Лулу

Лулу возилась в саду и дальней оранжерее, маленькой, куполовидной, светлого бутылочного цвета, её собственной, устроенной по её замыслу. При входе на крестовине скреплёных веточек люстрой висели «засахаренные», как густые соты пчёл, кристаллы. Лулу легла под эту естественную, природную цветомузыку: по листьям бродила фиолетовая радуга, по белым ключицам еле заметной рябью плыла невесомая розовая лунь. Было тихо и тоскливо в угасающем летнем зелёном стёклышке. От Теодора в оранжерее остались какие-то растения, особо прихотливые, редкие завяли, как только они, поженившись, отбыли в ирландский Темплмор, остальные разрослись в немыслимые лопухи, задавив робкую сенполию. Былое желание Тео посвятить себя медицине испарилось с невозможностью свести постыдную метку, Нотт даже отказался от припасённого Малфоем места на стажировке у пожилого мага-травника. Заработок Тео был и оставался сомнительным. Он то продавал какие-то фамильные магические артефакты, фанатично избавляясь от всего отцовского, то занимался откровенной ерундой — гадал по руке, на картах таро, расписывал судьбу по звёздной выстройке, параду планет. Луиза знала, что одним из обязательных предметов на седьмом курсе Нотт выбрал прорицание, он всегда избирал курьёзные дисциплины — древние руны или алхимию. В здравом уме мало, кто отваживался обратиться к этим предметам. Но только не Нотт, хватавший всё, что попадалось под руку. Он ещё упрашивал Лулу попробоваться в этих заумных учениях, обещал помогать, ежели предмет не дастся, влоть до написания за неё информативных конспектов, мудрёных научных работ. Но, во-первых, у Уилан не хватало баллов для изучения занудных сложных дисциплин, во-вторых, она в начале года шарахалась от ошалелого напора Теодора так же, как и от вездесущего проказника Пивза. В любом случае, его манипуляции с чужими ладонями приносили неплохой доход. Ко всему, люди приходили повторно, не оглядываясь на репутацию мага. Скорее всего слухи о прорицателе расползлись гадкими ужами от кастелянши из гостиницы «Мох и папоротник». Видимо, сбывалось, а Нотт сам себе не казался безнадёжным в этом искусстве. Лишь друзья выражали непреодолимую скуку стоило Теодору нескромно поделиться о своём прибытке. «Просто скажи уже, что ты всего лишь легилимент» — артачился Забини, запрятывая руки под декоративную подушку, чтобы ненароком чего не считалось с его линий без согласия их обладателя. «Ага, всего лишь». Нотт к разочарованию «бесталанных» друзей легилиментом не являлся, природная проницательность и остроё чутьё не требовали этого навыка, чтобы правильно истолковывать людей. Однажды они лежали здесь же, под медленной каруселью кристаллов, когда Лулу попросила Теодора погадать и ей. Стояло начало июня, убранное в первый свежий скос луговой травы, ветер беззаботно хлопал окном, она развернула ладони болотной лилией, а руки Тео сделались тёплой заводью, подхватив её с тыльной стороны. Нотт перед этим долго и упорно отказывался гадать ей, но Луиза робко подтолкнула его — «Это пустячок, Тео, девичья забава». «Пойди русалкам гребнем волосы расчеши, чем не девичья затейка». Тем не менее, он покривлялся ей в ладони, помял кожу в щедром испещрении линий, покрутил запястье, и в конце концов шутливо отговорился — «Что может случится плохого у девочки с модной обложки?». Луиза не стала настаивать, выспрашивать. Только потом весь оставшийся вечер Теодор сидел чернее обрывка дементорова плаща. То ли видел свой уход, то ли ещё какую выдумку. Вчера, после скорого отъезда Тео, Лулу отправила сову Малфоям в надежде утвердиться в мысли, что Нотт у них. Жив, здоров, накормлен, напоен, не шатается непонятно где, врагов у него хватало, вопреки спокойному времени. Астория незамедлительно прислала короткое письмо:

«Теодор у Забини, милая, мы все там время от времени, если хочешь… ты не будешь лишней. А.М.»

Лулу была лишней, просто Астория слишком воспитанная, чтобы указать на это. Зато об этом без стеснения заявляла Пэнси Паркинсон. Что и говорить, если она ещё со школы окрестила Луизу прехорошенькой мартовской открыткой, приложением к Теодору. «Надави, где тонко, она растрескается». Все знали, что дышала Паркинсон к Нотту неровно, прямо в сердце через рёбра, и не могла простить ему поствоенное лето, когда он не примкнул к их отшельническому клубу в Ипсвиче, а пьянствовал в одиночестве в прогорклом Лондоне. Отсюда не принимала его одержимое увлечение растиражированной невесть каким глянцем рейвенкловкой, но и не мешала ему барахтаться в подслеповатой привязанности. У Луизы на случай конфликтных стычек был припасён патронус, который осаживал зарвавшуюся в подначиваниях слизеринку. А без Теодора она и не встречалась с угнетёнными слизеринскими отщепенцами. Теперь всё на что могла рассчитывать Лулу в доме Забини, это на несмелый голубоватый дымок белки-летяги — в подобной форме выражался её личный патронус, помимо высокого темноволосого парня с узкими «мамиными» запястьями. Смысла выставляться мебелью в чужом доме не было, как и раздражать своим присутствием мужа, вызывая у него стойкую ассоциацию с тёмной меткой. Безусловно, выходцы змеиного факультета жалели только Теодора, душевно разладившегося от дотошности Луизы. Лулу не пришлась ни к одному из дворов друзей Нотта. Проклятье одиночества висело над ней нимбом хомута, обещавшего рано или поздно опасть и затянуться на шее. Она осталась дома, в своём раскидистом пышном саду со сладкими предсентябрьскими ароматами. Лулу поднялась с пола и заперла окно оранжереи в последнем дне лета. . Иволга прожелтела в сплёте осенней травы и угасла за можжевеловым кустом. В туманных полях, вскормившихся дождём, сделалось зябко, сумрачно. С момента их расставания прошло меньше месяца. Ни вестей, ни писем от Теодора не было. Будто бы он провалился в волчью яму, и ему, израненному кольями, там уютнее, чем с ней. Лулу постепенно начала разочаровываться в своём браке. Да, возможно, она где-то перестаралась с беготнёй в поиске панацеи, но это не повод отказываться от неё, к тому же, если сам ищешь выход. Она даже разозлилась на сложившуюся ситуацию, правда, не до такой степени, чтобы в Уилан-холле полопались серёжки звеньев на старой трёхуровневой люстре. Выпыживать из себя злость, утепляя щёки красным, как при работе в парнике в жаркую погоду, не было никакого смысла. На том успокоилась и приняла решение не бежать впереди паровоза Хогвартс-экспресс в своих измышлениях, а дождаться вердикта пропащего Тео. . Долгую прескверную осень Лулу не могла найти себе применение. Всё вокруг клонилось к неотвратимой, затяжной зиме, в которой вся радость заключалась в нутре блеска рождественской игрушки, там и оставалась. От безделья и тошнотворного уныния, не перебитой полезным занятием, Лулу подлезла под каждую вещь в особняке, ввергнув в хтонический ужас домовиков, уж слишком они были впечатлительными для своей комплекции. В первую декаду вызревающего декабря на пороге Уилан-холла нежданно объявилась Ингрид Томпсон, от которой, в хогвартскую бытность, Луиза натерпелась сполна. Видеть сокурсницу было непривычнее, чем драконов на состязаниях «Турнира трёх волшебников», особенно с лицом, выражающим интерес к её персоне, давно списанной со счетов всем факультетом «Рейвенкло» (Теодора в том числе, не приведи Ровена). Не похоже, что она зашла за конспектами по зельям. — Чай? — Лулу собиралась принять гостью по всем канонам гостеприимства. — Нет, спасибо, некогда мне рассиживаться, — Ингрид отклонила чаепитие с видом человека, которому предстояло обойти ещё двадцать домов. Само воплощение занятости. — Я приглашаю тебя присоединиться к нам в третьи выходные декабря в Хогсмиде. Я не стала присылать сову, подумала, ты сочтёшь приглашение за шутку, поэтому пришла сама. — Зачем я тебе там нужна? — привычно замялась Лулу. — Не мне, а нам, — возразила Ингрид. — У тебя единственной из наших погорел брак, — уколола исподтишка и тут же спряталась за показной опечаленностью. Актриса. — Извини. Мы своих поддерживаем. Нотта поддерживает Малфой и бесконечно тоскливые, а мы тебя. — Но откуда… — Мелкой Гринграсс надо болтать меньше в кабаках, — сдать сдавшего — это было так свойственно для Томпсон, как глотнуть сливочного пива в субботний вечер. — Не суть. Вечеринка сугубо для своих. Надумаешь, пароль — лунный телец. А… бронь, по-старинке, в «Трёх мётлах». Я воспользуюсь вашей каминной сетью? Проводив Ингрид до исчезновения в зелёном пожарище летущего пороха, Лулу всерьёз задумалась о походе в Хогсмид. Думала она аж до следующего утра, вкравшегося в открытое окно обширным, бескрайним снегопадом. Мысленно заполняла столбцы, разбитые на «за» и «против». Сторона «за» кренилась бортом дурмстранговского корабля. — Веселье всем идёт, — прадед Лисбон смотрел на мятущуюся в сердцах Лулу и его пробирало собственное беспокойство. — Особенно в праздники. Иди и не отказывай себе в том, что по судьбе пришло, и закадри… какой-нибудь из отпрысков рода Бреннонов не объявлялся в годы твоей учёбы? — Не припомню никого с подобной фамилией, — она улыбнулась прадеду, толкавшего её к — в понимании Лулу — безрассудству. Влиться в коллектив, принимавший её постольку-поскольку, произвести второе впечатление, это действительно сумасбродство и не вяжется с ней, как когда-то не вязался с ней Теодор Нотт, мальчик, вляпавшийся в метку. — Жаль, хорошая партия в мужья пропала. Небось не разродились в семидесятых, старые рохли, — Лисбон погоревал минуту и закрыл глаза в часы послеобеденного сна.