Отвергнутый рай

- Мой принц... Леголас поморщился и натянул плед на плечо, которое теребила чья-то омерзительно-холодная рука в жесткой перчатке. В ставни, содрогавшиеся от ночного ветра, гулко колотил дождь. - Милорд! Умоляю, проснись, милорд! Вернулся гонец из Линдона! Не открывая глаз, кронпринц процедил: - Подать ужин, и пусть себе почивает, завтра от караула свободен. Что из этого тебе неизвестно? Он уже вожделенно ожидал хлопка закрывающейся двери, но в ответ раздался настойчивый и порядком раздраженный голос: - Леголас, Моргот тебя подери! Принц зарычал, приподнимаясь на локтях: прямо перед ним возникло взволнованное лицо десятника Эртуила, возглавлявшего ночной караульный отряд. Весна в этом году явилась в Лихолесье, растеряв по пути свои романтические одеяния, и промозглый холодный март изливал на бескрайние леса ледяную слякоть, превращая дороги в месиво буро-черной глины, а болота - в смертоносные топи. Десятник был насквозь мокр, а с плаща его на пол натекла лужа, забавно напоминавшая руну Silme. - Я вчера весь день и полночи вытаскивал из грязи восемь завязших возов и целую ораву перепуганных коней, - пророкотал принц своим лучшим драконьим тоном, - и если ты... - Из Линдона вернулся только один гонец, - жестко оборвал командира Эртуил. Тон десятника разом охладил закипавшую злость, и Леголас нахмурился, потирая переносицу и убирая с лица всклокоченные волосы: - Что? То есть... что значит "один"? ... Пять минут спустя, с грехом пополам натянув сапоги и второпях набросив камзол прямо на голое тело, принц уже мчался по винтовой лестнице в замковую кухню, прыгая через две ступеньки. Там, прислонившись плечом к теплой кладке пылающего очага, стоял продрогший эльф в грязном камзоле. Мокрый плащ грудой лежал на каменном полу. Кое-как одетый заспанный повар звенел ключами, отпирая кладовую. Когда Леголас вынырнул из темноты, эльф встрепенулся, порываясь преклонить колено, но принц только повел ладонью: - Без церемоний, - отрезал он, подходя к огню, - Дарохил! Ты там вино прямиком из винограда что ли жмешь? - Сию минуту, мой принц! - донеслось из недр кладовой под скрежет и мелодичное бульканье. А Леголас, только что готовый орать, неистовствовать и требовать немедленных и исчерпывающих объяснений от каждого, кто попадется ему на пути, шагнул вперед, беря гонца за плечо и всматриваясь в его изнуренное долгой дорогой лицо. Тот был бледен, под ввалившимися глазами лежали тени, на щеке багровела царапина, как след хлестнувшей ветки. Принц вдруг заметил оборванный ремешок камзола и брызги грязи до самых бедер. Он спешил... Очень... - Что случилось, Калион? – проговорил он негромко, - где остальные? - Остальные четверо следуют за мной, милорд, сопровождают караван, - хмуро ответил гонец, - дороги плохи, лошади устают, быстрее никак. А я уж вперед понесся, вести доставить. У меня конь лучше прочих держался. Леголас стиснул зубы: - Почему четверо? И при чем тут караван? Вы что ж, до Линдона не добрались? - Добрались мы, - глухо ответил Калион, - все было чин чином. Да только не ушли земляки наши в Благословенный край. Назад возвращаются...некоторые. И... вот еще. Сарн. Его с нами нет. Леголас ощутил, как что-то душно стискивает горло, а внутри вскипает какая-то едкая, жгучая, злая дрянь. Он сгреб гонца за отворот камзола и рванул на себя: - Где. Сарн. – припечатал он холодным шепотом. ... Это была почти прогулка. Половина королевского гарнизона лезла из кожи вон, чтоб попасть в отряд, который должен был сопровождать в Митлонд пятерых эльфов, отбывающих на благословенный Запад. Леголас две недели умасливал государя послать полдюжины провожатых. Ссылался на то, что среди уходивших в Аман было целых три женщины, и их надлежало должным образом охранять. А сиятельный король Трандуил лишь усмехался, слушая разглагольствования сына. Мальчишка так яростно хлопотал за приятелей, желавших развеяться, что даже не трудился быть логичным в своих доводах. Впрочем, без охраны было не обойтись... До короля уже доходили слухи, что в окрестностях Линдона неспокойно, и потому, для вида похмурившись, Трандуил уступил настырному наследнику, решив припомнить ему свое мягкосердечие в удачный час. Наконец, после долгих склок и препирательств, посольский отряд был утвержден. Возглавлять его должен был Сарн Дагормион, один из троих сотенных королевской гвардии, правая рука командира охраны и ближайший друг кронпринца, неизменный участник всех августейших затей и сумасбродств уже многие сотни лет. Около трех месяцев назад, ослепительно-снежным солнечным днем караван собирался тронуться в неблизкий путь. На площади у ворот замка шла церемония прощания Уходящих с родным Лихолесьем. Несмотря на всю поэтическую красоту предстоящего пути, это был печальный час. Король произносил подобающую случаю речь, блистали кирасы караула, слышались отдельные всхлипы: семьи успели проститься с отплывавшими на Запад ранее, но сейчас скорбь особенно больно стучалась в душу. Однако у гарнизонных квартир, где спешно заканчивал последние приготовления посольский отряд, не мелькало ни тени уныния. Там царило оживленное предвкушение. Леголас, уже блеснувший красноречием на прощальной церемонии, тоже был здесь. - Эх, счастливец, - с досадливым лукавством покачал он головой, оглаживая глянцевую шею Сарнова коня, - такие места поглядишь, пока мы тут сидим, в снегу по шею. Ни тебе охоты, ни рыбалки, даже празднеств никаких, только дозоры да пьянство. - Уж нашелся горемыка, - фыркнул Сарн и затянул потуже ремни чересседельной сумы, - сам-то где только не был! Да ладно тебе, не горюй, - добавил он примирительно, - сколько той езды! Мигом обернемся, еще слякоть весенняя не сойдет. Невелики мы персоны, чтоб у владыки Кэрдана в гостях рассиживать. А Леголас вдруг посмотрел другу в глаза без прежней усмешки, прямо и сумрачно: - Сарн, а вдруг правду легенды говорят? - Какие еще легенды? – сотенный накинул плащ и возился с выстывшей на морозе и оттого скользкой фибулой. - Да те самые, что еще Эльятар нам сказывал. Дескать, если услышит Квенди голос Великого моря – не будет ему больше покоя, и не утихнет тоска, покуда он сам на корабль не взойдет и за море не отчалит. Сарн покончил с фибулой и воззрился на друга, как на умалишенного: - Брат, ну ей-Эру, ты словно девица! Голос... Я только один голос знаю, которому противиться тяжело: когда пропойца хлопок пробки слышит. А все остальное – сказки. И чем те сказки старше – тем они нелепей. Это сейчас менестрели и прочие краснобаи поднаторели в своих сагах, а в прежние эпохи не сильно мудрствовали. Но Леголас только криво усмехнулся уголком губ: - Тебе-то откуда знать? – без тени веселья отрезал он. Сарн тоже бросил дурашливый тон и сдвинул черные брови: - Леголас, ты что ж, намекаешь, что меня вдруг на Запад потянет? - проговорил он в ответ со спокойным прямодушием, - мой дом здесь, вот и все, что мне нужно знать. Я не дитя, чтоб мечтать о волшебных краях по ту сторону радуги. Я родился в Средиземье – здесь я и умру, если Эру велит. Леголас еще секунду смотрел Сарну в лицо, а потом ткнул в плечо кулаком: - Ладно... Что-то я и вправду как девица. Давай уже, сгребай парней, вам скоро отправляться. Ты только смотри, береги себя. А то знаю я твой нрав. Потом была неизбежная перестрелка шутками, и серебряная фляга украдкой сделала несколько кругов, и кони, застоявшиеся в конюшнях, нетерпеливо гарцевали на месте, разбрасывая искрящуюся снежную пыль и облачка пара. И уже не думалось ни о заботах, ни о тревогах. Отряд выступил к воротам, двумя тройками выстроившись у старинных столбов. Уходящие тоже сели верхом и двинулись к каменному своду, провожаемые последними возгласами и напутствиями. Король стоял у ворот, по традиции пеший и с непокрытой головой. Заскрежетали могучие петли, и зимнее солнце прошлось холодными пальцами по кованым гербам. Караван выступил в путь. Они уходили не на войну. Но Леголас отчего-то смотрел им вслед со стесненным сердцем. *** Калион поежился, сжимая кружку с подогретым вином: его все еще била мелкая зябкая дрожь. Леголас молча сидел напротив. - Все было благополучно, - продолжал гонец, - так благополучно, что порой казалось, нас сами Валар вели за руки. Всего однажды нас застигла снежная буря, но и та в пригороде. Пока бушевала пурга, мы сидели на постоялом дворе и горя не знали. В Мглистых горах несколько раз чувствовались прицелы стрел, но на то они и Мглистые горы – там всегда начеку нужно быть. Однако нас никто и не атаковал. Видимо, то были просто орочьи заставы на скалах. Не приглянулись мы им отчего-то. В Серые Гавани пришли в начале февраля, в самый снегопад. Эру милосердный... Не город, а сказка. То ли сахарный пирог, то ли кружево лориэнское. Владыка Кэрдан нас встретил, будто только нас и дожидался. Такой прием закатил... Я никогда не был на таком пиру, чинами не вышел. Ничего тогда от восхищения не приметил, а сейчас вспоминаю, что владыка, хоть и улыбался, а невесел был... Через четыре дня же был готов корабль. И вот тут приключилась первая странность. Калион запнулся и припал к кружке, словно поспешно ища слова. - Назавтра после нашего приезда владыка Кэрдан Сарна к себе в кабинет зазвал и имел с ним долгую беседу наедине. А потом Сарн нас ошарашил, дескать, выйдет в море вместе с Уходящими, а как подойдет судно к Границе, тогда с борта сойдет и на шлюпке вернется. А почему – наотрез оказался объяснять. Но все равно, сразу недобрым повеяло. Сколько мы Сарна ни расспрашивали – он как каменный держался. А Эссил – тот просто волосы на себе рвал, пеной брызгал, орал, что тоже с командиром пойдет. И все же уломал Сарна, тот его с собой взял. Вышел корабль из Гаваней, все точно, как в балладах. И паруса тугие, и менестрели поют... А мы себе места не находим. Море... Эру, милорд, ничего я прежде о нем не знал. Сияет, искрится, и конца ему нет. И чайки... Плачут, надрывно так. Просто душа в клочья. Так и кажется – кто за горизонт этот золотой нырнет, тому уже обратного пути не писано. Гонец снова умолк, и Леголасу показалось, что тот не решается продолжать. Но эльф добела стиснул пальцы и заговорил быстрее: - Четыре дня, мой принц, мы ждали Сарна с Эссилом. А потом примчался посыльный из береговой охраны. Шлюпку выбросило приливом в бухте, лигах в пяти к северу от Гаваней. В ней были четверо из пятерых Ушедших. И Эссил. Что случилось с кораблем – неизвестно. Никто из них ничего не помнит. Несколько дней мы провели во дворце владыки, ждали, пока вернувшиеся придут в себя. Они странные поначалу были. Будто только что от сна пробудились в чужом месте, и не помнят, как тут оказались. Потом прояснились, отошел морок. Но никто из них так ничего и не вспомнил. Калион осекся, а Леголас, глядя ему в глаза, медленно произнес: - Кто еще из отбывавших не вернулся? - Абель, - прошептал гонец. Леголас помолчал, а потом вскочил со скамьи, ударяя обоими кулаками по столешнице: - Абель, кормилица моего отца! И Сарн, сотенный! И вы просто бросили их, ничего не узнав об их судьбе, и побрели обратно?!! Калион сжал зубы, на скулах выступили рваные красные пятна. Он отставил кружку, поднимаясь на ноги: - Да, мой принц, - глухо, но твердо проговорил он, - мы ничего больше не могли сделать. Мы обыскали все берега, каждый из вернувшихся был расспрошен по сотне раз. Женщины плачут, мужчины молчат. Но никто не сказал ни слова. У меня письмо для государя. От владыки Кэрдана. Леголас стоял перед ним, все также вжимая кулаки в струганое дерево кухонного стола. Смотрел в усталое лицо с неколебимо сжатыми губами и следом хлестнувшей ветки, в полные немого страдания глаза. И понимал: он не вправе срывать обрушившуюся на него боль на этом изможденном воине, очертя голову несшемся к нему с вестями. Кулаки разжались, и принц протянул ладонь: - Давай письмо, - промолвил он мягче. *** Поручив гонца заботам слуг, Леголас отправился прямиком к отцу. За окнами еще и не думал заниматься рассвет, и непогода, усиливаясь, хлестала в ставни. Часовой поклонился, пропуская принца в анфиладу королевских покоев, и Леголас бесцеремонно постучал в дверь опочивальни. Король никогда не опускался до банального "кто там?", поскольку доступ сюда по ночам имели только трое эльфов. А потому через минуту в замке щелкнул ключ, и на пороге показался сам Трандуил в измятой тунике. Одним взглядом оценив лицо сына, он открыл дверь шире: - Входи, рассказывай, - проворчал он, отступая назад и затягивая шнуры туники на груди. ... Двадцать минут спустя король уже вскрывал письмо у пылавшего на столе шандала. - Моргот знает что, - отрезал он, орудуя узким серебряным ножом, - неужели даже в Валиноре больше нет покоя? Куда катится несчастная Арда? Его голос звучал с укоризненной досадой, как если бы государь сетовал на неудачную охоту, но серебряное лезвие крошило сургуч, сыпавшийся на стол неопрятными комочками, и Леголас видел, что отец не на шутку встревожен. Наконец сладив с печатью, Трандуил развернул на столе свиток и склонился над посланием. Бисерные рунные строчки гласили: " Друг мой Трандуил, с тяжелым сердцем пишу я это письмо. И прежде всей болтовни скажу тебе главное, что меня терзает. Я прошу твоего прощения. Я безмерно виноват перед тобою каждым из горьких событий, о которых поведу речь. Веками я жил в своем мирном и благословенном уделе, пока Средиземье потрясали войны и раздоры. И я считал, что так правильно. Ведь я мнил себя хранителем пресложнейшей и препочетнейшей привилегии: провожать наших соплеменников в лучший край, который мы покинули в опрометчивый час и куда должны вернуться. И вот за временем гордыни пришло время прозрения. И я со стыдом признаю – что-то пошло не так. Механизм этих безупречных часов, отлаженный за сотни лет, сбился. А я, ведомый самолюбием и упрямством, не сразу нашел в себе мужество это признать. Слушай, друг мой. Около сорока лет назад очередной корабль был снаряжен для отплытия в Аман. Он покинул Гавань, как многие другие. Помимо четверых членов команды, на нем было восемь Уходящих. Мы проводили судно должным образом и даже в мыслях не имели дурного. А через неделю вернулась шлюпка. В ней было шестеро Ушедших. Двое других и все четверо моих моряков исчезли, и судьба их так и осталась неизвестной. Корабль мои дружинники нашли через несколько дней выброшенным на берег в одной из окрестных скальных бухт. Никто из пассажиров шлюпки не вспомнил ничего из того, что случилось с ними и с кораблем. Двое были ранены, но и о ранах своих ничего не ведали. Я был в ярости, и в первом ослеплении заподозрил корсаров Умбара, хотя сроду не слыхал, чтоб грязный умбарский головорез мог лишить памяти эльфа. По моему приказу побережье прочесали, не пропустив ни одной мели, ни одной скалы, залива или фьорда. Я надеялся найти если не пропавших, то хотя бы их тела. Но все было тщетно. Облавы на пиратов, допросы и угрозы тоже ничего не изменили. Постепенно шум утих, и в Линдоне уверились, что несчастный корабль застиг один из тех легендарных штормов, бушующих порой у Границы, о которых толкуют старые летописи. Оплакав пропавших, мы оставили поиски. Но история повторилась снова. А потом опять. Еще семь раз Уходящие возвращались на шлюпках вместе с командой. Обычно невредимые. Дважды находили выброшенный на берег корабль. И снова ни у кого ни тени воспоминаний. Пропали еще тридцать два эльфа. И тела тоже не найдены. Среди них были подданные владыки Элронда и светлой Галадриэль. И вот, дошло дело и до твоих земляков. Я пытался посылать с Уходящими провожатых, чтоб те вернулись тихой водой от самой Границы. Думал, что воины смогут то, чего не смогли мирные моряки. Твоему сотенному Сарну я объяснил положение вещей, и он без колебаний вышел в море с Уходящими. Сейчас выходит, что я послал его в неизвестность. В Линдоне разбредаются слухи один другого нелепей. Я опасался паники, но Уходящих лишь становится больше. И теперь меня все чаще посещает догадка, что многие стремятся не так в Валинор, как навстречу новой авантюре. Путь в благословенный край превращается в состязание в отваге. Трандуил, я в замешательстве. Что за проклятие довлеет над самым верным и непогрешимым правом, бывшим у нас? Правом уйти в землю предков... Что это, магия, доселе неведомая нам? Какие-то природные потрясения, участившиеся у Границы? Чье-то злонамеренье? Я обращался к владычице Галадриэль. Но даже ее Зеркало молчит. Друг мой, мое бессилие – моя вина и боль. Но нельзя и дальше безмолвно смотреть на разгул этой безлепицы. И посему я созываю большой совет владык. Дорога далека, и я не назначаю дат. Я лишь прошу тебя, как попросил всех прочих – не теряй времени. Это лишь начало. Кто знает, к чему приведет эта странная, нелепая тропа. Я жду тебя, Трандуил. Жду днем или среди ночи. Да хранят тебя Валар. Преданный тебе, Кэрдан." Дочитав, король медленно свернул свиток и машинально постучал им о ладонь. Затем поднял на сына глаза: - Я выеду послезавтра, - отрубил он, - на престоле останешься ты. Леголас секунду молчал, а потом покачал головой: - Нет, отец. У меня другие заботы. О королевстве позаботятся Солмар и Делиран. Трандуил приподнял брови: - Другие заботы... Недурно сказано, кронпринц. Но Леголас лишь нетерпеливо сжал подлокотники кресла: - Не надо сарказма, отец! Лихолесью ничего не грозит! Неужели командир гарнизона и глава твоей личной охраны недостаточно надежны? Ты отправишься на Совет Владык. А я дождусь прочих участников этого... злополучного посольства и попробую что-то узнать у них, хоть что-то! - А потом? – Трандуил уже стоял у стола, открывая чернильницу. - Потом я отправлюсь в Линдон. В Умбар, в Пеларгир, к балрогу на рога! – зарычал вдруг Леголас, приходя в бешенство, - но я узнаю, где мой друг, и что с ним!!! Я расспрошу каждого, кто хоть раз видел эльфийский корабль! Кто знает хотя бы вкус морской воды!!! И пока у меня останется хоть один шанс – я буду искать! Трандуил терпеть не мог вспышек ярости сына, застивших тому здравый смысл пеленой кипящей крови. Но сейчас он молчал. Не нравоучал, не морщился, не язвил. Он только медленно осел в кресло у стола и потер виски. А потом взглянул на Леголаса: - Делай, как знаешь, сын, - проговорил король сумрачно, - мне пора привыкнуть, что все решения ты всегда принимаешь сам. Эру милосердный... Абель... Ну почему она? Кого и чем она обидела? Чистая, добрая, мудрая... Как долго она мечтала о Валиноре. Как долго жила со своими потерями. Сколько раз просила меня отпустить ее, а я в своем эгоизме умолял ее остаться еще хоть ненадолго. И она оставалась. Год, два, десять, сто, тысячу. Она была мне почти матерью. И вот теперь... такой конец. А я-то думал, что делаю ее счастливой. Едва ли не гордился своим самопожертвованием, отпуская ее. Трандуил взметнулся из-за стола, смахивая на пол перья и пергаменты: - Езжай, - отрезал он, - ищи. И я тоже буду искать. Сарн ничем не чинился, когда ты был в беде, и теперь я тоже не вправе тебя удерживать. Ради твоего друга, ради Абель, ради тех тридцати двух, которых сейчас тоже кто-то оплакивает. Езжай, когда решишь. Я подготовлю распоряжения. Леголас шагнул к государю. Отчего-то на миг ему захотелось обнять отца, сейчас вдруг такого незнакомо-открытого, уязвимого и от этого кажущегося еще сильнее. По укоренившейся привычке он подавил этот порыв, но Трандуил вдруг сам привлек его к себе и обхватил за плечи: - Мне трудно отпускать тебя, - тихо проговорил он, - с той зимы все труднее* . Но я должен. Прошу тебя, Леголас. Будь осторожен. * О событиях "той зимы" подробно рассказано в работе "Коронованный наемник".