Отвергнутый рай

Сарн перехватил рукоять меча обеими руками, и Гильмар с размаху грянулся о палубу, отброшенный мощным ударом сложенных кистей. Зазвенел упавший клинок, и кольцо зрителей разразилось смесью досадливых и восторженных воплей. Лихолесец шагнул вперед, помогая противнику подняться на ноги, и одобрительно подмигнул: - Не робей, от этого удара и мой командир не всегда уворачивается. Гильмар рывком поднял с палубы меч и азартно отбросил назад всклокоченные, слипшиеся от пота волосы: - Ладно, твоя взяла. Давай теперь без железа, врукопашную. Сарн неторопливо стянул камизу, отирая шею и грудь. Протянул меч Вогану и швырнул рубашку на палубу: - Это всегда за милую душеньку, - усмехнулся он, - в гарнизоне мордобой не поощряется, хоть тут сердце отведу. Стоящие вокруг дуэлянтов эльфы разразились хохотом и подбадривающими криками, но Гильмар, несмотря на некоторую запальчивость, не был дураком. Он нарочито оценивающе оглядел торс лихолесского кавалериста и обернулся к толпе соратников: - Нет, братья, - с видимым сожалением сообщил он, - Воган сегодня запеченные ребра обещал. Без зубов несподручно будет. Так что в другой раз, под рубленную телятину. Новый взрыв хохота заглушил возглас кока "Опять из меня виноватого сделали!", и команда неохотно начала расходиться по местам: день был почти безветренный, и "Мельдо" под убранными парусами лениво морщил морскую гладь, неспешно продвигаясь на юго-восток… - Тяжко тебе? Сарн, задумчиво протиравший клинок, обернулся: на опустевшей корме осталась только Мисси, сидевшая на бухте канатов. Еще недавно лихолесец удивился бы, как не заметил ее прежде, но за проведенные на борту "Мельдо" несколько недель он успел привыкнуть к ее поразительному умению сливаться с любым фоном и становиться почти невидимой. Вот и сейчас, в темном сюрко, казавшемся мешковатом на ее хрупком костлявом теле, она выделялась меж бочек и снастей не больше, чем притаившаяся мышь. Глядя, как лихолесец торопливо натягивает камизу, Мисси лишь покачала головой: - Да не суетись, солдат, не такая уж я трепетная маргаритка. Остынь, обсохни, тогда и одевайся. В ее голосе не было ни тени кокетства, и Сарн отчего-то ощутил себя мальчишкой. - С чего ты взяла, что мне тяжко? – невольно принял он ее собственный прямолинейный тон, - сам решил остаться, никто нож у горла не держал. - Всем поначалу невмоготу, - спокойно отозвалась девушка, - на деревянной скорлупке да среди воды. А уж тем, кого родные ждут, и подавно. Лихолесец вздохнул и разворошил влажные волосы, садясь на горячие доски палубы рядом с Мисси: - За мать сердце болит, - без уверток пояснил он, - пропал – и поминай как звали. И ладно бы на войне сгинул – так ведь уехал с посольством, неделю только и распинался, как в Линдоне славно развлекусь, сапоги новые заказал. Матушка велела ей шелковой линдонской пряжи купить и кружев, какие только в Серых Гаванях и продаются. А еще у меня друг есть. Такой, что и братьев не надо. Вот, за кого мне особенно страшно. Я этого дурака как облупленного знаю, никогда он с моей пропажей не смирится, пока сам на мне погребальный плащ не запахнёт – так и будет меня искать. И один Моргот знает, куда его заведут эти поиски. Сейчас ему и мозги-то вправить некому. Мисси покусала губы: - Потому тебя Орнус и спросил, не женат ли. Но ты погоди душу рвать. Я найду, как о тебе весточку спроворить. - Ты? – этот дурацкий вопрос выпорхнул сам, прежде, чем Сарн успел прикусить язык, но Мисси также спокойно кивнула: - Доверься мне. Это моя забота. Лихолесец долгим пытливым взглядом посмотрел в невзрачное лицо и вдруг почувствовал, как кулак, то и дело мучительно сжимающийся в груди, ослабил хватку. - Куда мы идем? – спросил он больше чтоб прекратить неловкий разговор, а Мисси пояснила: - В Умбар. - Куда, мать…?! – Сарн подавился следующим словом, а девушка ухмыльнулась: - Да, именно "мать твою". Я сама эту дыру на дух не выношу, но не мне привередничать. Вестар говорит, есть у нас там… дело. - Я думал, кормчим у нас Орнус, - не удержался Сарн, с неудовольствием слыша в собственном голосе язвительную ноту. Однако Мисси только пожала плечами: - Потому он за штурвалом и стоит. А куда тот штурвал вертеть – это Вестар решает. Лихолесец промолчал, однако Мисси заметила и дрогнувшие птичьими крыльями брови, и закаменевшие на челюсти желваки. Примирительно наклонилась и тронула Сарна за руку: - Ничего, - мягко проговорила она, - со временем ты перестанешь его бояться. Мы все перестали, хоть и трудно пришлось. Сарн отдернул руку, словно Мисси ткнула в нее горящей лучиной: - Я и не думал его… - начал он и отчего-то осекся, глядя в лучистые серые глаза. - Да к Морготу, у меня от этого душееда мороз по хребту, - процедил он, вспыхивая от досады. - Здесь нечего стыдиться, - Мисси не отвела взгляда, - Вестар ведь только с виду один из нас, и к этой мысли трудно привыкнуть. Он древнее, загадочное существо, в его бездонной памяти живут целые эпохи. Рядом с ним всегда чувствуешь себя, словно сидя на краю пропасти. Только Орнус совсем его не боится, но это и понятно. Они очень близкие друзья. - Как это возможно? – Сарн повысил голос, чувствуя, как мерзко сжимается что-то в животе, будто от ледяной болотной воды, затекшей в сапоги, - как можно быть другом подобного существа? И как вообще можно добиться его дружбы? - Не знаю, - без уверток ответила девушка, - но я вообще мало знаю о дружбе. Сарн умолк. И вдруг спросил, бездумно подчинившись порыву: - Почему ты здесь? Единственная женщина среди толпы вояк и моряков, пытающихся заклинить колеса векового порядка? - Где ж мне еще быть, они моя семья, - без раздумий ответила Мисси, - они появились у меня тогда, когда у меня никого больше не осталось. Они приняли меня, ничего не спрашивая. Доверились мне, даже зная, кто я такая. Дали мне новую жизнь, самоуважение и веру в то, что я все равно нужна. - А кто ты? – не колеблясь, переспросил лихолесец. - Я преступница, солдат, - улыбнулись серые глаза, - а мой отец был изгнан из Линдона как государственный изменник. Меня не примет ни один эльфийский народ. А эти вояки и моряки приняли невзирая ни на что. И потому за них я отдам все, что у меня есть. И пойду на все, что понадобится. Без исключений. Она сказала это очень просто. Без рисовки и жеманства, без патетики и надрыва. Как говорят самое естественное и обыденное. Самое проверенное и надежное. - Ты всегда так откровенна? – отчего-то только этот вопрос пришел Сарну на ум, а Мисси улыбнулась, вставая: - Здесь – всегда. Я слишком много лгу, солдат. Я не умею ни петь, ни фехтовать, ни даже вышивать знамена. Ложь – мое единственное подлинное мастерство. И потому со своей семьей я честна всегда и во всем. И я никогда не откажусь от этой привилегии, она слишком мне дорога, хоть и делает меня скверной и неделикатной собеседницей. Сарн помолчал. И вдруг улыбнулся: - Я тоже теперь твоя семья? - Разумеется, - кивнула Мисси, - одевайся, с закатом похолодает. Она бесшумно исчезла за палубной надстройкой, а лихолесец еще долго стоял, сжимая в руке измятую рубашку, глядя Мисси вслед и пытаясь понять, что за странное, горькое тепло осело в его душе после этого нелепого разговора. *** Они шли прежним курсом, держась вдали от берегов. Благодаря легкому нраву, Сарн быстро сошелся с экипажем, особенно с неугомонным митлондцем Гильмаром. Энергичный и словоохотливый, тот не терпел бездействия, а потому сразу набился лихолесцу в приятели и с неиссякаемым азартом стал обучать того морскому делу. Сам Гильмар был кормчим одного из первых пропавших судов и входил в изначальное ядро соратников Орнуса, о чем рассказывал не без ностальгии. …Краем глаза следя за бегом песчинок в песочных часах, Сарн вязал стопорный узел. Еще после завтрака за минуту он успевал завязать лишь один, так путались веревки в непривычных руках, а сейчас стремительно довязывал уже третий, хотя последние песчинки уже соскальзывали в стеклянное горло часов… - Три секунды, две! – сидящий на бочке Гильмар протянул руку к часам, - есть!! Стукнув донышком часов о крышку бочки, он хлопнул Сарна по плечу и с удовольствием обозрел узлы: - Хорошие у тебя руки. Быстрее только Мисси научилась, но у нее пальцы девичьи, проворные. Сарн почти успешно скрыл самодовольство и вдруг обернулся к моряку: - Гильмар, Мисси недавно сказала мне, что она преступница. Правда, что ли? - А то! – Гильмар сноровисто сматывал снасти, - у нее не жизнь была, а гномья нора. Одни извилины да ухабы. Мисси никогда не врет. К этой ее причуде непросто привыкнуть, я поначалу ее вовсе избегал, она казалась мне совершенно сумасшедшей. Но поверь, дружище, если приспособишься – от сердца потом ее, чертовку, не оторвешь. У нас все ее обожают. Сарн недоверчиво хмыкнул, невольно представляя себе худые плечи и крупноватый рот на бесцветном лице. Гильмар же, сразу почуяв скепсис лихолесца, понимающе улыбнулся: - Не веришь – не надо. Сам потом поймешь. Она такая, наша Мелисса. Сарну уже было неловко за тот пренебрежительный смешок. - Тяжко же ее жениху придется, - без яда пошутил он, - целая эскадра ревнивцев, да все при оружии. Гильмар расхохотался: - Это вряд ли, брат. Мисси говорит, что на ней разве что идиот женится, а ей в мужья идиот не нужен. Так что мы пока спокойны. Идем-ка, мне скоро на вахту заступать. Поможешь паруса прибрать… … Время шло, а Сарн по-прежнему не понимал своего места в этом странном обществе. Все, от кормчего и до кока, были дружелюбны с ним, никто ни разу не попытался его задеть или затеять с ним свару. Лихолесца охотно учили морской премудрости, нередко приглашали "позабавиться на мечах", и Сарн даже начал играть в карты, удивленно обнаружив у себя немалый талант к этому непочтенному занятию. От него, казалось, никто ничего не скрывал – все легко говорили о себе, об оставленных друзьях и родных землях. Но никто не брался первым завести с Сарном разговор о той несусветной миссии, на которую он так бездумно подписался той недавней ночью на "Варде". Но сам отчего-то не мог заставить себя заговорить об этом, испытывая тот же подспудный вековой страх, что и перед Вестаром. Слишком тяжело было переступить черту, за которой мог оказаться совсем не тот мир, к которому привык за свою долгую жизнь Сарн… Вестар порой задумчиво смотрел на лихолесца то на палубе, то за общим ужином, будто ожидая расспросов, но Сарн по-прежнему инстинктивно сторонился Слезохлёба, испытывая негкое содрогание от проницательного взгляда его сумеречных усталых глаз. Сарна уже всерьез раздражало собственное малодушие, и он собрался расспросить хотя бы Мисси (ведь она, говорят, не станет лгать), когда однажды сырым и ветренным вечером Орнус зазвал его в рубку и ошеломил странной просьбой. - Драгоценности? – Сарн нахмурился, - я почти не ношу украшений, как-то не привык к щегольству. Может, перстней пара есть… А зачем? Орнус сел на край стола, отодвигая шандал: - Подкупить кой-кого надо, - сообщил он, - со всей команды цацки собираем, у кого чего есть. Ты не хмурься, это не навсегда. Я вон, сам что даю. У меня ничего ценнее нет, последняя память о матушке. На стол легла нить крупного жемчуга, засияв голубоватым перламутром в свете свечей. - Эру Единый, это же "Слезы Ульмо"! – Сарн завороженно огладил пальцами холодные жемчужные зерна, - отродясь такого богатства не видал! Но тут же стряхнул восторженный порыв и опять воззрился на Орнуса с недоумением: - Погоди, кормчий. Мисси сказала, мы в Умбар идем. Подкупить, говоришь, кого-то надо… Я в Умбаре не бывал, Эру миловал, но знаю, что там кому и целая рубашка – подкуп. В этой дыре ни один, самый оголтелый скряга не согласится взять у тебя этот жемчуг. Он же его сроду не продаст. А с таким богатством в Гондор сунуться – проще сразу голову в петлю сунуть. Орнус ухмыльнулся, но тут же посерьезнел: - Догадливый… Ну хорошо, давай без уверток. Мой брат – главнокомандующий линдонского флота, умбарцы его хуже Моргота боятся, и неспроста. Он четыре года был у них в плену, а если он на кого злобу затаил – пиши пропало. Прощает Дэриар только мертвых, да и тех не сразу. Сейчас он тоже по пути в Умбар – Кэрдан Корабел заподозрил, что пропавшие суда стали жертвами пиратов. Мы должны его опередить… Сарн встал, темнея лицом: - Стой, стой, кормчий… Ты что же, хочешь подбросить в Умбар эльфийские украшения, чтоб твой брат убедился в виновности корсаров? – он усмехнулся, криво и неверяще, - да ты рехнулся, Орнус! Представь, как рассвирепеет твой и без того мстительный брат! Умбарцы – жестокие ублюдки, я не спорю, но это же… - Что, подло? – перебил Орнус, - да мне плевать. Это не стратегия, Сарн, это месть. Губернатор Сиверс убил нашего с Дэриаром дядю и всю его команду. Похитил нашу кузину Эриту – и я уже знаю, что она мертва. А уж сам Умбар… Расспроси Мисси, что она там пережила. И как погибла ее семья. Моего брата четыре года держали на каторге, избивали, морили голодом, заклеймили! У меня большой счет к этому дрянному клочку суши. И они расплатятся, клянусь. И пусть поблагодарят, что эльфы не насилуют женщин и не убивают детей. Сами умбарцы в этом вопросе не так щепетильны, спроси в любой из недавно атакованных гондорских деревень. Где было извечное самообладание кормчего? Побледневшее лицо блестело глянцем пота, крылья носа дрожали от ярости, вены пульсировали на висках. И Сарн опустился обратно в жесткое кресло: - Ладно, - сухо отрубил он, - не мне судить то, чего я не видел. У меня есть королевская награда, "Изумрудный лист". Я чертовски горжусь ею, чего скрывать. Орнус присвистнул: - Высший знак отличия в Лихолесье? Ты всего четвертый его кавалер из моих знакомых. Не уверен, что я вправе взять у тебя такую ценность ради своих личных интриг. - Предполагается, что подкуп попадет в руки твоему брату, - отрезал Сарн, - а это единственный ценный предмет, который связывает меня с Лихолесьем. Орнус помолчал: - Понимаю. Не беспокойся, Дэриар обязательно передаст награду владыке Кэрдану, а тот вернет ее твоей семье. - Надеюсь, - проворчал Сарн, - а кто сумеет подбросить ценности так, чтоб их нашел твой брат, а не какой-нибудь прощелыга из губернаторского окружения? - - В Умбаре есть умельцы, - уклончиво ответил Орнус, но Сарн покачал головой: - Я пошел за тобой, потому что поверил тебе, кормчий. И я как минимум имею право на взаимность. Орнус вскинул глаза, словно готовый возразить, но сделал паузу и кивнул: - Ты прав. Прости, я не все могу рассказать тебе сразу. Слишком длинная это история и слишком трудно понять, кто же в ней прав. К тому же… - он устало усмехнулся, - …я слишком боюсь за нашего "умельца". Он… очень дорог мне, а сам не особенно дорожит жизнью. Я же не всегда могу его защитить. Ты все о нем со временем узнаешь, обещаю. А пока называй его просто "Зеркальщик".