Когда ты его долюбишь?

Джэхё лежал на больничной кровати. За окном уже второй день лил дождь, но Хё был готов оказаться даже под этим ливнем, только бы не смотреть на опостылевшие белые стены и простыни. Одиночество благоприятно на него повлияло: Джэхё удалось осмыслить почти всю свою жизнь. Каждую ошибку он мысленно раскладывал, а затем убирал на темные полки своего разума, чтобы прошлое не давило своей тяжестью. Единственное, что не давало ему покоя — состояние парней. Джэхё не гордился своим поступком. Перед ним всплывал Зико, прячущий трясущиеся руки, и Ану казалось, что теперь он никогда не сможет вытравить это воспоминание. В тишине скрипнула дверь, и Джэхе встретился взглядом с уставшими глазами Минхека. Это был последний человек, которого бы Хе хотелось видеть. Минхек чувствует страх, которым от Джэхе разит за километр, но он держит себя в руках и, пододвигая к кровати стул, садится перед взволнованным Аном. Джэхе открывает рот, чтобы сказать что-то, но Минхек оказывается быстрее. — Постой, я скажу первым. Не знаю, сможешь ли ты принять это, но я пришел просить прощения. — Минхек смотрит на Джэхе открыто и тот судорожно вздыхает, не в состоянии отвести взгляд. — Прости меня, Ан Джэхе. Ты можешь не поверить, но я все понял. Понял, какой я монстр. Не знаю, смогу ли я до конца искупить вину, но я буду пытаться и не оставлю тебя в одиночестве ни на минуту. Ты больше никогда не будешь чувствовать страха рядом со мной. Каждую минуту твоей боли я обращу в миллиард минут счастья, потому что я знаю, что только с тобой я смогу жить свободно. Минхек закончил говорить, и на несколько минут в палате воцарилась тишина. Джэхе зябко кутался в одеяло. Он побледнел, и пока Минхек отмечал эти изменения, пропустил слова Хе, обращенные к нему. — Уходи. — Что? — Минхек нахмурил брови, подвигаясь ближе к сидящему на кровати парню. — Просто уйди, я тебя прощаю, но у нас нет будущего. Хёк устало потер руками лицо и попытался взять Джэхе за руку. Тот отпрянул к стене, и танцор оставил попытки. — Ты боишься меня, я понимаю, но умоляю тебя, подумай о том, что я сказал. Дай мне возможность исправить то, что натворил. Я никогда больше не сделаю тебе больно. Хочешь, я встану на колени, только поверь мне. — Минхек соскользнул со стула и теперь стоял на коленях возле кровати, смотря на Джэхе снизу вверх. — Мне казалось, что ты любишь унижать, а не унижаться, — Джехё устало покачал головой. — Это не твое, Минхек, встань. Я не смогу не бояться тебя: ты привязал меня к себе, а потом вдруг начал вырывать из меня куски день за днем, объясняя это моей тупостью и никчемностью. Ты говорил, что я виноват сам во всем, что со мной происходит, поэтому я не могу простить себя. Я тебя не достоин. Зачем тебе нужно навечно приковывать себя к душевному инвалиду? Ты красивый и талантливый, у тебя впереди все, а я останусь в прошлом. Не нужно тебе тащить за собой тело, которое только и умеет, что жалеть себя. — Разреши мне обнять тебя. — Минхек смиренно смотрел на Джэхе. Хе покачал головой в знак отказа. — Джэхе, я люблю тебя. Ан тяжело вздохнул, продолжая смотреть в стену напротив себя. — Я люблю тебя и никогда не пожалею об этих словах. Все что ты говоришь — результат моих издевательств. Я заставил тебя так думать, потому что ревновал. Расчет был простой: если бы ты не видел никакого варианта, кроме меня, ты бы не ушел. Я — чудовище, но я обещаю исправить все. — Тебе не нужно было ломать меня, чтобы оставить возле себя, я и так бы никуда не делся. Только ты кроме себя ничего не видел, и любовь моя тебе была не нужна. — Джэхе замолчал, не желая продолжать. — Сука! В следующую секунду мимо головы Джэхе пролетает нож Минхека, врезаясь в стену позади, а сам он уже наваливается на Хё, сжимая рукой горло. — Ты думаешь, что можешь вот так вести себя? Я сказал тебе чистую правду, признался в любви, а ты еще выебываешься? Мне ничего не стоит убить тебя здесь, мне уже плевать. Он смотрит в глаза Джэхе, надавливая сильнее, и тот уже хрипит, пытаясь хоть как-то избавиться от тяжести чужого тела. Но Минхек — сильнее, и он, кажется, совсем обезумел. Ан не может найти ничего человеческого в его взгляде. Секунды несутся с бешеной скоростью, Джэхе слабеющими пальцами цепляется за плечи Минхека, в надежде спасти свою жизнь. Вдруг руки на его горле разжимаются, и Хёк отступает на пару шагов от постели. У Хё нет сил делать что-либо еще, и он просто закрывает глаза, сползая по стене. Они оба сидели в надвигающихся сумерках. Свет никто не включил. — Зачем же ты пытался убить себя, если сейчас так отчаянно боролся? — Катись к черту, Ли Минхек. Я ненавижу тебя так же сильно, как и себя. Просто свали из моей жизни, окей? Минхек хрипло рассмеялся, подползая к постели Хё. Он знал, что никогда не сможет оставить Джэхе, потому что он принадлежит ему, а Хёк привык сам доламывать свои игрушки. Минхек положил голову на край постели Хё и, теребя пальцами край простыни, прошептал: — Я никуда не уйду, да и тебе не сбежать. Ты ведь знаешь это лучше меня, Ан Джэхе. Прошел год. Лило, как из ведра. Для октября погода была привычная, но все равно неприятная. Холодные струи дождя заливали узкую улочку. Минхек бежал по лужам, проклиная неожиданное ненастье и себя за то, что забыл в студии зонтик. К двери дома он подошел уже полностью вымокшим, и теперь копался в карманах промокшего пиджака, выискивая ключи. Когда дверь за его спиной закрылась с тихим хлопком, Минхек удовлетворенно выдохнул и стал с отвращением стаскивать грязные кроссовки, в которые теперь хоть выжимай. -О, ты вернулся! Боги, с тебя лужа натекла. Как ты умудрился забыть зонтик, Хёк? Минхек, наконец-то расправился со шнурками и, не снимая мокрой одежды, заключил Джехе в свои объятья. Хё пах черным перцем, чем-то еще неуловимо острым, на его щеке остался след от томатной пасты, но главное он был таким теплым и родным. Джэхе обнял в ответ, и Минхёк забыл о том, что жутко промок под дождем, репетиция длилась больше шести часов, а ближайший отпуск будет не раньше чем через полгода. С ним рядом был его любимый, а значит все хорошо, и можно пережить все что угодно. — Я весь сырой, дай сниму пиджак, а то ты тоже промокнешь. — Минхек принялся стаскивать прилипшую одежду. — Ничего страшного, раздевайся и приходи в кухню. Сегодня была моя стотысячная попытка приготовить нормальный ужин, и тебе придется это съесть. Минхек улыбнулся, смотря вслед уходящему парню. Он был готов есть любую стряпню, лишь бы она была приготовлена руками Джэхе. Ужин проходил спокойно. Минхек неторопливо рассказывал о прошедшем дне. Он заметил, что Джэхе как-то рассеянно водит вилкой по опустевшей тарелке. — Джэ, ты меня слушаешь? — Хе вздрогнул, и вилка звонко ударилась о край тарелки. — Я слушаю тебя, просто задумался. Вспоминал сегодняшний сон. — Что тебе снилось, Джэхе? — Как ты убил меня дорогой. Минхек очнулся как от удара и попытался сфокусировать взгляд на человеке, стоявшем перед ним. — Заключенный 7742113 поднимайтесь, ваш адвокат срочно требует встречи с вами. Надзиратель надевал на Минхека наручники, недовольно ворча, что это тюрьма, а не курорт, тут есть режим, и пора бы уже запретить адвокатам творить произвол в два часа ночи. Хёк шел по темным коридорам, тупо уставившись в спину идущего впереди мужчины. Он нехорошо себя чувствовал. Головокружение и легкую тошноту он списывал на резкое пробуждение, но вот холодный пот, текущий по спине, этим объяснить не получалось. Сон, преследовавший Минхека ровно с того момента как он перешагнул порог камеры, повторился точь-в-точь, как и каждую ночь до этого. «Это наказание, — думал Минхек, — пострашнее всеобщего порицания и лишения свободы.» Каждую ночь видеть, как бы они были счастливы, если бы Минхек не был жалким мудаком, со съехавшей крышей. В комнате для свиданий Минхека встретил встревоженный адвокат. — Господин Ли, я с плохими новостями. — А тут может быть еще хуже? — Минхек равнодушно смотрел в лицо мужчины. — Он умер сегодня вечером, так и не выйдя из комы. Скорее всего, будет пересмотр вашего дела, и суд назначит более строгое наказание. Вы слышите меня, господин Ли? Минхек смотрел сквозь своего адвоката на стоявшего у дверей Джэхе. На нем была все та же больничная пижама, на которой растекалось огромное кровавое пятно, посередине живота. Нож Хёка торчал, загнанный под самую рукоятку. «Поменяли бы ему хотя бы одежду», — машинально подумал Минхек. Джэхе вдруг заговорил, неотрывно смотря на Хёка: — Ну вот и все, я попрощаться, — он пожал плечами, — Было так приятно ужинать в нашем доме. Можно сказать, что это было как в сказке, ведь только смерть смогла разлучить нас. Оставлю твой нож себе на память. Это единственное, что ты дал мне без сожаления. Я люблю тебя, Ли Минхек. — Господин Ли, вы слышите меня? Минхек поднял на адвоката глаза и, как-то слишком счастливо улыбаясь, спросил: — Как вы думаете, у вас получится пронести сюда снотворное?