Постсоветский ромком

В банкетном зале по прикидкам Юры четыре колонны, которые потянут на стратегически удобные места для укрытия. И нет ни одного шеста, это он проверил первым делом. Первую колонну Юра отметает почти сразу: слишком близко ко входу, к тому же рядом с ней расставили столы с алкоголем. Теоретически ему еще рано пить, на практике он прекрасно понимает, что никто не скажет ни слова, если действующий чемпион решит прихватить бокал с шампанским. Или два. Или три. К счастью некоторые события прошлых лет могли уничтожить желание экспериментировать с алкоголем и у кого-то более стойкого, чем он. У второй колонны отирается Джей-Джей со своими поклонниками и рассказывает всем, кто готов слушать (слишком много по мнению Юры), как на следующий год он поставит еще более крутые программы (ха), выйдет в финал (ха!) и наконец возьмет золото, которое заслуживает (ха-ха!). Юра согласится даже объединить силы с Виктором и его свиньей, лишь бы наверняка выпнуть Джей-Джея с пьедестала. Пусть идет коньки полировать. К третьей пристраивается Яков в компании Лилии. Юра почти готов мигрировать за четвертую, когда Виктор, таща на буксире слабо сопротивляющегося Кацуки, идет поприветствовать своего бывшего тренера и «тетю Лилю». У «тети Лили» делается непроницаемое лицо. Такое же она делает, когда Юра позволяет себе откинуться на спинку стула, а не сесть идеально ровно за обедом. — А это Юри, — представляет тем временем Виктор, и Юра понимает, что никуда он сейчас не уйдет. Потому что Кацуки только что открыл для себя концепт русских отчеств. Он почти справляется с «Лилией», худо-бедно, но хоть как-то. На отчестве градус отчаяния на лице начинает зашкаливать. Юра бы посочувствовал ему (нет), если бы не знал, что Виктор в свободное от страданий по льду и от проваленных элементов в катании Кацуки не учит под одеялом японский. С фонариком. — Мы в советское время так читали классику, — удрученно качал головой Яков, который для человека, отказывающегося знать о своем бывшем подопечном хоть что-то, был подозрительно хорошо осведомлен, — глаза портили, потому что книг не было! А он что? Дурная башка! Поэтому ничего. Переживет тот и отчества, и все остальное. Сам связался с Виктором, так что пусть страдает. По крайней мере они учли прошлые ошибки, и шампанского нет ни у Виктора, ни у Кацуки. Может, мозги отросли, может, Юра слишком громко перед банкетом сказал, что еще разок по шестнадцать бокалов, и в следующем году Юри окажется в Швейцарии под патронажем Криса. На мозги Юра бы не ставил. То, что Отабек стоит рядом, за плечом, Юра замечает не сразу — заслушался. — Привет, — говорит Юра. А потом, наверно, потому что в нем нет ни капли тактичности, ляпает: — Ты должен был взять третье. И это было истинной правдой, пусть даже Джей-Джей смог вытащить себя из глубин какого-то своего персонального ада на ступень пьедестала. Все равно. Отабек заслуживал это место. Отабек улыбается без капли обиды. — Я рад, что ты выиграл. Неловкость отступает, и Юра лыбится как идиот. — Яков на меня наорал, — по секрету делится он. — За еще один четверной. Сказал, что если бы я упал и на нем, то с пьедесталом можно было бы вообще попрощаться. Пф. Упал, еще чего не хватало! — Даже если бы упал, — кивает Отабек, — ты бы успел вставить еще один прыжок. Юра осекается и всматривается ему в лицо. Отабек совершенно серьезно, он не шутит и даже не сомневается, что Юра выкинул бы этот фокус. И смог бы. Внутри почему-то становится тепло-тепло, как после глотка горячего чая из термоса после тренировки. Он пытается сообразить, что можно сказать в ответ, потому что обычно противники не вызывают желания раздавать комплименты, а даже если и вызывают, то ведут себя при этом так, что больше хочется запульнуть в них коньком, чем похвалить. Но Отабек катается ровно и чисто, и сильно, и зрители не подрываются на его выступлениях на ноги только потому, что смотрят как завороженные. Проблема в том, что если Юра скажет это вслух, то будет звучать как Виктор в свои особо отвратительные моменты. И есть вероятность, что его стошнит. Вот поэтому он ни с кем не дружит. Он просто не знает, как это делается. — А ты, — начинает Юра, но к его облегчению рядом материализуется Виктор. (Куда катится его жизнь, если появление Виктора он воспринимает с облегчением?) — Мы все решили, — жизнерадостно сообщает тот. — Мы будем тренироваться в Питере. — Мы? — тупо переспрашивает Юра. — Я и Юри. Это будет прекрасно! Ему здесь понравится. Юра задумчиво смотрит куда-то поверх головы Виктора. Он даже не хочет орать. Он хочет, чтобы Виктору на голову рухнула вон та огромная люстра. Или вон та, что левее. Кажется, она еще больше. Возможно, теперь ему самое время взяться за шампанское. Как показывает практика, оно отлично отбивает память. Это не помешает. С другой стороны, в Питере у него гораздо больше возможностей устроить несчастный случай всем. Юра выгибает шею. Совершенно потерянный Кацуки что-то вещает Лилии. Судя по ее лицу, он признается, что никогда не видел «Щелкунчика». Отлично, думает Юра, у него есть как минимум один сообщник. И к слову о сообщниках… — Ты уже закончил планировать убийство? — уточняет Отабек. Виктора рядом нет, но судя по возгласам, которые раздаются от колонны номер два, он сообщает о своих грядущих планах неподалеку от Джей-Джея, и окружающим это гораздо интересней, чем мифические медали последнего. Все-таки ха! — Ты его сплавил? — с подозрением уточняет Юра. Отабек пожимает одним плечом. — Было не похоже, что ты его слушал. Скорее на то, что ты сейчас разразишься зловещим хохотом и пойдешь в атаку. Я решил не рисковать. Юра не уточняет, кого он в данной ситуации решил спасти, потому что Виктор возвращается в Питер. С японским прицепом. И теперь Юре придется видеть это не только в репостах инстаграма, но в прямом эфире на его собственном катке. Внутри что-то перемыкает, и он вцепляется Отабеку в рукав. — Ты не можешь оставить меня одного в Питере с ними! — Не могу? — У Отабека дергаются губы. Возможно, от смеха, возможно, у Юры сейчас действительно панический вид. Ему все равно. Он нашел свой спасательный жилет, и живым его не выпустит. — Нет! Ты же мой лучший друг! Это, конечно, смелое заявление, ведь на памяти Юры они знакомы всего три дня, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. И что самое печальное: на самом деле Отабек не просто его лучший друг, он его единственный друг. Но это звучит так жалко, что Юра не собирается думать эту мысль снова. У Отабека делается странное лицо. С таким, наверно, твой единственный друг сообщит тебе, что ты чокнутый, и общаться вам вредно для здоровья. А все потому, что у Юры язык без костей, как говорит его мать. — Я узнаю, что можно сделать, — говорит Отабек в тот момент, когда Юра мысленно машет удаляющимся задним огням мотоцикла. — А? — Я говорю, что узнаю. — Вид у Отабека спокойный, будто они сейчас решают, в каком ресторане поесть, а не обсуждают потенциальный переезд в другую страну. — Я уже думал над тем, чтобы потренироваться в России. Улучшить результаты. Он не уточняет, но Юра знает это лицо. У него самого было такое же лицо, когда он понял, что надо что-то менять, что того, что он делает, недостаточно для победы. Лицо человека, который очень хочет победить. Юра сглатывает. Он так и не сказал, как Отабек круто катается. И что он видел лица зрителей кругом, и видел, как напрягаются плечи Кацуки на каждом идеальном прыжке — тот тоже понимал, что перед ним достойный противник. Еще Юра думает, что он отлично впишется в их разномастный питерский дворец ледового спорта. Сможет улучшить результаты. Сможет постоять рядом с ним на пьедесталах снова и снова. И еще за ним будет отлично прятаться от Милы. И что, наверно, дедушка одобрит их дружбу, потому что иногда дедушка просто говорит, как им гордится, а иногда вздыхает и говорит, что беспокоится, как бы Юре не было одиноко. Вместо этого он тянет Отабека из-за колонны. Притворные закатывания глаз Якова его не пугают. Им нужна поддержка Лилии.