Сдерживая выдох.

Да, пожалуй, она помнит. Помнит, как все начиналось. Возвращаясь вспять, она вспоминает его кофейные, невероятно теплые, наверное, даже не теплые, а горячие глаза, россыпь таких родных родинок на лице, всегда неряшливо взъерошенные темные волосы, вкусно пахнущие и мягкие. Да, пожалуй, она помнит. Помнит старшую школу, когда все между ними изменилось. Когда дружеские отношения сменились невероятной привязанностью. Когда каждая маленькая и большая клеточка ее тела дышала лишь им, а легкие не могли обходиться без него, и она просто задыхалась, когда его не оказывалось рядом. Когда небольшое сердце бешено колотилось в ее груди, чуть ли не расшибая на мелкие кусочки грудную клетку. Когда дыхание всякий раз прерывалось, когда он оказывался рядом. Когда бабочки в животе невероятно сильно щекотали ее своими крыльями, так что она не могла сдерживать улыбки. Когда глаза загорались восторгом от одного его присутствия. Она помнит эти детские, еще наивные чувства, которые разрывали ее в то время и которые переросли в серьезные отношения. Никто еще тогда не думал, что все так сложиться. Да, пожалуй, она помнит, как спустя пару лет после окончания школы, Стайлз пригласил ее в один из самых прекрасных ресторанов Бэйкон Хиллс и по-классически, без всяких удивительных штучек, встал на одно колено и попросил ее руки. Да, пожалуй, она помнит. Помнит их свадьбу. Наверное, свет еще не видывал такой счастливой невесты. Ее рыжие, нет, наверное, все-таки не рыжие, а цвета клубничный блонд, именно так он называл их оттенок, волосы, собранные в простую, но невероятно элегантную прическу. Глаза, словно два блестящих изумруда, наполненные слезами счастья. Простое белое платье, без всякой вычурности, длинная белая фата, и, пожалуй, она точно помнит, как он смотрел на нее у алтаря, в своем идеальном смокинге с бабочкой и как он улыбался, тоже едва сдерживая слезы. Да, пожалуй, она помнит. Она помнит, как она волновалась, дожидаясь результата теста на беременность, как бегала и скакала по дому, держа в руках палочку с положительным ответом. Она помнит, как он застыл в дверном проеме, не успев положить свою дорожную сумку, смотря на нее, улыбаясь, и не осознавая, что по его щекам текут слезы. Она помнит, как его дрожащие от счастья руки крепко прижали ее к себе. И, наверное, это был самый счастливый момент за все их отношения. Да, пожалуй, она помнит. Она помнит, как на третьем месяце беременности, в три утра ей захотелось арбуза с ананасом, и, как объехав весь Бэйкон Хиллс в поисках открытого магазина, он, наконец, привез ей четырехкилограммовый арбуз и большой ананас. А она заливисто хохотала и не могла поверить во все происходящее, сидя на кровати и пожевывая фрукты. Она помнит, как он не спал ночами и следил, чтобы она была укрыта и не раскрывалась, и чтобы из открытого окна на нее совсем не дуло. Она помнит, как он придерживал ее волосы, когда склонившись в женской уборной в одном из кафе, ей снова было плохо из-за токсикоза. И ему тогда было все равно, что он в женском туалете, и что многие искоса поглядывали на него из-за этого. Да, пожалуй, она помнит. Она помнит, когда ребенок впервые стукнулся, а руки Стайлза были в это время на ее животе. И они были счастливы до небес, потому что долго этого ждали. Он тогда приоткрыл от удивления рот, а после закричал и заулюлюкал. Она запомнила выражение его глаз. Они блестели от восторга, и, наверное, вылезли бы из орбит, если бы не еще один толчок малыша. Да, пожалуй, она помнит, помнит как на УЗИ, крепко держа ее руку в своей руке, он впервые увидел малыша и услышал его сердцебиение. Тогда он не смог сдержать слез. Он держал ее руку, прикусывал нижнюю губу и плакал. И она понимала, что любит его. Понимала, что ничего ей больше то и не нужно, лишь ее маленький семейный уголок. Понимала, что сойдет с ума, если в один из пасмурных дней он уйдет от нее. Да, пожалуй, она помнит. Она помнит тяжелые схватки, и как он снова держал ее руку, и как они плакали, когда маленькое чудо наконец-таки появилось на свет. Как маленькие черные глаза новорожденного мальчонка слегка приоткрылись и поприветствовали маму с папой. Она помнит, как тяжело было сдерживаться, и как они плакали от счастья навзрыд, крепко обнявшись, наполняясь любовью, готовые подарить ее этому маленькому чуду. Да, пожалуй, она помнит. Помнит, как они учили малыша говорить, как он в итоге сказал «папа», и как он сделал свой первый шаг навстречу отцу. Она помнит, сколько Стайлз гордился этим фактом и всегда рассказывал и хвастался этим перед друзьями. Бесчисленное множество раз. А она наблюдала за этим с упоением и улыбкой, потому что вот оно, то самое счастье. Ей не хотелось, чтобы это заканчивалось. Она помнит, когда сын пошел в первый класс, невероятно похожий на папу, с теми же родинками и улыбкой, взъерошенными волосами и в черном костюме. С иголочки идеальный. Она помнит, помнит, как это было волнительно, и помнит, что Стайлз переживал больше нее самой и Бена. Да, пожалуй, она помнит. Она помнит, как с годами, он и она все больше проводили времени на работе, как между ними возникла некая дистанция. Помнит, как изнывая от усталости, они засыпали в разных комнатах, не в силах подняться в спальню. Помнит, как было уже не до домашнего очага. По уши погрязнув в работе, они совсем забыли друг о друге. Забота о Бене была в приоритете, поэтому это был единственный момент, когда они пересекались. Помнит, как уже было не до поцелуев и не до секса. Лишь «доброе утро» и «добрый вечер». Помнит, как придя как-то с работы пораньше, держа в руках пакеты с продуктами для ужина, застукала Стайлза с другой женщиной. Помнит, сколько слез выплакала в ванной, пока он стучался в дверь, пытаясь оправдаться. Помнит, как его голос сорвался, и она чувствовала, как он съехал по стене, зарываясь руками в волосы. Она помнит, как тяжело дышала, стараясь успокоиться. Помнит, как ее сердце разбилось вдребезги. В этот солнечный день Лидия сидела в кафе и вспоминала всю ее жизнь. Ей всего лишь тридцать один, и ее жизнь не окончена на измене Стилински. Стайлз подарил ей много прекраснейших воспоминаний. И, пожалуй, да. Она благодарна ему. Благодарна за то, что до сих пор каждая клетка ее тела дышит им. За то, что сердце учащенно бьется от одной мысли о нем. И что бабочки все так же щекочут стенки желудка при одном его присутствии. Она сидела и держала в руках чашку с горячим крепким черным кофе без сахара, и думала, как сказать их сыну, что маме с папой нужно разойтись, как сказать сыну, что ему придется выбирать с кем он останется жить, как сказать сыну, что теперь у него нет семьи. Есть просто мама и папа, которые живут на разных концах города. Стилински никогда не опаздывал. Удивительно, но в этот раз Стайлз опоздал. Опоздал на пятнадцать минут. Она знала, что он не хотел приходить. Знала, потому что именно она настаивала на разводе. Потому что жить с ним после всего случившегося Лидия не могла. Лидия не могла простить ему измены. Они редко когда ссорились с ним. Практически никогда. Наверное, самая крупная их ссора произошла за день до их свадьбы, когда организаторы сказали, что не могут найти подходящих в тон фиолетовому декору украшений для стульев. Она тогда очень сильно сердилась и плакала от нервов, а Стайлз, не выдержав ее истерики, просто вышел из себя, накричав на нее. Она тогда сильно обиделась, сказала, что он ее не понимает. Не понимает, насколько важно для нее, чтобы все сочеталось и выглядело со вкусом. А он лишь закатил глаза. На этот жест Лидия просто вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. И больше они не разговаривали. А на следующий день, когда вопрос с украшениями все же решился, он подошел к ней и просто прижал к себе. Так крепко, что ей не нужны были слова. Она знала, что это навсегда. Знала, что она навсегда будет принадлежать лишь его рукам. Знала, что ее сердце будет навсегда принадлежать ему. И теперь, сидя в кафе, она улыбалась ему, словно им не придется разводиться. Она улыбалась точно так же, как и тогда, на свадьбе. И он был такой предсказуемый. Без всякой улыбки. Поприветствовал ее кивком головы и сел напротив нее. В этой дурацкой шапке и очках, которые ему невероятно были к лицу. У него всегда было все просто. Даже сейчас, он составлял огромный контраст на ее фоне. И это она всегда так любила. А сейчас Стайлз раздражал ее. - Как дела, Лидия? – спрашивает он на выдохе, откидываясь при этом на невысокую спинку стула у барной стойки. Он вглядывается в ее зеленые глаза и понимает, что сейчас между ними просто огромная пропасть, которую теперь уже не перепрыгнуть ни ей, ни ему. Он не понимает, как же так вышло, что они остались по разные стороны баррикад. Каждый на своей стороне. Каждый со своими причинами. Каждый со своей правдой. Он смотрел на нее, такую элегантную, красивую, с этой идеальной укладкой на клубничных волосах, в этих облегающих джинсах, и в этой потрясающей фиолетовой блузе. Лидия. Лидия Стилински, которая в скором времени снова будет Мартин. На этот раз при этой мысли в нем ничего не щелкнуло. Наверное, вся система вышла из строя, когда она сказала что подает на развод. С ней было хорошо. Тогда с ней было хорошо. - Все отлично, Стайлз, как у тебя? – она снова улыбается, слегка склонив голову на бок так, что пряди клубничных волос спадают на глаза. Обычно Стилински всегда убирал их с ее лица нежным прикосновением. А теперь, он наблюдал за тем, как ее ухоженные пальчики самостоятельно заправили непослушную прядь за ухо. Незначительный жест, говорящий о том, что она уже практически справляется без него. Это защемило его сердце. - Полный порядок, - он подмигивает ей и улыбается в своей излюбленной манере. - Надо сказать Бену. Мы должны сказать ему, что разводимся, - она непреступно складывает руки на груди, а после смотрит пронзительными изумрудными глазами прямо на него. Она выглядит невероятно уверенной. Ровное дыхание, не дрожащие руки. Идеальная. Она всегда для него была именно такой. - У нас еще даже бумаг на руках нет, может не стоит торопить события? – спрашивает Стайлз, понимая, что вероятнее всего он не хочет оставаться дома без нее. Не хочет возвращаться в пустой дом, где даже нет намека на ее духи, или различные крема в ванной комнате. - Стайлз, мы с тобой уже все решили. Мы разводимся, и это окончательное решение, - Лидия, как всегда, непреклонна. - С кем останется Бен? – Стилински поджимает губы. Его поступок нельзя оправдать. У него нет ответа почему. Он не знает причины, почему поступил так. Почему все разрушилось, почему нет пути назад, почему стоит довести дело до конца. - Пусть он сам решит, - она пожимает плечами, и впервые за весь их разговор опускает глаза на кофейную чашку. - Лидия, ты сама была в такой ситуации. Твои родители тоже развелись, что ты чувствовала? Какого это было? Тебе, десятилетней девочке, выбирать с кем остаться? Ему нужна семья, - брови Стайлза медленно поползли к переносице. Их семья разрушена. - Стайлз. Прекрати. Не думай, что мне легко оставлять его. Не думай, что ты имеешь права упрекать меня в том, что… - Я тебя не упрекаю… - Нет, Стайлз, именно это ты и делаешь, - она смотрела на него, и понимала, что практически не дышит. Снова перешли на повышенные тона. Она уже понятия не имеет, были ли у них такие разговоры, когда они любили друг друга. Любить Стайлза. Какие глупости. Между ними уже давно ничего нет. Она даже не помнит, когда в последний раз они спали вместе, не то чтобы когда она говорила ему что любит его. И она, пожалуй, знает, что он тоже этого не помнит. – Ты сам прекрасно понимаешь, что наши отношения себя изжили. Уже не за что цепляться. Это просто бессмысленно. А Бен… Он умный мальчик. Он все поймет. В конце-то концов, у него все еще будут и мама и папа, которые не оставят его, а все так же будут о нем заботиться. – Она старалась быть сильной. Старалась держать себя в руках и не дать Стайлзу возможность увидеть ее слабину. - Лидия, просто подумай еще раз. Вспомни, какой это был для тебя удар, когда твои родители разводились. Вспомни это чувство, - он наклонился и внимательно посмотрел в ее глаза. Но кроме отчуждения и злости по отношению к самому себе он ничего там не увидел. – Лидия, просто подумай… - Стайлз, прекрати. Больше не о чем думать. Мы итак уже затянули бракоразводный процесс. Давай обойдемся без суда и лишних скандалов. Разойдемся по-тихому. Останемся хорошими друзьями и будем делать все возможное, чтобы наш сын не чувствовал ничего по поводу того, что его родители разведены. – Она шумно выдохнула. Это был тяжелый выдох. Он знал. Он знал, что для нее это тяжело. Знал, что она вновь включила эту холодную куклу, которую прятала в себе все это время. Знал, что она снова играет роль неприступной Лидии Мартин, которую он давно раскусил. - Хорошо. Тогда завтра вечером все и скажем Бену. И попроси адвоката, чтобы скорее прислал мне документы, подпишем все бумаги и будем свободны, - он резко поднялся со своего места, а после, попрощавшись с ней кивком головы, направился к выходу из кафе. И никто не знал, как тяжело было говорить эти слова. *** Вечером после работы, Лидию как обычно встретила пустая квартира. Да, за месяц она к ней привыкла, вроде как обжилась, но забыть запах родного дома, пряничный с гвоздикой, она не могла. Сняв фиолетовые каблуки, она босыми ногами прошла на кухню, откупорила бутылку красного полусладкого вина и налила немного себе в бокал, а после большими глотками выпила прохладный напиток и прошла в спальню, где бросила на кровать фиолетовую блузку. Она устало опустилась на стул у трюмо, и стала разглядывать себя в отражении: молодая женщина с полными болью глазами. Терять Стайлза было невыносимо больно, но она смогла с этим смириться. Ей не было жаль себя или его, не было жаль их семью, которая потерпела сокрушительное поражение спустя восемь лет. Ей только было жаль Бена, который останется на перепутье двух дорог, боясь обидеть маму или папу. Ком в горле не давал ей спокойно дышать. Нос неприятно защипало, а глаза наполнились горячими обжигающими слезами. В последний раз она плакала, закрывшись в ванной от Стайлза, когда тот чуть не выломал дверь, пытаясь перед ней объясниться. Она не понимала, а может просто не помнила, как все дошло до такого. Она не понимала, почему Стайлз завел себе любовницу, почему перед ними возникла такая пропасть, почему выросла стена. Может быть, все дело было лишь в ней, а может, все просто само должно было так выйти, и Стилински вовсе не ее человек, и зря она все же отдала ему свое сердце. Посмотрев на свое заплаканное отражение, Лидия лишь тяжело вздохнула, а после просто вытерла слезы со щек. Она поднялась на ноги и подошла к гардеробу. Переодевшись в простую ночную рубашку, она налила себе еще один бокал вина, а после устроилась удобно в гостиной перед телевизором. Так и прошел ее вечер: в компании бутылки вина и электронной болтливой коробки.