Somnia Mundi

      Команда собраться у входа и приготовиться была передана ученикам около получаса назад. Капитаны были не все в сборе, оказалось, что капитан Зараки Кенпачи сейчас находился в Руконгае, но ему уже было отправлено срочное сообщение вернуться.       Без его огромной духовной силы придется тяжко. Но у Готея-13 был ещё Ичиго Куросаки с его невиданными способностями и непредсказуемыми выходками. Возможно и сейчас он покажет всем «класс», отворив ворота в одиночку и заставит всех остальных капитанов вновь «нервно прикурить в сторонке».       — Приготовились! — крикнул главнокомандующий Кьераку, подняв руку вверх.       Тоширо встал в стойку – так ему легче было концентрироваться. Рядом с ним капитан Кучики прикрыл глаза, положив руку на эфес меча. Капитан Сой Фон пригнулась.       — Начать!       Духовная сила невероятной мощи вырвалась и со свистом ударилась о створы ворот. Воздух вокруг потяжелел и зазвенел. Ичиго ухмыльнулся и увеличил поток. У Тоширо сперло в груди, он подавил рвущийся наружу кашель.       Это было сложно, невероятно сложно, но они должны были приложить все усилия, чтобы вызволить учеников. Иначе для чего еще существует Готей-13?       — Где я? — спросила Карин, открыв глаза.       Поднявшись, она увидела, что лежала в незнакомой пустой комнате. Это место показалось ей знакомым. Сквозь деревянную решетку, Карин увидела безбрежное кровавое поле, усыпанное ликорисом.       «Кажется, я внутри того храма...— подумала она.»       — Уже догадалась?       Карин обернулась, увидев позади себя стоящего Судзуки Акаги. Теперь он был одет словно синтоистский монах, на его голове высился стоячий колпак, а в руке он держал золотой веер, которым частично прикрывал лицо. Но карие глаза его сияли, словно в них попал луч света.       — Судя по всему, в недрах моего подсознания, — ответила Карин, осматриваясь.       — Верно, — подтвердил Акаги, громко складывая веер и обводя глазами потолок храма, — все здесь – каждая крупица – отображает твое происхождение, твой облик и твою суть. Это то место, где синигами устанавливают связь с духами своих священных мечей.       — Но духа моего меча здесь нет, ведь так?       Акаги внимательно посмотрел на Карин.       — А что есть дух и почему и как он появляется в подсознании синигами?       — Нам говорили, он рождается из части души.       — Но почему тогда это не случается у всех людей в Обществе Душ, а лишь у некоторых. Почему одни духовные мечи изначально получаются сильнее других? Почему, наконец, они настолько разнообразные? Откуда у обычных людей такая сила?       — Я... я не знаю! — возмутилась Карин. — Почему ты задаешь эти вопросы именно мне? Это вообще сейчас неважно!       — Это очень важно! — закричал Акаги.       Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, затем продолжил:       — Прошло уже столько времени, а ты все еще не отыскала Лес Костей. Мне пришлось прийти самому.       — Я даже не знаю, куда мне идти, чтобы его отыскать!       Судзуки Акаги ударил себя по лицу.       — Я возлагал на тебя большие надежды, потому что ты, как и я, не носишь имя великой семьи, из которой происходишь. И силу которой ты унаследовала. Но ты истинная представительница клана Шиба.       — О чем ты? — не поняла Карин. — Моя фамилия Куросаки, и я из Мира Живых.       Вокруг загрохотало, стены храма затряслись и посыпались песком. Поля ликориса взволнованно зашелестели.       — Что происходит? — спросила Карин.       И вдруг, согнувшись пополам, зашлась в страшном кашле, с ужасом увидев на своих ладонях кровь.       — Ты умираешь. — серьезно сказал Акаги. — Рана, которую ты получила, очень серьезная, а в вашей команде нет медика.       — Что же мне делать? — в ужасе спросила Карин.       — Я могу показать тебе, как можно управляться с силой, которая тебе передалась. Но лишь только раз. Твоей задачей будет только наблюдать и не мешать мне, договорились?       Карин с трудом подняла голову и кивнула. Умирать в ближайшее время не входило в ее планы. Свет вокруг нее завертелся и погас. Карин почувствовала, что проваливается во тьму, ее быстро засасывает липкое и теплое ничто. В этом небытии она будет не более, чем зрителем своей собственной жизни.       Уловив изменения в духовном фоне своей подруги, Мегуми обернулась. Рена лежала на песке с открытыми глазами, хотя еще миг назад она была без сознания да и, вообще, казалась мертвой. Рена медленно поднялась, придерживая рукой кровоточащий бок. Поднеся к лицу испачканную ладонь, она принялась рассматривать ее, как если бы никогда не видела своей крови. Как если бы не знала, что ее могут ранить.       — Мори? — заволновалась Мегуми. — Тебе лучше?       Девушка, стоящая перед ней, не обратила на нее никакого внимания. Опустив ладонь, она внимательно взглянула по сторонам, но, не замечая никого вокруг. Она смотрела куда-то вглубь, словно что-то ища. Мегуми нахмурилась. Эти глаза, казалось сменившие цвет, не принадлежали Рене Мори. Это были чужие, холодные и пронзительные, словно режущие ножом, глаза.       — Кто ты? — прошептала Мегуми.       — Эй! — донеслось позади. — Слышали команду? Всем еще раз приготовиться. С первого раза не получилось, обязательно получится со второго!       — Нам нужно высвободить всю свою духовную силу, чтобы разблокировать ворота, — обратилась Мегуми. — Пожалуйста, помоги нам.       И она умчалась к остальным, спиной чувствуя пронзающий тело взгляд.       — Давайте покажем им! — закричала Ран, — Черта с два я здесь останусь еще хоть на десять минут!       Она так напряглась, что лицо покраснело, а на шее вздулись вены. Встала в боевую стойку и зарычала диким зверем. От ее вида Мегуми стало не по себе. Она и представить не могла, что чувствовала, если бы потеряла друга детства. Встав рядом с Гэном, она тоже напряглась, высвобождая духовную силу. Вокруг затрясло, давление усилилось, приминая всех к земле. Упав на колени, каждый тут же поднимался, ревев от напряжения и с двойной силой принимался вновь.       Ворота стояли неподвижно. Давление силы, ставящее синигами на колени, не могло распахнуть могучие створы.       — Не получается! — закричал Кеничи, — Мы не сможем!       — Не сдавайтесь! — рявкнул Ходжо Гэн.       Упав на колени, Мегуми тяжело выдохнула и прикрыла глаза. Она так ослабела, что была уже не в состоянии встать. Давление примнёт ее к земле и раздавит. Что ж, ну и пусть. Она сделала все, что смогла. Если им не суждено открыть эти ворота, подумала Мегуми, то нет смысла и пытаться.       Краем глаза она уловила движение. Обернувшись, она увидела Рену Мори, направляющуюся прямо к ним. Она хромала, держась за бок, но лицо было бело и равнодушно. Она не кривилась от боли и не шипела, как сделали бы многие другие. Казалось, будто Мори вообще ничего не ощущала. Остановившись прямо у врат, она запрокинула голову и приложила ладонь между створами.       Давление повысилось, заставив всех учеников мгновенно упасть. Мегуми сильно закашлялась, голова у нее пошла кругом и заболела, тошнота подступила к горлу, и ее вырвало. Подняв слезящиеся глаза, она увидела свою подругу.       Стоящую в окружении золотых частиц, вихрем несущихся вокруг ее тела, расползающихся в разные стороны и озаряющих тьму полигона. Ее духовный меч завибрировал и высвободился из ножен, встав прямо перед ней. Мегуми увидела черные всполохи, исходящие из тати, и вскоре перед ней соткался дух. Он стоял лишь спиной, но Мегуми смогла отличить в сполохах плаща полупрозрачное, призрачное тело, черные развевающиеся волосы и острый кинжал с резной рукоятью в белой женской ладони.       Ходжо Гэн наблюдал, как могучий мужчина в красных одеяниях закинул огромную палицу на мускулистые плечи. Ран Фукуда впервые увидела духа своего меча: высокого монаха, одетого в черное и золотое; его стриженную голову покрывала соломенная шляпа, а в руках он держал длинный буддийский посох.       — Все духи выходят из своих мечей, — прошептал Кеничи, провожая взглядом рогатую женщину в пестрых, богатых одеждах.       Духи остановились позади Карин, встав в ряд, коснулись левыми руками правых плеч своих соседей. До учеников академии донеслось тихое низкое пение на непонятном, неразборчивом языке. Ран увидела, как щели между бревен наполняются золотым светом, как усиливается пение в её голове, теперь уже похожее на заклинание.       «Да отворятся двери, да предстанет пред взором очей наших все скрытое...— услышала она последнюю фразу прежде, чем сильная ударная волна оглушила ее.»       Могучие створы врат с грохотом и дымом отворялись. Из щелей рвался золотой песок, закручиваясь в вихре. Свет, что был ярче солнца, постепенно исчезал. После такого обычный свет казался серым и блеклым.       Тоширо Хитсугая, не выдержав, ринулся вперед. Между отворяющихся створ, еле держась на ногах, стояла Рена Мори. Взгляд у нее был замутнен и потерян. Держась за окровавленный бок, она кривилась от боли. Заметив Тоширо, морщины на ее лице вдруг разгладились, а взгляд на миг стал ясным и осмысленным. Губы изогнулись в улыбке, насколько это вообще можно было так назвать. Шагнув вперед, Рена упала в объятия Тоширо. Прижимая к себе, он ощущал всю хрупкость ее еле теплого тела.       И как он мог подвергнуть ее такой опасности?       Аккуратно подняв Рену на руки, он помчался к Ханатаро из 4-го отряда, уже развернувшего носилки и готовившего бинты.       — Прошу, кладите сюда, капитан Хитсугая.       Руки и форма у него были измазаны ее кровью. От этого становилось дурно.       — Тоширо... — прошептала Рена, с трудом открыв глаза. — Я должна тебе... признаться... я...       — Помолчи, — перебил он. — Сначала нужно обработать твои раны.       — Тоширо!.. — взмолилась Рена, в уголках ее глаз выступили слёзы.       Поднявшись, капитан Хитсугая кивнул Ханатаро, и тот тут же приступил к своим прямым обязанностям. Усыпив девушку, он освободил ее рану от ткани, и приложив обе ладони, принялся лечить. Зеленый живительный свет испустили кончики его пальцев.       Он стоял в окружении народа, грязный и потрепанный, дурно пахнущий от долгого заключения. Запрокинув голову, он смотрел в закатное небо, представляя синий, утренний океан. Его воспаленные глаза не моргали, пытаясь запомнить каждую мелочь, каждую деталь лазурных волн, а уши улавливали только далекий шум плещущейся воды.       — Алмерикус, за свои грехи ты приговариваешься к вечному забвению. — громко объявил Зефиринус. — Твои последние слова?       Всем преступникам полагалось упасть на колени, показывая на всеобщее обозрение, что их сразили, что они сдались. Он же остался стоять. Уж этого удовольствия он не доставит никому.       — Наводнение, — сказал он, окинув взглядом толпу, — не остановить. Медленно вода поднимается от земли, затопляя дома, можете бежать сколько угодно наверх, пытаясь сделать хоть глоток воздуха, но она накроет вас с головой. Рано или поздно. Так или иначе. Вам не скрыться от ее разрушающей силы.       Четыре духа-хранителя слушали его внимательно, Алмерикус мог разглядеть настороженность в их глазах, напряжение в их телах. Народ вокруг внезапно притих, не смея молвить и слова.       — Мы разберемся, — ответил Зефиринус, кивая палачу. — Приступайте.       Приняв приказ, высокий карасу-тэнгу поднял ритуальный меч. Смерть от такого меча означала, что ты лишаешься права на перерождение и все записи о тебе предадутся забвению. Ты исчезнешь из легенд, устных и письменных. Люди больше не вспомнят о тебе никогда, да и духи начнут постепенно забывать.       Он закрыл глаза, не видя, как Дайра вдруг упала на колени, моля о его пощаде. Он даже не почувствовал, как умер. Он просто исчез.       Подскочив на холодном каменном полу, Дайра судорожно вздохнула. Ее редко посещали сны, тем более такие страшные и реальные. Алмерикус никогда ей не снился. Это просто ужасное воспоминание о том, что было. Она вдруг обняла себя за плечи, почувствовав дрожь во всем теле. Непонятную дрожь и странное чувство, какое ей никогда не доводилось испытывать.       — Что это? — шептала она. — Мои зубы стучат. Неужели... неужели мне холодно?..       Она с криками подорвалась с места, помчавшись вглубь недостроенного храма.       — Мамору! Мамору! Где ты, Мамору?       Она встретила его у входа в сад, уже держащего меч наготове. Слегка пригнувшись, он в любой момент мог броситься в бой. Но, заметив лицо своего духа-хранителя, Мамору вдруг растерялся, отпустив рукоять меча.       — Что случилось? — крикнула прибежавшая Луна.       — Мне... — неуверенно начала Дайра, но голос ее сорвался, — холодно. У меня все тело дрожит, и...       Сделав пару шагов вперед, она заплакала. Мамору никогда никого не обнимал, прикосновения всегда были ему чужды. Он и сам не понял, что заставило его сделать два маленьких шага и протянуть руки своей госпоже.       Дайра почувствовала тепло. Она никогда не замечала, какое же у Мамору горячее тело. Конечно, ведь до этого она не могла отличить тепло от холода, ей было все едино. Но сейчас Дайра вдруг поняла то, чего никак не могла понять. Тепло – это очень приятно и хорошо, подумала она, прижимаясь к груди своего вечного защитника.       — Я пойду принесу одеяло, — сказала Луна, убегая прочь.       Лицо Мори было бледным, лоб покрывала испарина. У нее был жар. Тоширо внимательно вглядывался в черты ее лица. Рена была красива, не миловидна и не смазлива, нет. Красота выражалась в суровости ее острого лица, в серьезных глазах и чуть нахмуренных бровях, прямом носе, в тонких, часто поджатых, губах и черных блестящих волосах, сейчас беспорядочно разметавшихся по подушке.       «Она хотела мне в чем-то признаться... — вспомнил Тоширо.»       Он слегка коснулся ее руки, медленно проводя шершавыми пальцами. Кожа у девушки была нежная и мягкая, словно шелк. Тоширо попросил для Рены отдельную комнату, хотя и понимал, что слишком выделяет ее среди других, делает ее особенной. Хотел лишь удостовериться, что хорошо устроил ее, и уйти, но, стоя уже в проходе и кинув последний взгляд, сам не понял, как очутился подле, вновь рассматривая ее лицо. Это было выше его сил.       В комнату вбежала Хинамори Момо, взволнованная и напуганная. Увидев своего друга, сидящего подле другой девушки, она вздрогнула, огромные карие глаза расширились и стали похожи на две дыры. Она открыла и закрыла рот, будто пытаясь совладать с собой.       — Хитсугая-кун! — вскрикнула она. — Ты в порядке! Когда я увидела твою окровавленную форму у Рангику, я чуть сознание не потеряла!       Тоширо приложил палец к губам, призывая Момо к тишине.       — Со мной все хорошо.       — Через час, — шикнула она, — состоится собрание всех капитанов. Тебе нужно отдохнуть.       — Спасибо за беспокойство, — Тоширо прикрыл глаза. — Но не стоит. Я справлюсь.       — Ты с самого утра на ногах, а сейчас уже поздний вечер. И ляжем мы точно еще не скоро, все проблемы только начинаются.       Момо была искренне возмущена. Она не понимала, что их связывало. Почему Хитсугая-кун так смотрит эту студентку? Разве он не просто тренировал ее и помогал с учебой? Момо почувствовала, как ревность острой иголкой уколола сердце.       — Хинамори, — остановил Тоширо, когда она уже собиралась уходить, — передай Матсумото, чтобы пришла за мной без десяти.       — Передам! — бросила она и вышла.       Зараки Кенпачи вошел в зал собрания последним. Он две недели назад отбыл в Руконгай и только сегодня к вечеру вернулся. На него никто не обратил внимания, поэтому он вальяжно, в своей привычной манере бывалого воина и убийцы, прошел, занимая свое место между капитаном девятого отряда Мугурумой и капитаном тринадцатого отряда Кучики. Напротив гадко улыбался капитан Куротсучи, хотя он и делал это часто, Зараки Кенпачи никак не мог к этому привыкнуть.       — Вижу, у нас проблемы. — сказал Зараки.       — Слишком мягко сказано, — ответил капитан Куротсучи. — Смерть одной маленькой души может привести к огромным последствиям, угрожающим всему Сейрейтею.       Главнокомандующий Шунсуй тяжело вздохнул и призвал к тишине, объявляя о начале собрания.       — Капитан Куротсучи, — обратился он. — Ваш отряд вместе с десятым занялись расследованием. Расскажите, что вам удалось выяснить.       — Позвольте, начнет капитан Хитсугая. — сказал Куротсучи, — Двенадцатый отряд собрал анализы, и будет лучше объявить их в конце.       — Капитан Хитсугая, прошу.       Тоширо Хитсугая заговорил.       — Мы проверили оборудование, с помощью которого проводился эксперимент. Оно исправно, однако уже устарело. Программное обеспечение не обновляли несколько лет, что спровоцировало ряд ошибок. Кроме того, ассистент экзаменаторов, который должен был контролировать ход экзамена, проявил халатность и отвлекся на другие дела. Если бы он этого не сделал, трагедии можно бы было избежать.       — Что случилось с мальчишкой, вы просмотрели камеры видеонаблюдения?       Тоширо кивнул.       — Он стал жертвой Пустого. Его буквально, — он запнулся, — съели.       Многие капитаны поморщились. Рукия охнула, прикрыв рот рукой.       — А как остальные ученики? — спросила она.       Ответить взялась капитан четвертого отряда Исане Котецу.       — Еще одна ученица с тяжелым ранением, она также была в непосредственной близости с этим Пустым. Остальные сильно истощены, находятся пока в шоке. Четвертый отряд уже работает с ними.       — Надо допросить эту ученицу. Скорее всего, она стала свидетельницей смерти Киришики и может нам много рассказать, — вмешалась капитан Сой Фон.       — Пока об этом не может быть и речи, — отрезала Исане. — Девочка в очень тяжелом состоянии и еще не приходила в себя.       — А что с Пустыми? — вмешался Ичиго. — Разве их не должны были ослабить?       — Хороший вопрос! — согласился Хирако Шинджи.       Хитсугая набрал в легкие больше воздуха.       — Да, должны. И, судя, по журналу их действительно очень ослабили. Но на экзамене один, — Тоширо замялся, не зная как выразить свои мысли, — словно бы взбесился. Что-то пошло не так с самого начала. Этот Пустой просто стоял на месте и не передвигался, как остальные. Первым на него наткнулась ученица по имени Рена Мори. Нанеся ей многочисленные травмы и отбросив в сторону, он переключился на подоспевшего ей на помощь Киришики....       Тоширо было тяжело говорить, вспоминая те кадры, которые ему довелось увидеть. Как девушку, которую он хорошо знал, избивал Пустой. На видео не было звука, но Тоширо хотелось закрыть уши, видя, как как она, сгорбившись, кричала от ужаса. У него дрожали кончики пальцев, он даже сам не понимал от чего. То ли от увиденного, то ли от страха за подопечную, то ли от напряжения и стресса. А, может быть, от всего вместе.       — На этом все не закончилось, — добавил Маюри. — Пустой, однако же, почему-то не стал трогать ученицу, почти сразу после этого все камеры, находящиеся вблизи этого места, перестали работать. У них вышли из строя все внутренние системы. В этом месте и у самых ворот в воздухе витали, я бы выразился, крошечные частицы духовной силы желтого цвета. Мы пока не успели их достаточно проанализировать, но выяснить кое-что удалось. Например то, что ни с чем подобным ранее мы не сталкивались и что структура желтых частиц совпадает с теми, которые нашел капитан Хитсугая несколько месяцев назад.       Тоширо вздрогнул. Ведь именно тогда он нашел Мори. Догадка пришла неожиданно. Неужели, подумалось ему, эта духовная сила принадлежала Мори?       — Капитан Хитсугая, — вступил Кьераку Шунсуй. — Думаю, в отчетах преподавателей есть информация, которая может вам помочь. Отправьте своих синигами разобрать архив.       — Я понял.       Главнокомандующий продолжил.       — Капитан Маюри, делайте свое дело, однако согласовывайтесь о своих действиях с каждым отрядом.       — Спасибо, — капитан 12-отряда широко улыбнулся.       — Кстати, капитан Хитсугая, не напомните ли имя ученицы?       — Рена Мори.       — А не та ли это девочка, назвавшая своим кумиром некоего Судзуки Акаги?       — Она. — подтвердил Тоширо.       Он не понимал, к чему ведет Шунсуй. Причем тут какой-то Судзуки Акаги? Зачем сейчас его вспоминать?       — К чему это? — поинтересовался Ичиго Куросаки. — Разве это имеет отношение к делу?       Главнокомандующий ухмыльнулся, кончиками пальцем прикоснувшись к своей соломенной шляпе.       — Как печально, — ответил он, — что среди вас не осталось ни одного капитана, заставшего период смутных времен. Яма-джи почил, Укитаки, Унохана... оставили меня со всем этим разбираться.       Капитаны непонимающе воззрились на него.       — Судзуки Акаги жил, без малого, триста или четыреста. Он был третьим офицером первого отряда. Все, что с ним связано, находится в архивах под грифом «совершенно секретно».       Послышались вздохи и шепот.       — Вам не кажется странным, что девочка, поступающая в академию, вдруг ни с того ни с сего заявляет о человеке, о котором вообще никто не должен знать?       — Тогда ее точно надо допросить, — закончила Сой Фон. — Велите готовить камеру на непредвиденный случай?       Кьераку коротко кивнул.       — Кстати, — вдруг вспомнил Зараки Кенпачи, когда собрание закончилось, и капитаны начали потихоньку расходиться. — Перед тем, как меня вызвали сюда, я бы в восьмидесятом районе и встретил там очень необычную женщину. Кажется, она не переносила солнечный свет, а когда я перенес ее в тень, она вдруг вскочила и исчезла прямо в воздухе.       Он поймал очень серьезный взгляд главнокомандующего. Другие капитаны, замерев, медленно к нему повернулись.       — Спасибо, что сообщили о своем наблюдении, капитан Кенпачи, — нахмурившись, ответил Кьераку.       — Отыскать эту подозрительную женщину? — вновь вмешалась капитан Сой Фон.       — Не стоит тратить на нее силы. Думаю, что она сама к нам придет. Интересно, ищет ли она здесь что-то определенное? И одна ли она там?       Собрание лейтенантов началось сразу после капитанского. В комнату вошел Ренджи Абараи, держа в руках распоряжение капитанов. Сегодня он был одет по всем правилам: рукав чёрной формы перетягивала повязка с табличкой, на которой можно было прочесть иероглиф «шесть». Под номером отряда был вырезан его символ – раскрывшийся бутон камелии, символизирующей благородный ум. Ренджи мог похвастаться острым умом, хотя о степени его «благородности» можно было поспорить.       Оторвав от листка глаза, он осмотрел комнату и пересчитал всех лейтенантов. Все были на месте, стояли в ожидании дальнейших указаний. Ренджи уловил обеспокоенный взгляд Киры, до глубины души потрясенным случившимся. Хинамори Момо не смотрела в его сторону, прислонившись к стене, о чем-то напряжённо думала. Лейтенант 12-го отряда Акон нервно постукивал пальцем по бумагам, прижатым к груди, видно было, как он спешил вновь углубиться в свои расчеты.       Прочистив горло, Абараи начал.       — Похороны Киришики Юкио состоятся на следующий день после отпевания, то есть в эту среду. Все капитаны будут обязаны присутствовать на всех погребальных церемониях, поэтому вся работа возлагается на плечи лейтенантов. Офицерам немедленно начать отправлять уведомления всем знатным семьям, сейчас поделим по именам; лейтенанты 1-го, 5-го и 10-го отрядов отправляются контролировать процесс проверки в академии и сразу же отправлять важные сведения капитану 10-го отряда; 12-й отряд продолжает работать на месте происшествия, разрешено собирать анализы у пострадавших, согласуйте этот момент с 4-м отрядом; лейтенант 2-го отряда отправляется в камеры контролировать допросы обвиняемых в произошедшем...       Хинамори Момо слушала доклад краем уха. Сцена в больничной палате, которую ей чисто случайно посчастливилось сегодня лицезреть, никак не выходила из головы. Хитсугая-кун, которого она увидела, уже не был тем ребенком, каким она его привыкла считать. Момо в глубине души знала, что ее младший братец вырос еще с тех пор, как дослужился до капитана, но осознать насколько он повзрослел, ей удалось лишь сейчас.       Хитсугая смотрел на эту бледную девочку так, как никогда не смотрел на нее, Момо. Он касался ее руки, невесомо проводя пальцами, так, как никогда не дотронулся бы до нее. Было в этой его позе, во взгляде, в жестах нечто, что трогало Момо до глубины души. Слезы наворачивались на глаза, падали с длинных ресниц и быстро скатывались по щекам, а горло до боли сжимало тисками. Момо неистово глотала, чтобы снять спазм, но ничего не выходило. От этого становилось обиднее вдвойне.       Момо вспомнила, как впервые столкнулась с этой девочкой. Как та надменно, с видом хозяйки, посмотрела на нее. Неужели, недоумевала она, Хитсугая-кун мог в это... в эту?.. Да она же злая!       Провожая взглядом уходящего на собрание Тоширо, словно умершего внутри, Момо всем сердцем хотелось схватить его, посадить на мягкий стул, сунуть в руки чай, а после уложить спать. Но Широ никогда на это не согласится. Он слишком ответственен.       — Рангику, — вяло позвала Момо, когда собрание окончилось и все стали выходить.       — Направляемся в академию, — быстро ответила Матсумото, — там сейчас проверка.       Момо покачала головой. Не это она хотела узнать.       — Что это за девочка, с которой сегодня сидел Хитсугая-кун?       Рангику тут же оживилась.       — Так вы не знакомы? Вам обязательно стоит познакомиться! Ее зовут Рена Мори, и она просто замечательная! Капитан тренирует ее после занятий, а она помогает ему с отчетами вместо меня, но иногда и вместе со мной. А еще мы с ней даже пили несколько раз, когда капитан отлучался. Рена-тян хорошо пьет! А ты чего спрашиваешь? — Рангику наклонилась ближе, ее рыжие с колючими концами волосы защекотали щеки Момо. — Ревнуешь небось?       Момо вспыхнула и резко запротестовала, вызвав бурный смех Матсумото.       — Это называется комплекс старшей сестры! — с видом начитанного человека сказала Рангику.       — Возможно, ты и права.       Неуверенно согласившись, Момо отвернулась.       «Просто замечательная?.. — повторила она про себя.»       И сорвалась в мгновенный шаг.       Деметрия поерзала на скамейке, осматривая беседку, в которую ее привел паж. Находясь в землях Зефиринуса, она всегда чувствовала себя до жути неуютно. Все эти парящие острова и воздушные замки заставляли ее голову каждый раз кружиться, а уж, когда она поднималась по ветровой лестнице, чтобы войти в Ку Марут, сердце замирало на миг перед тем, как пуститься в безумный пляс. Ноги подкашивались, деревенели и отказывались двигаться. Если бы Деметрия не была духом-хранителем, она бы точно опустилась на колени и добиралась ползком, а еще лучше – никогда бы не поднималась выше крыши одноэтажного дома.       Поднялся легкий южный ветерок, зашумев деревьями, зашелестев травой, запев колокольчиками, что украшали сад яблонь. Он находился на острове Солнца, который входил во владения Нота, младшего брата Зефиринуса и властителя южных ветров. Деметрия вспомнила, как дух-хранитель воздушной стихии отзывался о Ноте: с легким пренебрежением и недовольством, хотя Нот был самым миролюбивым и дружелюбным из всех ветров, господствующих на островах. И самым непоседливым. Наверное, эта детскость и раздражала Зефиринуса больше всего.       — К чему ты так срочно вызвал меня? — спросила Деметрия, благодаря слуг, принесших поднос с ежевичным вином.       Отпив из хрустального бокала, она не смогла сдержать восторженного возгласа. Вино, как это говорилось «на верхах», делали просто отменное.       — Наши догадки подтвердились, — сказал Зефиринус, не обращая на слуг никакого внимания. — Вчера ко мне со срочным донесением явились двое моих знающих, Фосфорентус и Заак Киль, утверждающие, что некое новое измерение создалось на их глазах. Совсем крохотное, размером с пещеру, но это не важно. Важно то, что эта сила вновь пробудилась.       В открытой беседке осталось лишь четверо: двое духов-хранителей, сидящих друг напротив друга и двое их поверенных. За спиной Зефиринуса стоял, пока не привыкший к своей новой должности, Тиатрил. Не имея такого прекрасного навыка, как выдержка, он почесывал то руки, то затылок, взгляд у него бегал и был слишком участливым для простого члена свиты.       Напротив же него стоял настоящий эксперт. Спокойный Кёринрин – драконоподобный дух познания – родившийся из книг и свитков. Тиатрил знал, что некоторые из свиты духа-хранителя земли выглядели весьма необычно, но он даже представить себе не мог насколько. Кимоно стоявшего напротив него духа было украшено сутрами, а его головной убор – свитками с кистями. Темные глаза Керинрина были подведены коричневым на манер актера театра Кабуки, а губы выкрашены в черный. Тиатрил отметил также и отличительную черту многих духов Земли: длинные острые уши и ногти, последние часто крашеные в фиолетовый цвет.       Тиатрил никогда не понимал эту их чересчур вычурную манеру одеваться. Даже Деметрия, судя по слухам, несколько часов тратила на то, чтобы выбрать наряд, соответствующий ее настроению и уложить прическу, обязательно очень сложную и роскошную.       — И мы узнали об этом за год лишь благодаря моим помощникам, живущим среди людей. Ку Ида не самая слабая страна, как многие привыкли считать, — триумфально улыбнулась Деметрия.       — Подумать только, — согласился Зефиринус, — что во время запечатывания Сомниа Мунди некоторая часть духов останется в Шигане, и почти все из них окажутся твоими подопечными.       Деметрия усмехнулась. Ей нравилось, когда ее хвалили. Она ненавидела, когда кто-то говорил, что раз в Ку Ида практически нет боевых духов, то оно самое слабое. Каждый раз доказывая обратное, Деметрия купалась в похвале, причитая, что без нее им не выиграть войну.       — А это кто? — кивнула она на Тиатрила, стоявшего позади Зефиринуса.       — Сын Каэмара из клана Серебряных Драконов, я недавно взял его в свою свиту.       — А это не его предков в свое время мы изгнали в Пустоши?       — Совершенно верно, — подтвердил Зефиринус, — скверные были времена.       — Ты должен быть благодарен, мальчишка, — обратилась к нему Деметрия, — что твой клан не лишился своего великого статуса. Иначе быть вам рабами, как когда-то случилось с одним древнейшим кланом. Кажется, мы сослали охранять границы Сомниа Мунди. В конце-концов, почти все они вымерли.       — Я благодарен, — поклонился Тиатрил.       Хотя в этот момент он как мог пытался запрятать все свои чувства под замок, чтобы ни дай Стихия, кто-то из духов-хранителей мог уловить их.       — Дайра будет против войны, ты знаешь? — переключилась Деметрия.       — Не сомневался. От нее сейчас главное армия, а именно собранный Алмерикусом Дилювиум и заново призванный Сангуис. Этот юнец Деймос вступит в войну только, если она его позовет. С Жемчужным святилищем и храмом Снежных дев обстоит также. Они не подчинятся никому.       Деметрия покачала головой.       — Ты слишком жесток к ней. Видел эти ужасные шрамы на ее теле?       — Не приглядывался и не собираюсь. Она дух-хранитель, а не какая-нибудь младшая любимая дочь в семье Райдзина. Должна быть сильной. А вот Игни...       — Да, — согласилась Деметрия. — Этот огненный демон терпеть нас не может. На самом деле мне кажется, что ему плевать за что голосовать, лишь бы против нас. Бедный мальчик, он столько еще не понимает. Мы ему не враги.       Зефиринус отчего-то хмыкнул.       — Тем не менее, мы должны считаться с его мнением.       — Значит, пока нет смысла проводить Совет Высших. Мы лишь в очередной раз поругаемся.       — Нам нужен пятый член Совета, чтобы принять решение. Осталось лишь узнать, какой позиции он придерживается, — сказал Зефиринус, складывая руки замком.       Деметрия хитро подмигнула, вставая.       — Не волнуйся, ветерок. Предоставь это мне.       Тиатрил находился в замешательстве. Он знал, кто был этим недостающим звеном на совете, и его это очень нервировала. Он знал Карин лично, и мысль о том, что ее планировали использовать в чужих целях, доставляла ему большой дискомфорт. Его взяли в свиту духа-хранителя, это большая честь для клана с таким большим количеством провинностей, и на месте Тиатрила любой бы другой заткнулся и сделал бы все, лишь бы искупить ошибки прошлого. Но с другой стороны она была бедной и несчастной девочкой, в которой Тиатрил видел себя. Поэтому ему бы совсем не хотелось, чтобы Карин была втянута в водоворот интриг.

***

      Кьераку Шунсуй не помнил, когда в последний раз спал или ел. Помнил, что прекрасная Нанао-тян несколько раз приносила ему чай, и он быстро выпивал его. Кажется, даже залпом. Событий за прошедшие сутки было столько, что Кьераку не понимал, как вообще они смогли уместиться в каких-то двадцать четыре часа. А сейчас оставалось последнее.       Сообщить родителям мальчика о том, что произошло. Сразу после экзамена господину и госпоже Киришики была отправлена срочная телеграмма, и сейчас, почти в середине ночи, они должны были прибыть в Сейрейтей. Семья Киришики была единственной высшей аристократической семьей, проживавшей не в Сейрейтее и не на территории первых районов. Их владения находились где-то между четвертым и пятым районами Восточного Руконгая.       Быстро скинув яркое цветастое кимоно и засунув его куда подальше, главнокомандующий Шунсуй с хрустом в коленях присел на подушку и застыл в ожидании родителей мальчика.       «Старею, — подумал он. — Совсем как Яма-джи скоро стану.»       Он не выдержал и потер колени.       Седзи раздвинулись и в покои вошел сначала высокий мужчина, слегка запыхавшийся и обеспокоенный, пальцы на руках у него чуть подрагивали. Одежда и головной убор с дороги помялись, мужчина не успел даже побриться перед выходом, и теперь светлая щетина украшала его лицо, добавляя образу еще большей небрежности и несобранности.       Следом за ним вошла женщина в дорогом, богато украшенном детскими бумажными мячиками, кимоно. Служка позади высоко держал над её головой зонт, отчего половина лица была скрыта в тени. Когда зонт убрали, быстро закрыв и спрятав, Кьераку наконец смог увидеть ее лицо. Женщина не была худой, щеки на ее бледном лице выдавали ее пристрастие к сладкому. Она выглядела бы просто прекрасно, если бы не эти глубокие темные пятна под глазами и засохшие дорожки косметики, доходящие до подбородка. Женщина достала платок и вытерла щеки.       — Приношу свои соболезнования, господин и госпожа Киришики. — без особых церемоний начал Кьераку.       — Где наш сын? — потребовал отец. — Отведите нас к нему.       У Кьераку перехватило дыхание. За плечами у него тянулась целая тысяча лет жизни, бесценные накопления знаний и опыта, а сообщить родителям о смерти их единственного и любимого ребенка... оказалось очень трудно. У Шунсуя не находились слова, все казались какими-то неподходящими.       Он никогда не хотел становиться главнокомандующим, эта роль не для него. Эта ответственность, которую ему слишком тяжело держать на своих плечах. Как жаль, что выбор на самом деле имеется не всегда.       — Киришики Юкио... — начал Кьераку.       — Что с ним? Что-то серьезное? — заволновалась мать. — Мы можем чем-то помочь, только скажите. Отведите нас уже к нему, наконец!       Уже ничем не помочь.       И к чему отводить? К тому, что осталось от мальчика?       — Хорошо. — вздохнул Кьераку Шунсуй. — Пойдемте.       Они вышли из бараков и направились в сторону 12-го отряда. Смотря в ночное небо, наполняя легкие свежим воздухом, проясняющим разум, Кьераку казалось, что он совершает огромную ошибку.       Открыв глаза, Карин ощутила себя лежащей на жестком футоне. Стены и потолок больничной палаты сливались перед глазами в одно мутное пятно. Приподнявшись на локтях, она ощутила приступ тошноты. Комната вокруг завертелась и заходила ходуном.       Сжав одеяло, Карин прикрыла глаза и попыталась успокоиться. Вдох-выдох.       Юкио бежит навстречу пустому.       Раскрывая и закрывая огромную пасть, монстр противно пережевывает.       Звуки ломающихся костей и страшные крики заполняют сознание, утопающие в какофонии беспрерывного чавканья.       Чавк. Хрусть. Чавк.       Хр-р-р-р...       Медсестер, дежуривших в коридоре, взбудоражил резкий крик, раздавшийся из одной из палат. Вбежав в комнату, они застали вскочившую на ноги девушку. Схватившись за голову, она согнулась в коленях и с глухим ударом упала. Медсестры тут же подбежали к ней, укладывая обратно в постель и выравнивая упавшую капельницу.       — Дайте мне... верните!       — Что дать? — недоумевала медсестра.       — Кольцо и платок, верните мне их! Сейчас же!       — У нас ничего этого нет, ложитесь обратно, Мори-сан.       Карин не верила им, никому из них. Она вновь вскочила. Медсестры обеими руками уперлись ей в плечи, с силой надавливая, но Карин было уже не остановить.       — Я не Мори Рена! Не смейте называть меня так, это не мое имя!       — Хорошо, ложитесь обратно, пожалуйста. Нора, сходи за врачом.       Продолжая вырываться, Карин требовала выдать ей кольцо и платок, угрожая разнести всю палату к чертям. Она едва почувствовала, как молодой врач всадил ей в плечо шприц с успокоительным. Резко обернувшись, Карин ударила его по лицу. Она узнала его. Это был Макото Фудзивара, которого она видела в академии.       — Мне надо... — прошептала Карин, ее глаза закрывались, — очень надо...       — Привяжите ее к кровати, на всякий случай, — бросил медсестре он и вышел.       Позже, обыскивая форму, Макото обнаружил во внутреннем кармане белый потертый платок с вышивкой хризантемы. Развернув его, он увидел изящное серебряное кольцо с голубым камнем. Едва к нему прикоснувшись, Макото ощутил в теле зимний, пронизывающий до костей, холод, а в носу защекотало от запаха соли.       Сильного запаха морской соли.