Амбивалентные

Апноэ — временная остановка дыхания

Саймон не может привыкнуть к тому, что больше не дышит. Его омертвевшие лёгкие все ещё могут сокращаться, но ощущения, что было при жизни, больше нет. Кровь в его венах чужая, вязкая; его преследует чувство инородности, отчуждения. Солнечный свет тоже больше не радует его. Саймон наблюдает за его скользящими лучами из самого угла, куда оно не может достать, но перед закатом все же ползет к окну и выставляет перед собой руку, крепко зажмурившись. Лучи опаляют его кожу, и мертвая плоть громко шипит. Саймон не убирает руку, он выставляет её дальше, и, когда боль становится невыносимой, вновь отползает в угол и, крепко прижимая к груди искалеченную руку, бессмысленно пялится в никуда. Попытки почувствовать боль не делают его человеком, они делают его безумцем. Льюис думает только о монстре, которым он стал, раз за разом отшатывается от старого потрескавшегося зеркала, лишь бы не видеть себя, и не снимает с двери в свою спальню одинокую Звезду Давида. Когда он выходит из комнаты, то словно невзначай касается ее тыльной стороной ладони и пытается произнести «бог», но горло сдавливает невидимая рука, и Саймон бессильно закрывает глаза. Однажды это видит Рафаэль. Исподтишка, будто вор, подглядывая из-за угла, стыдясь, словно вторгся в чужое пространство. И тут же скрывается в своей спальне. Только глупец бы не заметил, как ломается Саймон. Тихо, без треска, но медленно отмирая отдельными кровоточащими кусками, сам того не замечая, но верно и под самый корень. Саймон не разговаривает, не выходит из отеля, что-то усиленно строча в видавшем виды толстом блокноте. Он не вел его с десяти лет. Последней записью в блокноте было короткое слово. Клэри. Саймон тогда понял, что безнадежно влюблен в рыжеволосую худую девчонку с тонкими косичками. Боль сопровождает его, следуя за ним по пятам, не отставая, отравляя улыбки и смех. Саймон уже дня три изливает душу блокноту, восполняя десятилетний пробел. Любые мелочи, любые глупости ложатся на бумагу с противным скрежетом, издаваемым дурацкой ручкой. Когда подробности заканчиваются, Саймон чувствует себя выжатым лимоном. Боли нет, и Саймон вновь начинает забывать о прежнем себе. Тогда Льюис ищет боль сам: льёт добытую с трудом святую воду на костяшки, часами водит по коже ножом, наблюдая за тем, как полосы тут же заживают, выжигает зажигалкой на ладони узоры. Когда все оказывается бесполезным, он ищет новые способы. Около недели голодает, мучая организм, но в конце концов все-таки срывается, найдя однажды под дверью оставленный будто специально кем-то [Рафаэлем] пакет с кровью. Он борется. Но желудок его мучительно сжимается, и Саймон плюет на голодовку, разрывая клыками полиэтилен, а потом жалеет о срыве. Ему все ещё не хватает человеческой жизни. Кислорода. Он чувствует запахи. Но это совсем не то. Он перестаёт спать, застывает в одной позе, потихоньку превращаясь в безжизненную статую. И однажды Льюис осознает, что ему необходимо делать. Идея съедает его, все глубже и глубже пуская корни в сознание, и Саймон отдается ей. Он срывается с места и мчится в ванную. Его руки трясутся, и, если бы он был живым, то непременно бы задохнулся от волнения. Он поворачивает кран на полную мощность, ждёт где-то с минуту и, даже не снимая одежду погружается в воду. Саймон делает глубокий вдох под водой и содрогается, когда вода заполняет легкие. Это похоже на чертову игру. Льюис широко распахивает глаза и впервые за несколько недель чувствует себя живым. Кажется, что каждая его клеточку излучает боль. Саймон точно зависим. Его тело содрогается вновь и вновь, пытаясь избавиться от ледяной воды. Слишком холодной даже для того, кто сам как лёд. Возможно, он умирает. Льюис дергается в судорогах, мучительно наслаждаясь. Он прикрывает глаза и ждёт. Впервые ожидание приносит удовольствие. Вода, кажется, становится ещё ледянее. Саймон снова широко распахивает глаза. Над водой склоняется тёмный силуэт. Саймон почти что уверен, что это предсмертное видение. Но тень тянет к нему руки. Льюису нестрашно. Кажется, он так давно мёртв. Тень не сдаётся, она дергает Саймона к себе, и он наконец позволяет. Она швыряет Саймона на пол, и он, мокрый и отплевывающийся, удивленно открывает глаза. Рафаэль. Не тень. Саймон осознаёт, что никогда не видел Сантьяго таким разгневанным. Тот ничего не говорит, молча сверля Саймона взглядом. Затем резким движением он отпихивает Льюиса в угол и срывает с себя пиджак. Его глаза яростно сверкают. — Самоубийцей заделался? Саймон откашливается, согнувшись пополам. Пол в ванной полностью залит водой. Рафаэль скалится. — Решил поиграть со смертью? Саймон переворачивается на бок и, тяжело дыша, не решается поднять взгляд. Рафаэль повторяет вопрос. В ответ тишина. Взгляд лидера немного смягчается, и он садится рядом с Саймоном на корточки. Тот выглядит виноватым. — Чего ты хотел добиться? — Хотел вновь… — ежится Саймон. Его голос дрожит. — Вновь стать живым? — словно читает его мысли Рафаэль. — Не получится. Процесс, увы, необратим. Саймон дрожит. — Думал, что поможет? — устало рычит Рафаэль. — Думал, что никто из вампиров не проходил через это? Чего ты хотел добиться? — Вновь задышать. Вновь нуждаться в воздухе, — выдаёт Саймон, убирая со лба мокрую челку. Рафаэль вздыхает. — Знакомое чувство. Саймон жмется в угол. Его губы сжимаются в прямую линию. — Хочешь вновь дышать и чувствовать себя живым? — шепчет Рафаэль. В его глазах, кажется уже давно поселилось уныние. Он медленно моргает. Саймон кивает. Его глаза загораются. Рафаэль резко встаёт и подает Льюису руку. Шатаясь, Саймон всё-таки встаёт на ноги, отрывисто дыша. Мокрая рубашка словно мешает ему вдохнуть. Рафаэль долго смотрит на него, а затем подаётся вперёд. Его руки крепко обхватывают талию Саймона. Льюис застывает. Рафаэль собственнически прижимает его к себе и углубляет поцелуй. Саймон чувствует жар, исходящий от тела вампира. Возможно, ему кажется. Вдруг Рафаэль разрывает поцелуй. Саймон отчаянно вцепляется в Рафаэля руками и ловит ртом воздух. — Ты… — шепчет он. Рафаэль вновь вовлекает его в поцелуй.