Отвергнутый рай

- Орикон, в твоем роду не обошлось без хоббита. Тебя еще не тошнит? Кэрдан отодвинул от протянутой руки полупустое блюдо и с совершенно не монаршим озорством щелкнул мастера по пальцам. Однако Орикон надкусил очередное миндальное пирожное, небрежно отряхнул камизу и ухмыльнулся: - Если лунный свет тебе более по вкусу, друг мой – так за окном его вдоволь, угощайся. А я кровей простых, да и к тучности не склонен. Орикон, старший мастер Линдонских верфей, всегда отличался язвительным нравом и неотесанными манерами. Даже сейчас, сидя в сафьяновом кресле у пылающего камина, он выглядел, будто пробравшийся в модную лавку портовой кот. Кэрдан в ответ лишь фыркнул и посмотрел на запертые ставни, вздрагивающие от молотящего в них дождя: - Ну и весна… Я не поеду сегодня обратно в Митлонд, даже коня совестно выводить. Примешь на постой? Все еще жующий Орикон красноречиво развел руками: - Оставайся хоть на неделю, Горностай. За одни только эти пирожные я готов спать на полу в изножье твоей кровати. Старейший расхохотался, блаженно вытягивая ноги к огню. …Весну в Линдоне ждали. Очень ждали, хотя непролазная грязь расквашенных дорог и бурое месиво гнилой листвы, вынесенное реками в гавань, напрочь лишили Митлонд сахарной зимней красоты. Однако линдонцы успели затосковать, запертые на берегу непогодой, и грядущее начало торгового сезона ожидали, будто праздник. Неделю назад вскрылся лед на Андуине, в крупных городах уже готовились ярмарки. Но пока что март бесчинствовал на побережье, море ревело у скал, пенистое и грязно-желтое, будто подкисшая чечевичная похлебка, озябшие суда мокли на рейде, и Линдон скучал, прильнув к очагам. Только владыка Кэрдан втихомолку радовался непогоде. Он почти не бывал в такие дни во дворце, уезжая спозаранку в одиночестве и не беря с собой даже секретаря. Там, на опустевших верфях, в уютном старом доме его ждал протопленный камин, слегка продавленное кресло и старый друг. Орикон… Один из немногих Перворожденных, оставшихся возле него, и никогда его не покидавший. Прокаленный солнцем морской дракон с заскорузлыми руками и выцветшей косой до самого пояса, которую, вероятно, уже бесполезно было пытаться расплести. Влюбленный в море до больного исступления, создавший больше кораблей, чем хоббитская хозяйка – черничных пирогов. Прозрачно-сероглазый, уксусно-ехидный, неугомонный как мальчишка и абсолютно надежный. Он один жил на верфях в любую погоду, он один помнил Кэрдана юнцом, он один не стеснялся как в детстве швырнуть в него орехом или дернуть за острие уха. И только он один звал его Горностаем, дав Корабелу эту кличку в незапамятные времена из-за льняных волос и не забыв ее за многие тысячеления. Здесь, в домике у сосен, Кэрдан снова был молодым и беззаботным. Слушал неприличные байки из богатой коллекции матросских шуточек, наперебой с Ориконом вслух мечтал о каких-то особых, еще невиданных судах, а порой даже сплетничал. А еще всегда привозил другу пирожные, которые тот обожал, словно девица, и люто стеснялся этого перед всеми. Кроме Кэрдана. …Из камина донеслось шипение, и по комнате поплыл упоительный аромат. Орикон вскочил и ринулся к огню: там на вертеле исходил жиром пойманный утром двухфутовый альбакор. Бронзовая от огня кожа уже начала отставать от красноватого мяса, и мастер, перехватив ручки вертела, вытащил рыбу из очага. Кэрдан уселся поудобней, придвигая кресло к столу и нетерпеливо глядя, как Орикон поливает потрескивающую тушку гранатовым соком. - Приступай, дружище, - усмехнулся тот, пододвигая владыке блюдо с овощами, - сейчас эль из погреба принесу. Старейший в ответ пробурчал что-то невнятное – он уже разрезал альбакора, испускающего клубы горячего пара. Балрог бы все подрал… Кому вообще нужна власть? Кому нужны дворцы, серебро и льняные салфетки? Только тому дураку, который отродясь не ел руками запеченную на вертеле рыбу, не отрывал редиску прямо от пучка и не пил крепкий темный эль, от горечи которого сводило скулы… Гроза, меж тем, чувствуя, что пора и честь знать, напоследок собралась с силами и забушевала с яростью ужаленного слепнем быка. Дождь струями грохотал по крыше, отблески молний сквозь щели в ставнях швыряли о стены серебряные полосы. - На чердаке сейчас впору оглохнуть, - Орикон подошел к окну, чтоб покрепче запереть задвижку, и вдруг нахмурился, - стучат, что ли? Или это буря в дверь ломится? И словно в ответ сквозь рев дождя и раскаты грома послышался мощный глухой удар: так в дверь бьют ногой, уже отбросив манеры и пытаясь привлечь внимание шумом. Кэрдан поднялся с места, потянувшись к отстегнутому мечу, но Орикон покачал головой: - Сиди, Горностай, - отрезал он, - твоя шкура подороже будет. А сам снял со скобы корабельный топор и распахнул дверь. - Мелькорова плешь! - только и услышал Кэрдан. Орикон с грохотом отшвырнул топор и буквально втащил позднего гостя в дом. Следом ворвался шквал ледяного ветра, разметавший по деревянному полу веер брызг, и мастер торопливо захлопнул дверь. На пороге стояла фигура в глухом, пропитанном водой плаще. На руках визитер держал чье-то неподвижное тело, закутанное в такой же мокрый плащ. Орикон сорвал с гостя капюшон, и вскочивший на ноги Кэрдан наткнулся на лихорадочный взгляд ярко-зеленых глаз. - Владыка… - устало обронил визитер и машинально попытался преклонить колено, едва не выронив свою ношу. Орикон бесцеремонно подхватил его под локоть. - Гванур, мать твою! – рявкнул он, - развел реверансы! Давай сюда этого доходягу и марш к огню! Ты ранен? Гость прошагал к топчану у стены и осторожно уложил бесчувственное тело. Орикон развязал шнуры капюшона и отшатнулся. - Эру милосердный, - пробормотал он, — это же Орнус, Дэриара младший брат. Ты из какой канавы его выловил? Места живого нет… Кэрдан тоже подошел к топчану и наклонился над лежащим. Право, он не сразу бы признал Орнуса, которого знал с самого рождения… Половина лица была нещадно ободрана, будто беднягу проволокли по камням, глаза окольцовывали фиолетовые круги, длинная царапина рассекала щеку от угла рта до самого виска, в мокрых волосах запутались прелые листья. - Элберет Всеблагая, - прошептал владыка, прижимая пальцы к холодной шее Орнуса в поисках биения пульса, - бедный парень. Что случилось… Гванур, верно? – он вскинул глаза на визитера, и тот потупился, вспыхивая неровными красными пятнами. Орикон нахмурился, сжимая плечо Гванура: — Это один из моих мальчишек, - пояснил он, - такелажник. Пусть обмогнется, на нем лица нет. Потом расскажет. С этими словами он грубовато подтолкнул гостя к лестнице: - Поднимись давай, пошарь в сундуке у кровати. Переоденься в сухое и возвращайся. Тебе поесть нужно, краше в гроб кладут. - Да я и так обсохну, учитель, - забормотал Гванур, - не хлопочи. И конь под дождем остался… - Еще препираться будешь, поганец, да при владыке! – снова взбеленился мастер, - я сам коня обихожу и о горемыке этом позабочусь. Делай, что говорят, дурила! Окончательно ошалевший такелажник вскинул ладони и покорно отправился наверх, а Кэрдан скрыл усмешку: в этом была вся суть Орикона. Убежденный холостяк, тот искренне считал артель корабельщиков своей семьей, неистово тиранил их и неистово же любил. …Полчаса спустя переполох в доме мастера улегся. Орнуса с грехом пополам переоблачили в сухую рубашку, смыли с лица кровь и перевязали раны. Он так и не пришел в сознание, но сердце билось ровно, руки потеплели, и Орикон решил положиться на время и покой. Гванур, тоже отогревшийся и оправившийся от первого конфуза, поглощал остатки альбакора, стараясь не давиться от жадности, и излагал странные события последних дней. …Поскольку из-за дурной погоды работы на верфях были остановлены, корабельщики развлекались сообразно вкусам. Гванур и еще четверо таких же молодых холостяков провели выходные в по-хоббитски изобильном Мичел Делвинге и, пользуясь коротким затишьем меж дождей, двинулись в обратную дорогу. На полпути их застала гроза, что только развеселило подвыпивших эльфов, и, разумеется, они и не подумали искать укрытия на постоялом дворе. К тому же времени, когда буря разбушевалась не на шутку, корабельщики уже были далеко от любого жилья и оказались затертыми во впадине меж холмов, по которой с ревом неслась вышедшая из берегов река. Именно из этого бурного потока грязной воды они и выловили обессилевшего коня, за шею которого цеплялся полумертвый эльф. Кое-как проведя ночь на укрытом от ветра косогоре, четверо корабельщиков продолжили путь, порядком потеряв скорость из-за раненной лошади спасенного. Гванур же, счастливый обладатель могучего роханского скакуна, рванул прямо по холмам, спеша доставить в Митлонд умирающего эльфа. Дослушав этот немногословный рассказ, Орикон с минуту сидел молча, а потом размахнулся и отвесил подчиненному звонкий подзатыльник. - Идиота кусок, - пророкотал он, - и ты, и эти четверо шутов гороховых, с которыми ты вино хлестал и девок щупал. Гванур укоризненно поморщился: — Это же Шир, учитель… Какие там девки… Новый подзатыльник перешиб корабельщику голос, а Кэрдан, уже едва сдерживающий смех, посерьезнел: - Гванур, учить тебя жить я не буду, однако объясни, зачем ты в такую бурю тащил Орнуса прямо на верфи? По дороге сюда полно мест, где можно было переждать непогоду и получить помощь. В конце концов, почему не Митлонд? Он куда ближе. Молодой эльф помолчал, кусая губы, а потом поднял глаза, в отблесках свечей налившиеся золотистой зеленью осеннего винограда. - Мы не знали его, владыка. А у него при себе была сумка из кожи варга с серебряной пряжкой. Я видел такие еще на войне. В этих сумках пустяки не возят. Если парень порученец, то тебе нужно было знать, что он не доехал. Как можно скорее. А не самому ж мне в твой дворец соваться в таком виде. Вот к учителю и помчался. - Сумка герольда? - пробормотал Кэрдан, - странно… Откуда она у него? Да и куда бы Орнус ни собрался, не исподнее же он в ней вез. Где она сейчас, Гванур? - У меня, - Гванур кивнул на чересседельную суму, лежащую у двери. - Великолепно, - отсек Старейший, - давай ее сюда. Сейчас мы разберемся, в какую историю угодил Орнус. Надеюсь, к утру эта морготова гроза угомонится, и я извещу Итиэля. Интересно, знает ли он, где шатается в такую погоду его младший сын, будто выходок старшего ему мало. Гванур поежился, но Орикон откинулся в кресле и ухмыльнулся: - Ей-Эру, мне впервые захотелось жениться. Иначе откуда мне взять внуков, чтоб рассказать им о Кэрдане Корабеле, роющемся в чужих пожитках. - Не беда, - кивнул Кэрдан, - в крайнем случае станешь попечителем сиротского приюта. И кстати, единственный, кто по закону вправе открывать сумку герольда – это сюзерен самого герольда. - Скучища с тобой, - фыркнул Орикон, - я уже начало придумать успел. Пока Перворожденные были заняты перепалкой, Гванур тихо положил на стол небольшую кожаную сумку, туго затянутую стальными кольцами. Серебряная пряжка с чеканным гербом тускло блеснула на потемневшем от воды боку. Сумка герольда, у людей называвшаяся "княжьей мошной", была редкой и дорогой вещью. Непромокаемая, уязвимая не для всякого клинка и очень трудно воспламеняемая, такая сумка использовалась для перевозки важнейших документов, писем и донесений. Подлежащие строжайшему учету, сумки изготовлялись поштучно в имевших особое разрешение мануфактурах и носили никогда не повторявшиеся гербы отличия. Получение такого артефакта означало для герольда высочайшее доверие и ответственность, граничащую с ценой собственной жизни. Предъявитель такой сумки не подлежал досмотру ни на одной заставе, должен был быть бесплатно накормлен в любой таверне, по первому слову получал свежую лошадь и всякое иное содействие. Оставался лишь один пустяк… Герольд должен был подтвердить свое право на "княжью мошну"… Кэрдан склонился над сумкой: на пряжке была вычеканена сова с распростертыми крыльями. На лбу совы меж самых глаз виднелись две переплетенные руны. - Хм, - пробормотал владыка, - не может быть… Что за чушь… Встав из кресла, он взял шандал и двинулся к Орнусу, оставленному на топчане в протопленной кухне. Откинул одеяло и долго смотрел в изможденное лицо. Потом нагнулся, осторожно оттянул край рубашки и тихо вдохнул. Справа, прямо под ребрами краснело полузажившее клеймо. Сова с распростертыми крыльями. Только руны почти не читались на все еще воспаленной от ожога коже. Снова укрыв эльфа, Кэрдан выпрямился. Обернулся к замершему у очага Гвануру и сухо кивнул: - Прекрасная работа, вассал, - отрезал он, - благодарю за службу престолу. *** Итиэль сбросил капюшон и посмотрел в темное небо, мерцающее чахлыми звездами сквозь пелену облаков, уже выплаканных до бессильной прозрачной мути. Глина чавкала под копытами лошадей, сосны скрипели на ветру, в воздухе стояла мелкая зябкая морось – это Серебряный водопад дышал необузданной весенней яростью. - Какого балрога мы тащимся в такую даль? – беззлобно спросил он, разворошив влажные волосы, - не уютней ли было бы сейчас между камином и винным погребом? - Ты стареешь, Итиэль, - усмехнулся Кэрдан, - где твой былой дух авантюризма и неукротимая жажда жизни? - Моя жажда жизни уже три сотни лет лежит в долине Шести Лун, - спокойно отозвался ювелир, - а оба духа авантюризма лезут Морготу в зубы при первой же возможности. Где один – я даже не знаю, а от второго уже два дня не отходит целитель. Кэрдан нахмурился, сжимая зубы. Итиэль нередко подтрунивал над неугомонным Дэриаром, и в его шутках сквозила неприкрытая отцовская гордость. Однако о покойной жене он не говорил с самого дня ее гибели, и Кэрдан тщательно обходил эту тему, чувствуя, что душевный нарыв Итиэля заживет еще нескоро. - Я говорил с целителем, - с суховатым участием проговорил владыка, - Орнусу сильно досталось, но он оправится. Однако Орнус еще не приходил в себя, а потому не мог объяснить, что делал в лютую ночь так далеко от Митлонда. Зачем подверг себя такой опасности. А потому я хочу спросить об этом тебя, Итиэль. Ювелир придержал коня, медленно оборачиваясь к владыке: - Кэрдан, - мягко промолвил он, - я в любой день могу потерять Дэриара. В любой день, понимаешь? И даже если я вылью слезами всю душу, Ульмо едва ли заметит новую соленую слякоть в своем царстве. Амариле я уже потерял. Неужели ты всерьез думаешь, что я по какой-то прихоти отослал младшего сына в такую непогоду из дому верхом и в полном одиночестве? - Откуда ты знаешь, что Орнус был один? - Потому что я уже навел справки. Все его друзья, как и недруги, мирно сидят по домам. Ни одного пропавшего. Кэрдан помолчал, а потом хлопнул скакуна ладонью по шее, и конь остановился. - Сына в такую бурю никуда не пошлешь, это верно. Но как насчет герольда? Есть цели и стремления, намного перевешивающие жизнь близких. Верно, Итиэль? Не нам ли, бессмертным, волокущим на себе булыжники каждого сделанного нами невыносимого выбора, знать об этом? А в такую погоду у герольда куда больше шансов проскользнуть, никем не остановленным. Итиэль нахмурился: - Какого еще герольда, Кэрдан? В ответ Перворожденный вытянул из чересседельной сумы "княжью мошну" и покачал на вытянутой руке: - Ты узнаешь это, Итиэль? Ты хорошо знал эту сумку, не так ли? Как и ее хозяина. Того самого, который утверждал, что потерял сумку. И действительно, при обыске так ничего и не нашли… Итиэль выпрямился в седле, слегка бледнея и сильнее сдвигая брови, а Кэрдан кивнул: - Вижу. Ты ее узнал. Берсар, мой неповторимый герольд, мой любимый посланник, мой Рыцарь Совы! Я сам вот этой пряжкой ставил ему клеймо, назначая на должность. И сам дважды перечеркнул сову раскаленным лезвием в ночь перед его изгнанием. А сумка, оказывается, вовсе не пропала… Ее трогательно хранил лучший друг предателя… Который не погнушался заклеймить фальшивым званием собственного сына и послать на верную смерть в угоду преступному сговору. Итиэль не шелохнулся. Он долго сидел, молча глядя, как сумка покачивается в руке Кэрдана. Потом так же спокойно спросил: - Что внутри? - Не беспокойся, - отрезал Старейший, - эта превосходная вещица не подвела. Все улики целы. Ваша с Берсаром длинная переписка. Его рассказы об убийствах, которые он совершил в Умбаре. Надо же, он и там улизнул от ответственности… Я, оказывается, отчаянно его недооценивал. Кэрдан оскалился, в негромком голосе прорезалось ледяное бешенство: - Здесь ваши планы предупредить прочих владык и королей. Ваши рассуждения, как остановить исход на Запад. Ваши идеи диверсий. Особенно меня тронуло последнее письмо, Итиэль. Берсар окончательно потерял осторожность, а? "Убеди владыку, брат. Убеди или убей. Иного пути нет"… Что ж ты молчишь? Предатель, изменник, государственный преступник… Куда Орнус вез эти письма? Галадриэль? Эльфиниту? Трандуилу? Кого ты надеялся перетянуть на вашу сторону? "Береговая стража"… Кажется, так вы себя называете. Кэрдан плюнул наземь, горько кривясь. А ювелир откинул назад плащ и спешился. - Мне нечего сказать, владыка, - ровно проговорил он, глядя Кэрдану в глаза, - мы ехали на суд, верно? Только что толку в словах… Ты уже все решил. Приводи в исполнение приговор. Я готов. Перворожденный тоже соскочил наземь, отшвырнул сумку и шагнул к вассалу, хватая его за камзол. Встряхнул и вдруг прижался лбом ко лбу Итиэля, как делал лишь после кровавых боев, видя друзей живыми. - Я любил Берсара, Итиэль! – прорычал он, - Эру, я до сих пор храню его подарки, я до сих пор вспоминаю его бесконечные шутки и корчусь от боли! Я любил его! И потому совершил ошибку! Отпустил его вместе с ядом, который он источал! Я люблю и тебя, слышишь? И я уверен – вы оба верили, что сражаетесь на правильной стороне. Вы оба хотели добра! Он оттолкнул ювелира и тяжело перевел дыхание, усилием беря себя в руки. Секунду помолчал и проговорил сухо и твердо: - Но я не допущу одной ошибки дважды. Не тревожься, Итиэль. Орнус еще юн, и его карать я не стану. Я позабочусь о твоих детях, как о собственных, клянусь. Ювелир долго смотрел в глаза Кэрдану. Потом медленно кивнул: - Орнус ничего и не знал. Он получил сумку запечатанной. Благодарю, владыка. Не сомневаюсь в тебе. Кэрдан медленно отер со лба пот. Не отводя глаз, вынул меч. Глубоко рвано вдохнул, шагнул вперед и всадил клинок в грудь Итиэля, насквозь пробивая тело. Ювелир медленно втянул воздух, в горле заклокотало, и короткий кашель выбросил изо рта кровавый ручеек. Обвисая на клинке, он плавно осел на глинистый тракт, хватаясь за лезвие, будто пытаясь удержаться на ногах. Вскинул глаза, совершенно ясные, морозно-серые. Разомкнул губы, и вместе с кровью выплюнул хриплый шепот: - "Зло на берег ступит из прибоя, Из лучей луны, из пены стылой. И земля надежды и покоя Станет эльфам сахарной могилой"… Тело дважды содрогнулось, в груди послышалось бульканье, как из открытой втулки, ювелир рухнул в грязь и замер, глядя в небо такими же ясными, безмятежно-спокойными глазами. *** - Орнус очнулся через два дня, - Кэрдан стоял у камина спиной к остальным, глядя в огонь и размеренно чеканя слова, - неделю спустя из плавания вернулся Дэриар. Я скрыл от братьев обстоятельства гибели отца, Орнусу же сказал, что никакой сумки при нем не нашли. Им обоим пришлось нелегко. Дэриар так и не смирился с произошедшим, ринулся в свои бесконечные авантюры с утроенной бесшабашностью. Именно тогда он и попал в плен. Орнус… У него не было ни стойкости старшего брата, ни его умения противиться ударам судьбы. Несколько лет Орнус провел затворником в родительском поместье. Так и не совладав с горем, он покинул Средиземье и ушел на Запад. Дэриар остался один. Совершенно один. А потом выяснилось, что "Мельдо", на котором отбыл Орнус, не достиг цели. И вот тогда… Дэриар и стал тем, кого вы знаете. Чумным Адмиралом, которого боятся умбарцы, не боящиеся ни Ульмо, ни Моргота. А теперь и мятежником. Он помолчал и вдруг резко обернулся. - Вы осуждаете меня? – холодно вопросил он. Замерший в кресле эльфинит вздохнул и потер переносицу, как всегда делал в моменты замешательства. Трандуил хмуро покачал головой: - Если кому тебя осуждать, Кэрдан, так уж точно не мне. У меня самого были в жизни… непростые страницы. Но ты начал этот разговор с личности Хозяина. Так закончи свою историю. Кэрдан усмехнулся: - Верно. Я, похоже, увлекся стариковскими воспоминаниями. Так вот, господа. Берсар и Итиэль мертвы. Но они имели общую цель и объединяли себя общим именем: "Береговая стража". И мне неизвестно, одни ли они были в этой… организации. Сомневаюсь, учитывая, что самозванная леди Артанис явно знала о подробностях смерти Итиэля. Хотя я никому не говорил об этом. Даже Орикону. И я не могу объяснить ее осведомленность. Но мне кажется очевидным одно: "Береговая стража" существует и по сей день. Один из ее членов – и есть наш таинственный Хозяин.