Это просто сон

      Уже миновало пять десятков лет, но жестокая услужливая память столь же ясно рисует картины прошлого.       Гарь и копоть, удушающий дым, небо фиолетовое в красных пламенеющих прожилках. Почти всех душит кашель. Ядовитый воздух забирается в лёгкие, и никак не выплюнуть его оттуда. Мелкая взвесь скрипит на зубах. Небольшая площадка засыпана осколками камней, отгорожена огромными валунами от остального мира. Здесь отдельный мирок, свой, образованный страшным драконом. Выжившим не выбраться, выжившие будут завидовать тем, кто умер, ибо ужасающая расплата ждёт их за дерзость, за самоуверенность, с которой они осмелились бросить вызов властелину времени, потомку силы, величину которой и представить себе невозможно — Чёрному дракону. Он задушит, раздавит их, этих маленьких, ничтожных насекомых. Он — сама мощь, его крылья закрывают полмира, а дыхание несёт смерть. Рёв чудища оглашает окрестные земли. Скалы рушатся, не выдержав напора. Чешуйчатый хвост с силой бьёт о землю — они не смогут встать после такого удара. А того, кто всё-таки осмелится подняться на ноги, ждёт жар его дыхания.       Великая битва, страшное время и обычные люди, обычные герои. Всё это со временем обрастёт легендой. Уберётся грязь и копоть, исчезнет нерешительность, пропадёт слабость, растворятся сомнения. Потомки получат вполне себе чистенькое и причёсанное сказание, в котором будет намёк на правду и не более. И этого — достаточно. Легенде не нужны кровь и пот, иначе это будет не легенда. Но что же делать, коли так и было? Было великое зло, против которого поднялась великая доблесть. Она встала потому, что у неё не было выбора. Кто-то должен погибнуть, чтобы не погибли все. Зло сразу было великим, а доблесть была просто доблестью. Но сказания и легенды не терпят неравенства. И вот доблесть стала величайшей…       А вот и носители этой доблести: обычные, вроде бы, как и раньше. Дракон привык к мечам, щитам и молотам. Они легко рушатся, а вместе с ними и те, кто пытался удержать эти слабенькие средства защиты. Никакой щит не устоит против древней силы. Однако они устояли. Что же это? Чёрный дракон словно усомнился на миг, застыл в своём ужасающем величии: смотрите и сникните перед властелином мира. Разлетелись в стороны герои, как пустые скорлупки. То-то же, не вам спорить с мощью и силой. Вы, стервятники, добро пожаловать на пир. Здесь всем хватит, зовите всех. Однако что-то всё же в этот раз пошло не так. Мошки всё ещё держатся, всё ещё досаждают ему — скорее расправиться и обратно в своё логово отдыхать. Но они, эти неведомые враги, собирают силу. Они скрылись за этими валунами. Сжечь! Развеять по ветру!       Ускользнули! Как же так? И снова, и снова… Он давит их хвостом, палит жаром своего дыхания — они убегают, прячутся. Маленький надоедливый враг мечется перед глазами — налетает, дышит огнём, выжигая глаза. Он не даёт ни секунды покоя. Схватить, растерзать, растоптать! Но он вдруг растворяется в ослепительной вспышке. В огромных драконьих глазах отражается огненный шар. Шар летит к нему, он несёт смерть. Надо уклониться, но тело подводит. Оно огромно и неповоротливо. Взращённая и возлюбленная им самим плоть на этот раз обманула его. Страшная сила ударяет в грудь, какое-то время он даже не может дышать. Неплохо, букашки! Но в мире лишь один властелин, и он готов уничтожить дерзких, посягнувших на его право. В недрах его тела, всё ещё сильного и почти непобедимого (они ведь не знают, как можно победить его) зреет огонь. Огонь сметёт всё, и пепел будет развеян по ветру.       Однако страшная боль пронизывает его, крылья всё ещё пытаются удержать вдруг обмякшее и потерявшее вес тело. С глухим грохотом, утягивая за собой огромные валуны и осколки скал, дракон падает, и ничто не способно больше остановить это падение. Землю раскалывает рёв поверженного чудовища.       Земные недра содрогнулись, сообщая о гибели Чёрного дракона….

***

      …и только каменная осыпь да одинокий ворон, неизвестно что ищущий здесь, на омертвелой земле, наполненной воспоминаниями о криках, стонах и боли, стали свидетелями того, как высокий мужчина в чёрных доспехах, стоявший на самом краю пропасти, вдруг упал на колени, скорчившись, словно от невыносимой муки. Из глаз, направленных в мрачные беспросветные небеса, не пролилось ни слезинки. Ни звука не раздалось из плотно сжатых бледных губ. В небо смотрело омертвелое лицо. Руки в когтистых перчатках непроизвольно заскребли землю, пытаясь зарыться в неё. Мужчина склонился к земле так низко, словно хотел её поцеловать, да так и застыл. Чёрное, бездушное, грозовое небо не пролило ни единой слезинки при взгляде на это немое отчаянье. Да и ворон, побродив вокруг, тяжело взмахнул крыльями и полетел по своим делам. Постепенно подступающий вечер стыдливо прикрыл плотным сумраком фигуру, скрюченную на земле, пропитанной воспоминаниями.       Полвека минуло, но для некоторых всё ещё живо, поскольку сами они тоже ещё живы. Надолго ли?