свою спортивную одежду. — Нет. Давай сходим просто так, — предлагает Наташа, подходя к Стиву и переплетая их руки. — На 9-й Авеню есть отличное итальянское заведение. Не возражаешь, если мы прогуляемся? — Никогда — особенно с такой очаровательной спутницей, — говорит Стив. Заведение относится к вымирающему в Нью-Йорке виду — маленькое и почти пустое, потому что недостаточно в тренде со своими белыми скатертями, пластиковыми цветами и деревянными панелями на стенах. Наташа заказывает вино (на превосходном итальянском) и очаровывает официантов, еду быстро приносят с кухни, никаких заказов не нужно. Стив восхищается этой стороной Наташи. Временами она может быть колючей, но когда тебе по-настоящему нужен друг, она всегда рядом. Уловив ласковый взгляд Стива, Наташа кладет свою руку поверх его и поднимает на него глаза, собираясь что-то сказать. Стив отдергивается. — Ей-богу, если ты хочешь сказать «бедняга Стив»… я так устал быть «беднягой Стивом», вне своего времени, все его друзья умерли, остался только один, да и тот сумасшедший. Я устал быть символом и объектом вашей жалости. — Стив, я этого не говорила… — Тебе и не нужно это говорить. Я вижу, что все вы так думаете. Наташа удерживает большую ладонь Стива в своих и прижимает его костяшки к своей щеке. — Ох, Стив… это не мы. Где-то по пути ты… потерял себя. Я целый день могу распинаться, какой ты прекрасный человек, и я говорю не о Капитане Америка, забудем об этом парне, а ты, Стив Роджерс, ты. Но что-то в тебе не поверит мне. Я не могу заставить других людей не жалеть тебя, пока ты не прекратишь жалеть себя сам. Стив неловко ерзает и убирает свою руку. — Серьезно, Стив, когда в последний раз ты просто радовался жизни? На войне? — Нет. О, господи, нет. На войне я был законченным обманщиком. Сам не представлял, какую показуху устраивал. Я… Я никогда… Но это не имело значения, потому что… — …Потому что — Баки. И здесь мы подходим к сути проблемы, — вздыхает Наташа. — Он тебе не нравится, — замечает Стив. — У меня проблемы с ним безотносительно к тому, кто он такой. Это насчет того, что он такое. Его подготовка настолько безупречна, что она на грани сверхъестественного. Он подошел к тому, чтобы убить меня, ближе, чем… остальные. И я не могу… я знаю, чего стоило мне пережить 20 лет Гидры. Он пережил 70. Все в моей природе кричит: прочь, и требует убраться от него как можно дальше и держать подальше своих друзей. — И он наслаждался этим. Ему нравилось убивать, — говорит Стив, тыча пальцем в чесночный хлеб. — Ты когда-нибудь говорил с ним о тех годах в Гидре? Пытался выслушать его? — Н-нет, — отвечает Стив. — Не думаю, что он бы захотел. Наташа грустно улыбается. — Это такая ноша, и никто никогда не спросит. Считается невежливо. Никто даже не думает, что ты хочешь об этом поговорить. Но, Боже, ты хочешь. Дай мне только начать, я могу не остановиться. Стив краснеет от стыда. Понимает, как сильно был поглощен собой последние несколько месяцев. Паршивый из него друг. Только и думает, сколько другие могут дать ему, не предлагая ничего взамен. — На что это было похоже? — Яма с пираньями. Эта организация кормится слабостями своих же. Зеркальный мир, где ты должен очень быстро бежать, только для того, чтобы остаться на месте… и бежать приходится по телам своих соперников и вышестоящих, — Наташа убирает за ухо выбившийся локон. — Я была единственной Вдовой, пережившей Программу. У меня ушли годы, чтобы научиться вести себя, как нормальный человек, и считать себя человеческим существом. Хотя, если бы ты спросил меня сразу, после того, как я выбралась, я бы с честным лицом и полной уверенностью в собственной искренности поведала, что я в совершенном порядке. Я знаю, что ты имел в виду, когда сказал, что был обманщиком, Стив. Как же хорошо я это знаю. В эту минуту Стиву ужасно хочется обнять ее. — Из тебя получился куда лучший обманщик, чем из меня. Ха, да ты почти во всем лучше меня. Наташа поднимает руки в шутливом жесте «сдаюсь». — О, нет. Я тащила твой щит из вертолета Баки. Никогда не хотела бы бросать эту штуку в гневе. Можно растянуть что-нибудь. Стив улыбается. — Как-нибудь я покажу тебе. Все дело в запястье. — Она так и сказала. — Кто, твоя мама? — СТИВЕН ГРАНТ РОДЖЕРС! НЕУЖЕЛИ ТЫ ТОЛЬКО ЧТО ОБОЗВАЛ МЕНЯ «МАМОЙ»? — в притворном ужасе выдыхает Наташа, а Стив хихикает. — Отмена тревоги, Роджерс в порядке. Пфф. Минуту я действительно за тебя волновалась. — Боже, как же ты поднимаешь настроение, Наташа. Наташа снова берет его руку. — Слушай. Я же вижу, как ты загораешься возле Баки. И он заботится о тебе. Всеми своими фибрами он заботится о тебе, это написано у него на лице ясно, как летнее небо. Но, Стив, он пережил 70 лет Гидры. Что бы он ни говорил, это изменило его. Ему не нужно, чтобы ты старался отмыть его добела, или анализировать его, или, Боже упаси, исправлять. Прими пока мой совет: просто держи его рядом и рассказывай, как ты рад, что он здесь. Потому что ты понятия не имеешь, как тебе повезло, что он у тебя есть. Когда будешь готов, попроси его рассказать про его время в Гидре, и не суди его. Прошу, не суди его. Он уже осудил сам себя, а ты только все усложнишь. — Но… что бы я ни делал, становится только хуже. Одно неверное слово — и будто стена опускается… — Стив, ты идиот, он пытается найти выход после семидесяти лет жестко вбитых привычек выживания, занять положение, где он действительно сможет иметь друзей, вот почему он ведет себя как засранец. Позволь ему найти собственный путь. Будешь подталкивать — он просто спрячется за свою прежнюю жуткую сущность — таков его метод заставить всех оставить его в покое. — Ты уверена, что не встречала Баки Барнса прежде…? — спрашивает Стив. Наташа улыбается словно сфинкс, и ковырнув позабытую пасту, понимает, что та совсем остыла. В итоге, она отставляет тарелку в сторону и говорит: — Возможно, это слишком личный вопрос, но твои чувства к нему, они… не только платонические, да? Стив замирает, его глаза распахиваются в ужасе, как у человека, чей сокровеннейший секрет раскрыли. Наташа поглощена созерцанием своего бокала с вином, но Стив знает, что она только что получила все нужные ответы. По мере того, как паника притупляется, он утыкается лбом в руку, и тихо признается, ощущая растущее облегчение, что можно выразить все это словами, что есть человек, которому он доверяет и может поделиться своей ношей. — Я всегда любил его, но никогда не думал об этом в…физическом плане. В смысле, я восхищался им и он был… таким прекрасным, и забавным, и теплым… и Боже, может и думал. Но, Наташа, видела бы ты меня. Весь угловатый и неправильный. Никто не захотел бы меня в этом плане. Уж точно не Бак, он мог заполучить кого угодно. Но с тех пор, как он вернулся, вернулся ко мне… — Стив проводит рукой по волосам: — … Наташа, это все, о чем я могу думать.