Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Лариса Егорова.       Я уже собиралась ложиться, когда позвонила Катенька. Голос был усталый, взволнованный, и говорила она немного в нос, как будто простыла или плакала.       — Мама, я могу прийти? Только я не одна.       — С Андрюшей? Конечно, можно, даже спрашивать не надо. Ко мне, доченька всегда можно.       — Нет, мамочка, не с Андреем. Я… я бабушку у «этого» забрала… Насовсем. А ко мне сегодня никак нельзя. Я ее к тебе привезла. Можно?       Вначале я даже не поняла о чем Катя мне говорила, вернее не поверила, просто не могла себе представить, что такое возможно. Чтобы девочка сама смогла убедить «этого» выпустить маму из своих цепких ручонок, чтобы мама добровольно дала себя забрать? Да не может такого быть!       — Катенька, ну, конечно можно. Приходите, — я бросила мобильный на кровать. — Андрей! Андрюша, ты где?       — На куфне!       — Чего жуешь?       — Буферброд.       — Буфер ты мой золотой! Иди сюда, милый, поговорить нужно.       — Ну, фево, мам?       — Фево, фево, — передразнила я, — ты уж или болтай, или жуй. Андрюш, к нам сейчас Катя придет. Что-то с ней не так, мальчик мой. Думаю, что…       — С чего ты взяла, что что-то не так?       — Говорила в нос, наверное плакала…       — А может простыла, заболела, помирает, чего ты сразу самое плохое предполагаешь?       — Андрей, мне сейчас не до твоих дурацких шуток. Катя будет не одна.       — С Андрюшей? — обрадовался сын. Удивительно, как быстро они нашли общий язык. Дюшка, вообще-то, не очень любит новые знакомства, а Катюшу с мужем принял сразу, будто знал их всю жизнь.       — Нет, мальчик мой, не с Андрюшей.       — А с кем? Я ее не собираюсь покрывать, мама. Если придет с другим, я все Жданову расскажу.       — Ух, ты! А еще брат называется. Мда… Нужно будет рассказать зятю, как ты печешься о его чести. Вот ты ж, маленький засранец. Нет, Дюшенька, не с другим. К нам едет твоя бабушка.       — Бабушка Лена? — Андрей не донес бутерброд до рта. — Как это?       — Не знаю, Катя только сказала, что забрала его у «этого» насовсем.       — Она теперь с нами жить будет? Я не хочу.       — Никто не сказал, что она будет жить с нами. Андрей, постарайся…       — И стараться не буду, — перебил меня сын. — Она с тобой такое сделала, что я не хочу ее даже видеть.       — Это не бабушка, она сама жертва. Это «он».       — Ага, он! А она молчала! Ты бы за меня и за Катю любому глотку бы перегрызла, а она молчала!       — Если ты помнишь, я тоже молчала и глотку за Катеньку не перегрызла.       — У тебя так сложились обстоятельства, но ты же Катюшу любила всегда.       — И у мамы так сложились обстоятельства, но она тоже меня любила всегда, сыночка. Я очень тебя прошу, Дюшенька, постарайся не показывать бабушке свою неприязнь. Постарайся подружиться с ней. Ей сейчас очень-очень нужна наша помощь.       — А ты постарайся не называть меня Дюшей, я уже не маленький.       — Я постараюсь. Надеюсь, что получится.       — И я постараюсь. Только не знаю, получится или нет.       POV Катя Жданова.       Двери открыла мама, да так и замерла на пороге. Было то чего! Мой нос распух так, что, казалось, занимал пол лица, из глаз, утонувших в набрякших веках, и двух здоровенных симметричных синяках, прочно обосновавшихся вокруг них, все время текли слезы. Бабушка выглядела не лучше — белая, как мел, с красными зареванными глазами и совершенно синими, почти черными губами.       — Господи! — наконец, отмерла мама. — Что «он» с вами сделал?       — Мам, дай войти, — я проскользнула под ее рукой и обернулась.       Лица мамы я не могла видеть, но, судя по ее позе и напряженной спине, вряд ли оно сейчас было безмятежным. А вот бабушка… Мне показалось, что она умирает, таким прощающимся и уже потусторонним был ее взгляд, обращенный к маме. Как будто она заставила себя жить, пока не увидит дочку, и теперь может уйти, наконец.       — Мама, — закричала я, — скорую. Срочно!       — Я вызову, — прозвучало над моим ухом сзади. Послышался топот убегающего Андрея. Я всего на секунду-то и обернулась, а когда повернулась, бабушка уже лежала на полу, а мама пыталась нащупать ее пульс…       К трем часам ночи, когда уже уехала и первая бригада скорой помощи, и вторая, но теперь уже платная, когда бабушка, казалось, уснула, мама попросила меня рассказать, что случилось. И я рассказала. Все, начиная с Совета директоров.       — Тебе нужно снять побои, Катенька. Обязательно! Сделай это прямо с утра, не затягивай.       — Мама, ты хочешь, чтобы я подала на него в суд?       — Не знаю, доченька. С одной стороны — это будет отвратительная реклама для «Zimaletto», с другой, «он» тебя ударил, и этого я не прощу. Ты побои сними, а потом подумаем, хорошо подумаем, что нам делать. А сейчас езжай домой, детка. И постарайся помириться с Андрюшей. Ты не права, солнышко. Счастье еще, что ты глупостей с этим… как его… Романом не натворила.       — А как же бабушка?       — А бабушка останется здесь. Со мной и с Андреем. Не волнуйся за нее, видела, как Дюшка за ней ухаживал? Все будет в порядке. Сейчас я вызову тебе такси.       — Не надо такси, когда я выходила встречать скорую, я увидела Ромку, он сказал, что будет меня ждать.       — Не играй с огнем, Катенька.       — Не волнуйся за меня, мамочка. Завтра, то есть сегодня, созвонимся.       Я вышла на улицу и подошла к машине Малины. Он сладко спал, уютно устроившись в откинутом водительском кресле, но тут же проснулся, стоило мне приоткрыть дверцу.       — Куда госпожа прикажет в этот раз? — иронично спросил Ромка.       — Верни, откуда взял. Домой.       — К Андрею? — уточнил он.       — К Андрею, а значит, к себе!       — Будет сделано. Только мне кажется, что неплохо было бы тебе врачу показаться.       — Тогда вези меня в ближайший травмпункт, заодно и побои сниму, чтобы потом этим не заниматься…       Черт побери, не слабо мне «этот» врезал! Носовая перегородка была сломана, а в какой-то решетчатой кости — трещина. Мне еще предстояла операция, причем под общим наркозом. Мало того, как сказал доктор, судя по тошноте травма носа может сочетаться с сотрясением головного мозга. Сволочь, «ему» опять удалось меня изуродовать       Едва мы снова оказались в машине, как я не выдержала, разревелась, как ребенок.       POV Роман Малиновский.       Едва мы снова оказались в машине, Катюша расплакалась, как ребенок. Дольше, я не мог делать вид, что мне все безразлично, что я всего лишь извозчик, катающий барышню.       — Катенька, что случилось? Ты расскажи, знаешь, как рассказывают случайному попутчику. Выговоришься, и тебе станет легче.       Она замерла, будто задумалась можно ли мне верить, даже рыдать перестала, но уже через несколько секунд слезы градом хлынули из ее глаз.       — Ромка, мне так плохо, Ромка! — и словно прорвало плотину…       Катя захлебывалась словами, говорила сбивчиво, как в бреду, но картина ее жизни меж тем, как в проявителе, когда я печатал в детстве фотографии, все четче вырисовывалась передо мной. Сердце (надо же, оно, оказывается, у меня есть) сжималось все больше и больше, а билось все быстрее и быстрее, ладони вспотели, даже давление, кажется, поднялось. К концу Катиного рассказа мы плакали уже вместе, правда, я постарался это скрыть. Ну, как же, разве настоящие мужчины плачут?!       Плачут, и еще как! Сердцем и вывернутой наизнанку душой! Я всегда думал о женщинах, как о красивой картинке, созданной Творцом для украшения нашей жизни. Они должны были вызывать положительные эмоции, согревать наши (мужские) постели и давать выход нашей сексуальной энергии. Вот и все! И вот в моей машине оказалась женщина, которая перевернула такой привычный и легкий мир. Перевернула всего-то за час, перевернула не красотой, не сексуальностью и не в постели. Перевернула своим рассказом о своей жизни.       Мне впервые стало больно не за себя, а за кого-то другого. Так больно, что впору было класть на алтарь жертвенности свою жизнь, только бы ей было хоть чуточку легче. Я больше не был в нее влюблен, я любил ее. Любил всем своим плачущим сердцем и вывернутой наизнанку душой.       — И теперь я не знаю, как мне с ним помириться, понимаешь? — закончила Катенька свой рассказ. Она уже не рыдала, а только тихонько всхлипывала.       — Понимаю. А Андрей знает твою историю?       — Да, я ему все рассказала.       — И про неудачный опыт общения с нашим братом?       — Да. Это тебе я все рассказала на истерике, а к разговору с Андрюшей я готовилась долго. И все равно не смогла бы ничего ему рассказать, если бы не напилась.       — Ну, вот, видишь, тебе тоже пришлось напиться.       — Это ты к чему?       — К тому, Катенька, что это я один во всем виноват, Андрей здесь ни при чем. Я вчера умело спровоцировал тебя, и со стороны действительно могло показаться, что ты со мной флиртуешь.       — А зачем ты это сделал? — на ее лице было столько недоумения, что я готов был провалиться сквозь землю.       — Да потому, что хотел вас поссорить.       — Зачем? — Катя шарахнулась от меня.       — Потому, что был дураком и сволочью. Я влюбился в тебя в тот день, когда ты преобразилась. Страшно захотел переспать с тобой и…       — А ты подумал, что было бы со мной после этого?       — Нет, не подумал.       — Никогда так больше не делай! Пожалуйста. И друга потеряешь, и я больше не поддамся на провокации. Очень тебя прошу. Пожалуйста-препожалуйста.       Этим «пожалуйста-препожалуйста», Катя меня добила. Размазала по стенке и навсегда привила мне условный рефлекс — она говорит: «пожалуйста-препожалуйста», и я в ту же секунду готов горы свернуть, но выполнить ее просьбу.       — Ты, вообще, подумай о том, что у каждой женщины кроме тела есть еще душа. И каждой из нас больно, когда нас используют.       — Знаешь, я никогда и ни об одной женщине не думал, как о человеке с душой и сердцем.       — И чем ты тогда отличаешься от Дениса, которым ты так возмущался?       — Почти ничем… Разве что… Я никогда не использовал женщин в корыстных целях.       — Это тебе удобно так думать, Ромка. Разве использовать женщину для удовлетворения своего сексуального голода — это не корыстная цель? Ты говорил им, что любишь?       — Бывало.       — Говорил, что готов для них на все?       — Бывало и такое.       — А ты говорил им, что они нужны тебе только на переспать?       — Практически никогда. Это же… как-то…       — Не принято?       — Да.       — Значит, ты тоже использовал женщин в корыстных целях. Подумай об этом, Ромка.       Мы въехали в гараж, я подогнал машину поближе к лифту и даже мотор выключать не стал.       — Беги домой, Катюша, и пусть у тебя с Андреем все наладится.       — Спасибо, пока.       — Пока!       Катя выскочила из машины, помахала мне рукой и даже сделала шаг к лифту. В это время его дверцы распахнулись и пред нами предстал Андрей. Помятый, явно похмельный, крутящий в руках ключи от машины. Он ошалело уставился на Катюшу, а затем перевел на меня свой взгляд.