smoke and mirrors

Есть люди, которые не боятся смерти. Они боятся, что живут не по-настоящему.

Розовое солнце едва пробивается сквозь молочный и сладкий, словно сахарная вата туман ранним утром, теплыми облачками едва двигает маленькие золотые песчинки и ласкает кожу, когда океан невероятно спокоен и тих, кажется, как никогда раньше, покорно оставаясь в своих границах. Кристальные воды обратились в огромное зеркало без единого изъяна, что едва заметно вздрагивает, когда маленькая волна прозрачными бриллиантами рассыпается по песчаному берегу, едва лаская камни, что не кажутся теперь устрашающими зубами какого-то лесного монстра в свете едва начавшегося перламутрового рассвета. Ветра совсем нет, и это кажется весьма необычным, потому что пару дней назад на побережье бушевал яростный шторм, съедая целые баркасы и выплевывая ненужные отбеленные кости, а сейчас природа боится даже пошевелиться, вздохнуть, пропустить хотя бы один свист, спугнув покой, что мягким одеялом накрыл заброшенный пляж. Сначала была боль. Одна боль, что заполняла необъятную пустоту в едва бьющемся сердце, которую Бодхи старался отчаянно вытравить, тем временем как Юта чистил базу данных и головы людей. Но боль, о, черт возьми, боль хочет, чтобы ее чувствовали, она, эта горькая, липкая красотка, слишком крепко вцепилась в рыженькую девочку, не желая отпускать заветный клад. Вот только Бодхи был слишком упрям. И никогда не сдавался. Таскал Джессику в кино, цепляя на обоих солнечные очки и отчаянно пытаясь выбрать комедии, хотя в принципе ненавидел просмотр фильма. Не помогало. И он, Бодхи, Король всего мира, почти отчаялся. Как это бывает, когда знаешь, что все потеряно, и единственное, что остается — впасть в кому вместе с рыжей. А потом, однажды, ранним весенним утром, когда солнышко, наконец, откинуло серое одеяло облаков и пробилось сквозь плотно закрытые шторы одинокого особняка, скользя россыпью бриллиантовых зайчиков по мебели, Бодхи, проснувшись с девушкой в одной постели, увидел улыбку. Теплую, широкую и невероятно искреннюю. Услышал тихое мурлыкание его рыжего котенка, замер, не в силах поверить. А Джессика потащила его в кино на ретро-сеанс "Красотки". Потом наступило... Умиротворение. Так, будто ты всю ночь болтался по клубам и дискотекам, танцевал до потери пульса, задыхался, чувствуя, что сердце вот-вот остановится, а теперь просыпаешься в теплой постели, которая никогда не остывает, бесконтрольно улыбаешься, сладко потягиваясь и зевая, а потом переворачиваешься на другой бок, обнимаешь горячее тело рядом с собой и вслушиваешься в волшебную тишину, что прерывается лишь тихим дыханием. И ты понимаешь, что счастлив. Вот так — вдруг, глубоко вздыхая, смакуя момент, когда теплый кислород проникает в рваные легкие и мягко исцеляет, ты пока пробуешь на вкус, а потом понимаешь, как сладко там, внутри, и расслабляешься. Плечи постепенно оседают, и ты, крепче сжимая родное тело в стальных объятиях, снова и снова улыбаешься, так, что щеки сводит от улыбки, но ведь иначе — нельзя, а под веками продолжают мелькать бесконечные картинки воспоминаний. Ты счастлив лишь от одного осознания, что так будет всегда, теперь — всегда. И это не просто счастье, когда знаешь, что завтра, к примеру, тебе принесут огромную пиццу, о которой ты мечтал всю жизнь, или же подарят банку с невероятно вкусными драже, так, чтобы на всю жизнь, нет. Глупости. Это — нечто большее, когда ты ощущаешь что-то необъятное в своей душе, теплое, согревающее даже в самый лютый холод, связь, та, что никогда не отпустит, лишь с каждым разом все крепче обвиваясь вокруг твоих запястий. Странное, но такое приятное, до этого неизвестное ощущение. Словно то, что ты когда-то потерял, казалось бы, при самом рождении, наконец, вернулось к тебе. Вернулось навсегда. Вернулось и вернуло тебя, так мягко и ненавязчиво оживив сердце зверя. И это ощущение продолжает греть, словно самый теплый и мягкий свитер в мире, ощущение того, что ты не один, больше — нет. И тишину разрезает лишь звонкий, заливистый смех, что сразу же тонет в непонятном всплеске, который искажает зеркало океана и вынуждает отражение розового солнца заплясать ритмичный танец, прогоняя с себя липкие облака. — У меня почти получилось, Юта, черт! — Джессика радостно пищит, словно маленький рыжий котенок, почти мяукает, выплывая со дна и крепко сжимая доску для серфинга в маленьких ладошках. Улыбается, так широко, что вот сейчас даже самый внимательный человек не сказал бы, что она — действительно взрослая девушка. А в зеленых глазах, что кажутся невероятно огромными — светится бесконечное счастье. А, к черту. Она сама светится изнутри. Словно маленький ангел, что вновь обретает обрезанные крылья, кружится в легком вальсе и каждую секунду оглядывается назад, смотря на то, как шевелятся блестяще-белые перья на ветру, любовно оглаживая их, а после разнося тот самый свет по всему миру, заставляя людей верить. Что такое любовь? Юта не думал, что Бодхи так заденет этот вопрос, когда они стояли на балконе огромного особняка, пили виски и пытались вновь наладить общение, разговаривая сквозь зубы, пока Джессика спала на диване, все еще вздрагивая от страха, крепко прижимая к себе подушку с какой-то дурацкой надписью, что подарил Юта, конечно же, Бодхи ведь не мог. Что такое любовь? Раз. В лоб. Бодхи сначала не знал, даже не задумывался над этим понятием, ведь всю свою жизнь он просто таскал девочек с бесконечных вечеринок к себе в постель, причинял боль, не заботясь о последствиях и не думал о чем-то большем, монотонно посылая их каждое утро. Ведь они — пустые, они не понимают, ничего не понимают, так зачем же оставлять этих разукрашенных кукол, для чего? Одинаковые лица, одинаковые прически, одинаковые губы, что на вкус как резина, выточенные из пластмассы тела и пустые глазницы. Не она. Милая, маленькая, невероятно дерзкая и непослушная рыжая девочка, не поврежденная новым миром. Чертов подарок, что хранился только для него. Он знал любовь братскую, видеть в глазах Оно Азаки, а потому восторгался тем, как, казалось бы, серьезный и взрослый человек, не зацикливающийся на мелких чувствах и ощущениях, может так легко испытывать столь странные эмоции. Брюнет всегда считал любовь глупым и ненужным порогом на пути к высшей цели, с самого начала привык верить, что это чувство — не более чем очередная порция лжи, что уничтожает абсолютно всех. А потом Юта спросил. Вдруг, крепко сжимая стакан с янтарной жидкостью и пристально глядя в темно-синие глаза. Бодхи тогда не ответил, лишь усмехнулся, добив обжигающий напиток и уйдя в другую комнату, присаживаясь на диван рядом с хрупким телом и заправляя рыжий локон за ушко. Что такое любовь? Теперь он понял. Это когда до потери пульса осматриваешь дрожащее тело каждый день, больше всего на свете боясь увидеть раны, порезы или синяки, потому что она снова пыталась добиться гребаной справедливости или вновь пыталась познавать азы экстремального спорта. Когда недовольно рычишь, отбирая все пачки сигарет и на глазах испуганной девочки сжигаешь их в огромном камине, потому что она обещала не курить, но почему-то продолжает (на самом деле лишь для того, чтобы вновь жмурится от ощущения защиты). Когда невероятно злишься из-за того, что она снова гуляла с Ютой, всего лишь гуляла, но ты так боишься ее потерять, что не злиться не можешь, хоть и отчаянно скрываешь это, потому что понимаешь, что ревность — бессмысленна. Когда умираешь, уставая на работе, (между прочим, открыв свой бизнес по продаже спорт-товаров, чтобы вновь не подвергать Ее опасности!), но знаешь, что должен жить, что там, за много миль отсюда сидит она, готовит чертов ужин только для него и как ребенок бросается на шею, покрывая поцелуями все тело, отчаянно пытаясь скрыть счастливую улыбку. И время течет так, словно они уже там жили, а после еще миллионы лет будут жить. Мужчина снова повторялся, раз за разом прокручивая в голове все возможные эпитеты и пытаясь понять, почему же она — единственная, черт возьми, по-настоящему особенная. Ведь Джессика Колдер была до невозможности простой. Он искал о ней информацию, еще тогда, в первый день, когда она язвила и огрызалась куда больше, словно неприрученный волчонок. Она не была ангелом, не отдавала книги в библиотеку, курила в запрещенных местах и ругалась с полицейскими, когда те пытались выселить ее из маленького домика на берегу моря. Она носила подранные джинсы, растянутую футболку и давно протертые кроссы, в которые сумела вдеть едва купленные светящиеся шнурки, в то время как из кармана выглядывали бордовые наушники какой-то неизвестной китайской фирмы. Она пыталась подрабатывать в каком-то кафе, едва ли желая учиться, а в твиттере стояла одинокая фотография огромной библиотеки, что, кажется, занимала почти весь ее крохотный домик. Она была простой, искренней и до безумия человечной, она была живой, улыбалась, так, что нестерпимо хотелось отвернуться от смущения, потому что она улыбалась по-настоящему. Она смотрела, так глубоко, безболезненно проникая в самое сердце, становилась наркотиком, что безумно хотелось еще и еще. Она стала кислородом, без которого уже жить было нельзя, Бодхи знал, что попросту не выживет, если отпустит ее. — Давай, Фанта, скоро приедет Бодхи, ты должна показать ему, что мы не просто так прое… Прогуляли пару часов, верно? Я же обещал ему поставить тебя на доску, маленькая. — Блондин хрипло смеется, наблюдая за тем, как рыжие локоны окрашиваются в красно-розовый, когда огромное солнце едва выползает из-за ваты тумана, освещая пустой берег. И маленькие волны едва слышно шепчут ответы на все вопросы, лаская ракушки и выкидывая самые красивые, желая сохранить в веках. Что такое любовь? Это когда ты до сладкой боли сжимаешь мощное тело, покрывая его бесконечными темными следами-отметинами, так, чтобы все знали, кому он принадлежит. Когда улыбаешься, словно кот, которому дали невероятно вкусную сметану, засыпая с Ним по вечерам, чувствуя, как крепкие руки обвивают твою талию и прижимают еще ближе, а он сам клятвенно обещает никогда не отпускать. Когда улыбаешься по утрам, жмуришься от солнца, что ласково пробивается сквозь шторы, играя с пылинками, и жмешься теплым носиком к его груди, ласково целуя в ямочку меж ключиц и шепча о том, насколько же сильно он тебе нужен. Когда ты сквозь зубы здороваешься с его друзьями, боясь, что те снова затянут его в плохую игру, а на вопрос «Что случилось?» сладко врешь, потому что не хочешь, чтобы он беспокоился. Когда устаешь, ежедневно помогая Юте сортировать различные бумажки по файлам и печатая речь ему на конференции (чертов засранец, сам ведь выдавливает гель на руку и идеально зализывает свои волосы, стоя у зеркала и диктуя слова!), но все равно плетешься на кухню и пытаешься сделать что-то невероятно вкусное, то, что он любит, сама пытаешься испечь гребаную пиццу, приготовить по рецептам Джейми Оливера что-то из китайского рациона, а после вычищаешь весь дом, потому что… Потому что бесконечно любишь. О, нет. Любишь гораздо больше какой-то бесконечности. Любишь так, что вряд ли это самое чувство можно уместить в слова. — Смотри, вот и твой принц на вороном коне! — Джонни смеется взлохмачивая золотистые волосы рукой, отчего они так красиво блестят в утренних лучах, а после здоровается с Бодхи, который снимает шлем и, поставив байк, идет к ним, прокручивая в ладони ключи. — Глянь, она уже может стоять. Это все я. Юта гордо вскидывает голову, победно ухмыляясь и ожидая, что брюнет его в кои-то веки похвалит. А Бодхи улыбается, широко и так тепло. Так, что на впалых щеках проступают едва заметные ямочки. Внезапно. Обескураживающе-искренно. И Юта удивленно смотрит на него, потому что видит, как он изменился, видит, как мужчина смотрит на хрупкое тело, что скользит по волнам, видит, как давно трещит лед в его глазах, видит, и, кажется, понимает, что это и есть та Нирвана, которую хотел Бодхи. Которую заслуживал Бодхи. Пожалуй, больше, чем многие люди на этой проклятой планете. — Куда вы теперь? — Бриген нехотя отрывает взгляд от рыжей, что умудряется не упасть, приподнимаясь на согнутых коленях и продолжая скользить по кристальной глади, делая вид, что вот-вот проскользнет под огромной волной. Она удивительная даже для него, потерянного безнадежного романтика. — Во Францию, думаю. — Мужчина задумчиво трет подбородок, едва хмурится, продолжая наблюдать за девушкой, что падает в воду у самого берега, а потом Бодхи отчаянно скрывает улыбку за широкой ладонью, переводя взгляд на Юту. И хватает лишь одного взгляда, чтобы понять — он простил. Простил потому, что простила она. — Пора бы показать ей мир, знаешь, иначе от скуки она к чертям разнесет мой особняк. Бодхи старательно пытается изобразить небрежность, отмахивается от разговора, но Юта видит дальше, намного дальше, и знает, в чем причина гребаного желания показать мир. — Пошел ты, я вообще могу съехать, знаешь ли. — Девочка выбегает из воды и игриво ударяет мужчину доской, а после довольно мурлыкает, когда брюнет недовольно рычит, старательно кутает ее в огромное полотенце, после обхватывая своими руками и оставляя невесомый поцелуй на мокрой шее. — Ублюдок. — Солнышко! — Высокие отношения. — Хрипло смеется Джонни, наблюдая за ними и отряхивая ноги от песка. А она дрожит, дрожит как в первый раз, совершенно не от холода, нет, желая лишь вновь ощутить его прикосновения. — Вы же вернетесь, да? Ох, кажется в глазах защипало. Что это я, боже. — Блондин корчит рожицу, а после хрипло смеется, когда Бодхи болезненно хлопает его по спине, а после порывисто обнимает, так крепко, что кости, кажется, трещат. — Береги ее, слышишь? Он обещает. Никогда в жизни никому ничего не обещал. Теперь обещает, потому что она его изменила. Обещает, потому что больше не имеет права облажаться, не имеет права снова кидать ее в бездну, он… Он обязан сохранить. — Я буду скучать, золотой мальчик. — Джессика крепко обнимает Юту, а потом тихо взвизгивает, когда парень отрывает ее от земли и кружит, целуя в щеку и едва прикусывая влажную кожу, что-то шепча о том, что она — невероятная девушка. — Все, отдай мне ее, проваливай, Бриген, давай же. — Бодхи недовольно шипит, почти до боли обхватывая тоненькое запястье, а после тянет девочку за собой, усаживает впереди себя на сидение и, плотно обхватив руль, в одно мгновение заводит байк, одевая шлем на мокрые рыжие волосы, почти ласково касаясь руками тонкой шеи и затягивая ремешки, сдавленно шепча что-то о том, что Джонни слишком многое себе позволяет. — Эй, Бодхи? — Она откидывается на его спину, плотно прижимается к крепкой груди и пачкает водой футболку, но ему плевать, ему вообще теперь на все плевать. На боль, на отчаяние, на страх, на Смерть, на усталость и дела. Потому что есть она, его маленькая спасительница. — Да, детка? — Он старательно игнорирует ее веселый и теплый взгляд, салютуя Джонни и уже готовый сорваться с места, потому что не может больше ждать. Хочет начать все с чистого листа. Стереть все. Нет, оставив лишь одно. Эту маленькую несносную занозу. — Я люблю тебя. — Вот так — просто — сквозь счастливый смех и милую, робкую улыбку, что едва выглядывает из-под большого шлема, который достаточно велик ей, а потому небрежно съезжает на лоб, закрывая глазки, вызывая новую порцию звонкого смеха, когда девочка старательно возвращает предмет защиты на место, плотно придерживая на макушке. Бодхи уже не сможет без нее, сколько бы ни пытался, потому что эта маленькая несносная рыжая — огромная часть его вновь ожившей души. Потому что она не идеальная, а потому и идеальная, как бы глупо и абсурдно это ни звучало. — Я знаю, малышка. — Ухмылка скользит по мраморным губам, а он на секунду прижимается к ее шее, оставляя влажный поцелуй, что после темнеет, переходя в одну из миллионов темных меток. Он знает, что когда-нибудь обязательно сможет сказать ей то же самое в ответ. Она его научит. Так же, как и просто научила любить. — Эй, голубки, назовите ребенка Андромедой, ясно? — Кричит блондин, когда байк почти срывается с места, оставляя после себя клубы пыли и едва уловимый аромат дорогого одеколона и скошенной травы. — Эдди, сечете? Дядя Бриген так хочет! Эй! И Джессика счастливо смеется, машет рукой и показывает едва заметный большой палец среди песчаных гор, прижимаясь к мощной груди, когда теплый ветер свистит в ушах, а пушистые макушки деревьев стремительно проносятся рядом, расступаясь перед Королем и Королевой бесконечности. Что такое любовь? Это когда теперь только вместе. Одна из составляющих Нирваны, к которой Бодхи так долго стремился, и, наконец, достиг. Достиг, обещая себе никогда не отпускать ее, маленькое счастье, что преданно жмется все ближе и улыбается, улыбается только для него и ради него одного. Улыбается, открывая дорогу в новый мир.