Hasu / Лотос

Робкие рассветные лучи едва проявили себя, вырвав Эдо из пучины мрака. Обстановка в воздухе была далека от безмятежной, тем не менее, создавалось ощущение, что ничего более не способно изумить этот город. Словно он обладал странной особенностью притягивать катаклизмы – землетрясения и в особенности пожары – и всегда перерождался из пепла, словно бесстрашный, несломимый самурай. Даже великий пожар годов Мэйрэки* – один из самых трагичных стихийных бедствий в истории страны – не поставил его на колени. Несмотря на то, что город был взят без кровопролития, атмосфера была слишком накалённой. После отбытия отряда Сейэхэйтай* в Айдзу* в командовании Нагакуры Шимпачи и его сородича Хага Гидо, недовольные положением дел, бывшие вассалы Бакуфу образовали ещё один отряд противостояния в городе – Шогитай*. Токугава Ёсинобу* был посажен под домашний арест в семейном храме Канэй-дзи, и отряд основался там же в качестве охранников сёгуна. Являясь единственным источником противостояния и последней опорной точкой старого правительства в городе, Шогитай представляли из себя угрозу для сторонников императора, потому кровопролития можно было ожидать в любую секунду. Будучи на чеку, люди нового правительства принялись интенсивно искать других потенциальных сторонников Бакуфу по всему городу. Таким образом, императорские силы взяли верх над политико-экономическом центром страны. По сути, Киото лишь носил формальное звание столицы, однако, по факту, ею оставался Эдо. Будучи одним из самых больших городов мира, он являлся эпицентром наиболее важных политических, культурных и торговых событий. Отличия в атмосфере бросались в глаза сразу же: если Киото можно было охарактеризовать яркими красками и теплотой, Эдо же, наоборот, выделялся строгой иерархией и самурайским духом. Над городом повисла и другая неизвестная опасность в лице армии новообращённых кровопийц под командованием Юкимуры Кодо. И сейчас в Шитамачи* было тихо, как в гробницах – тёнины*, словно учуяв что-то, не спешили высовываться на улицу. Кипящий жизнью торговый район казался совершенно безжизненным, а шум Великой реки* – оглушающе громким. Ширануи Кё, недовольно сжимая кулаки, хмурился, не отрывая глаза от пустых улиц. Неужели ни единая живая душа не выйдет на улицу ранним утром? До чего же пугливы жалкие людишки! Словно ками* над ним издевались: впервые в жизни решившись попытаться спасти жизнь человеку, демон был на грани провала. Зачем вообще было в это впутываться? Демонам не дано вмешиваться в людскую судьбу. Но от чего-то было мерзко на душе: паршивец напоминал ему старого товарища. Кто просил этого упрямца лезть в мясорубку? Говорил, возвращает долг за помощь в Кофу. Кё и не представлял, что среди жалких человечишек всё ещё найдутся столь благородные. И думалось ему, есть ли в мире справедливость на самом деле? Пока тысячи недостойных жили безмятежной жизнью, которую не заслуживали вовсе, достойным приходилось с ней расставаться. Больше всего его душила собственная гордость: чтобы чистокровный демон оставался в долгу у человека? Абсурд. Тем не менее, хоть и твердил себе, что делает это лишь из достоинства, глубоко в душе попросту хотелось видеть негодяя живым. Проклиная самого себя за затею, и копейщика за свою массивность – демону казалось, словно тащит на себе медведя – стрелок донёс его бессознательное тело до оживлённого района города. Оставив самурая под толстым стволом веерного клёна, смуглокожий пошагал прочь, уверенный, что кто-нибудь его найдёт. Однако, почему-то всё ещё незаметно стоял в тени неподалёку в ожидании, дабы удостовериться в своих предположениях и со спокойной душой уйти по делам – убедиться, что ублюдок Кодо отправился на тот свет. И сейчас Кё был невероятно зол, настолько, что даже забыл вытереть кровь рыжеволосого копейщика с рук. Как назло, ни одного прохожего вокруг не было. Он что, зря переступил через собственную гордость, таская этого великана через целый квартал? Все старания, казалось, скоро канут в лету – самурай обильно истекал кровью. Демон всё мысленно гадал, сколько же он так протянет. Лишь когда рассветное солнце оторвалось от горизонта, со стороны храма Сэнсо-дзи* показался изящный силуэт. Невообразимая тяжесть во всём теле было первым, что почувствовал бывший кумичо* десятого подразделения отряда Шинсэнгуми. В груди лежал ком, превращающий каждый вдох в адскую пытку. Создавалось ощущение, что он сгорает изнутри. Рефлекторно облизнув едва разомкнутые пересохшие губы, самурай сделал жадный глоток воздуха, который лёгкие приняли не без труда. Разлепить пропитанные титаном веки удалось не сразу – лишь с третьей попытки. Даже приглушенный свет заставил слегка зажмуриться. Волчьи золотисто-янтарные глаза сразу же принялись осматривать окрестность. Ограниченное поле зрения позволило увидеть лишь пару окиандон*, освещающие небольшую комнату, и круглое приоткрытое окно: из щели внутрь пробивался слабый лунный свет. Харада попробовал шевельнуть пальцами – безуспешно. Попытке двинуть головой же было суждено завершиться крахом с самого начала: самурай вовсе не взялся за неё. Пульсирующая боль в висках сводила с ума. А перед глазами всё плыл туман, не позволяющий различить чёткие линии. Внезапно копейщик ощутил холодное прикосновение мягкой ладони. Это показалось настоящим спасением – на лбу пылал адский пожар. Однако он так и ничего не разглядел. Веки постепенно закрывались от чудовищной слабости. Вскоре приятная прохлада на лбу исчезла. Взамен ей пришла влажная теплота: мокрое полотенце. Тогда Харада услышал быстрые отдаляющиеся шаги. Тьма не спешила забрать его сознание. Разум находился в густом тумане, пока к телу постепенно возвращались ощущения. Наконец почувствовались затекшие конечности. Резкая, жгучая боль в правом боку заставила вновь зажмуриться. Животный рёв так и не вырвался из груди – голос охрип. Пропитанное слабостью тело напрочь отказывалось подавать признаки жизни, и пробудившееся сознание билось наружу, словно зверь в клетке. Нельзя было определить сразу, летело ли время мучительно медленно, или же наоборот – слишком быстро. Как долго он уже лежал неподвижно в одиночестве? Слух снова уловил шаги. На сей раз их было больше, и почему-то они казались оглушающие громкими. Голова раскалывалась на части – словно кто-то бил по ней тупым топором. Открыть глаза самурай так и не смог, задержав дыхание в ожидании. Подобное состояние раздражало – он был заложником в собственном теле. - Очнулся, говоришь? Позже, чем предполагала, - послышался женский голос с хрипотцой, явно немолодой. – Рана была не летальной: за счёт обильной мышечной массы лишь повреждена восходящая кишка, не насквозь, поэтому без выпадения: срастится быстро. Но кровопотеря была достаточно значимой. Страшилась, что не выкарабкается. - Лёгкий жар всё ещё держится, - раздался негромкий, бархатный голос. - Мутные выделения были? – мужчина почувствовал, как с него скинули тонкое одеяло, и по позвоночнику прошлась лёгкая дрожь. - Только кровянистые, - следовал ответ. - Тогда температура скоро спадёт – инфекции можно не бояться. Помоги мне сменить повязку, - на грудь копейщика легла та же холодная ладонь. Харада почувствовал, как удерживая за голову, его с невероятной бережностью повернули на здоровый бок: на спине ощутилось прикосновение шёлковой ткани, и по коже пробежались мурашки. Как только в раненый бок ударил свежий кислород, резкая боль заставила сдавленно зарычать и зажмуриться снова. На рану приложили что-то холодное – режущая боль отступила на некоторое время. Когда он перестал ощущать приятную прохладу, начало бессовестно жечь от протирания спиртом. Рыжеволосый сжал зубы, тяжело дыша – чудовищное головокружение взяло верх. Когда его мягко уложили обратно, сознание сразу же провалилось в пучину мрака. Во второй раз Саноске проснулся от бесовской жажды. Придя в себя впервые, он её вовсе не ощущал – нестерпимая боль и слабость глушили все прочие чувства. Теперь же он был готов осушить целый океан. На сей раз открыть глаза показалось намного легче. Бок всё ещё кололо, но не настолько сильно. Свинцовая слабость слегка отступила, поэтому, осмелев, собравшись силами, копейщик попытался подняться на локти, дабы лучше осмотреться. Но руки не слушались – он смог лишь слегка приподнять голову. - Вы из ума выжили? – послышался достаточно ровный голос где-то рядом. – Лежите спокойно – швы разойдутся. Харада едва повернул голову в сторону звука. Картинка всё ещё казалась туманной: он смог различить лишь приближающийся женский силуэт. Обессилено опустив голову обратно на подушку, самурай попытался сфокусировать зрение. Подошедшая присела рядом с его футоном*, опустив дайбан* на пол. Холодная ладонь вновь легла на его лоб. - Во…воды… - не без труда вымолвил он, тяжело выдохнув. Достаточно быстро ему под голову приложили руку, так же бережно приподняв её. Вскоре копейщик почувствовал живительную жидкость на своих губах. Невесть откуда найдя в себе достаточно сил, он обеими руками протянулся к небольшому кувшину с узким горлышком, схватив его, и принялся жадно глотать. Сумасшедшая жажда затмила разум. Он пил так, словно от этого зависела его жизнь, наплевав на то, что ровно половина стекала по подбородку на грудь и на подушку. Но ему не позволили осушить кувшин полностью. - Нельзя сразу, - не без труда отобрав посуду из его рук – хватка оказалась на удивление сильной – кувшин убрали из виду. Плюхнувшись обратно на промокшую подушку, самурай жадно глотнул воздуха. Дыхание сразу стало более свободным, а разум окончательно проснулся. Ненадолго прикрыв глаза, слегка расслабившись, ощущая незначимый, но столь приятный прилив сил, он облизнул капли воды с губ. Ощутив прикосновения полотенца на груди, рыжеволосый вновь открыл глаза. Взгляд упал на молодую особу, вытирающую с него пролившуюся воду. Сейчас зрение ловило чёткие линии – волчьи глаза с охотой принялись детально её рассматривать. Распущенные чёрные, словно воронье крыло, волосы, закинутые в сторону, тянулись вплоть до линии талии, ощутимо контрастируя с жемчужной кожей. Острые, аккуратные черты лица, чёткий контур губ, выделяющиеся скулы. Взгляд сразу зацепился за глаза – льдисто-голубые, словно прозрачные, но невероятно… пустые. В них было не разглядеть живого блеска. Ни искры, ни огонька. Саноске мог поклясться – несмотря на богатый опыт с женщинами, подобные невероятные лица ему попадались весьма редко. Именно такие лица описывались в любовных танках*, такие лица снились в мужских фантазиях. Тем не менее, вглядываясь на незнакомку, ему думалось, что взирает на мраморную статую. Несмотря на своё совершенство, эта красота была слишком холодной, слишком неприступной, слишком… неживой. Поочередно надавив полотенцем на подушку по обе стороны головы лежащего, дабы оно хоть слегка впитало воду, брюнетка едва слышно вздохнула – придётся менять. Отложив его в сторону, она слегка задрала край одеяла, обнажая торс мужчины, принявшись распутывать узел повязки. Разобравшись с этим, обмочила ткань спиртом, рассматривая обнажённый больной бок. Рана была достаточно длинной – несказанно повезло, что лезвие не задело печень. Тем не менее, на аккуратных швах почти не выступала кровь. Не считая лёгкую отёчность и покраснение, она выглядела достаточно чистой. Когда ткань прикоснулась к порезу, копейщик, до того момента непрерывно наблюдающий за ней, сжал губы, шумно выдохнув – бессовестно саднило. Но это показалось даром богов по сравнению с тем, что его ожидало после. Подняв небольшую пиалу с подноса, девушка взяла из неё немного насыщенно зелёной мази, принявшись палочками наносить вещество на рану. Жгло не хуже раскалённого железа. - Врач сказал, что это ускорит заживление, - краем глаз заметив крепко сжатые губы на нахмурившемся лице мужчины, негромко заговорила та, сосредоточенно распространяя мазь по всей длине пореза. Харада лишь сдержанно кивнул, терпеливо ожидая, когда действие проклятого вещества отпустит. Когда оно впиталось в кожу, незнакомка приложила к больному боку чистую ткань, предупредив, что будет перевязывать. Копейщик, постаравшись помочь ей, сделав что-то самому, слегка приподнял голову. Его так же осторожно, как в первый раз, перевернули на бок. От воздушных прикосновений её холодных пальцев по телу пробежались приятные мурашки. - Сколько я… пролежал? – когда с перевязкой было покончено, едва слышно выговорил Сано охрипшим голосом. - Чуть меньше двух недель, - тем не менее, его расслышали, бережно укладывая обратно на спину. - Как я здесь оказался? – взглянув на девушку, самурай снова принялся рассматривать её лицо. - Вы лежали без сознания недалеко от моего дома, - складывая старые повязки, даже не поднимая на него взор, ответила та. Бывший кумичо слегка изумился. Каким образом молодая женщина могла притащить его сюда в одиночку? Словно чувствуя на себе прожигающий взгляд, брюнетка подняла голову, осмотрев его своими ледяными глазами. По спине почему-то прошёлся холодок. Ни одна женщина не смотрела на него настолько отстранённо. - Должно быть, голодны, - тот собирался, было, сказать что-то ещё, когда незнакомка вновь заговорила, поднимая поднос. – Я принесу мисо*. К твёрдой пище будете переходить постепенно. Врач зайдёт вечером. - Даже не спросишь моего имени? – поднявшись на ноги, она уже собиралась уходить, когда рыжеволосый подал голос, рассматривая её силуэт в полный рост. - Разве имя имеет значения? – посмотрев на него неоднозначным взглядом, задумчиво протянула брюнетка, после недолгой паузы добавив. – Чем меньше я знаю, тем лучше. - Во всяком случае… ты имеешь права знать, кого приютила, - едва заметная улыбка почему-то тронула побледневшие губы мужчины. – Меня зовут Харада Саноске. Девушка простояла неподвижно пару минут, рассматривая самурая – даже в таком состоянии его золотисто-янтарные глаза отражали живой, пламенный блеск. Коротко кивнув, она отвела взгляд, пошагав к выходу. - Скажи мне своё имя, - вновь раздалось за спиной. Незнакомка остановилась у порога, не оборачиваясь. В воздухе повисла тишина – послышался свист игривого вечернего ветра. Из приоткрытого окна вместе с чистым воздухом в комнату уже проникали золотистые лучи заката. - Хана, - негромко наконец промолвила девушка перед тем, как оставить самурая в одиночестве. Дополнительная информация *Великий пожар годов Мэйрэки - крупный пожар Эдо, начавшийся 2 марта 1657 года (3 год Мэйрэки). Пожар продолжался в течение трёх дней, разрушив 60-70 % города и унеся более 100 тысяч жизней. *Сейхэйтай — после ухода из Шинсэнгуми, Харада Саноске и Нагакура Шимпачи образовали отряд противостояния вместе с Хага Гидо, сородичем последнего. В целом отряд состоял из около ста человек. В него входили бывшие вассалы сёгуна, солдаты Бакуфу, потерявшие свои отряды, и члены Шинсэнгуми, ушедшие вместе с Шимпачи. После сдачи Эдо в Апреле, они двинулись на север, помогая войскам старого правительства с сражениях. *Шогитай - многие сторонники сёгуната было недовольны тем, что сёгунат отдал Эдо без бою. В Феврале 1868 года 69 командиров Бакуфу создали отряд противостояния, основавшись в храме Канэй-дзи, как охранники сёгуна Токугава Ёсинобу.