Самая яркая звезда

      Все как обычно. Сомневаюсь, что вам охота будет слушать всю эту классическую дребедень вроде "был обычный вечер понедельника, который все ненавидят", потому я ограничусь одной фразой, и перейду сразу к делу. Да, вечера всех дней недели/чисел/месяцев здесь очень мало отличаются друг от друга - все равно, хоть зимой, хоть летом вечером в большой комнате, похожей на гигантскую операционную, только с сильно приглушенным светом и слишком уж мещанскими для подобной обстановки мягкими креслами сидят два старых типа - широкомордый жирдяй и поджарый старикашка - и обсуждают свои грандиозные военные планы. Тот, что своими необъятными телесами заставлял несчастное кресло жалобно скрипеть, дымил сигаретой как паровоз, а второй, худосочный старикан хлебал виски из огромного стакана как пожарный конь. Тот, здоровый, всем видом демонстрировал свое чиновое превосходство над вторым, который в очередной раз неряшливо, с таким отвратительным прихлюпыванием захлебнул еще пойла и вдруг выдал каким-то скрипучим голосом из-под ходящих туда-сюда усов: - Слушай, - он навалился локтем на низкий стол, заставив тот слегка скрипнуть, чем привлек внимание своего неистово курящего собеседника. - Все, конечно, хорошо, но у меня тут хлопчики образовались, серьезные ребята... - старик крякнул и поправил свою фуражку морского адмирала. Его за нее и прозвали все Адмиралом, а ему только в радость, честолюбие свое потешить. - Короче, им пилот нужен. Ребятки у меня ух, так и рвутся в бой, а летать им не на чем. Точнее, не на ком, на чем-то есть, только вот ребятки газ с тормозом перепутают. - Вечно у тебя так, - меланхолично отозвался широкомордый, не менее меланхолично стряхнув пепел в дорогую стеклянную, а может даже и хрустальную пепельницу. У него-то голос был гораздо чище, как-то звучал посолиднее и внушительнее, как у какого-нибудь крупного банкира. Да и курил он как будто не самокрутку, а дорогую толстую сигару. - Как бошки сносить - то ребята огонь, а как немножко мозгами поработать - так твои остолопы газ с тормозом путают, - он рассмеялся таким сиплым презрительным смехом, как смеется наркобарон над рядовым барыгой, сболтавшим лишнего, и для которого уже заготовлен ушат с бетоном. - Ладно, подыщу я тебе какого-нибудь мозговитого сорванца, который бы твоих хлопцев десантировал, куда следует.       Тут широкомордый как-то разочарованно потушил самокрутку о дно пепельницы, будто она резко перестала доставлять ему хоть какое-нибудь удовольствие, и с лязгом отодвинул стекляшку к центру стола. На это откуда-то из полумрака вдалеке вышла достаточно крупная для своего небольшого роста краснощекая и золотоволосая женщина с серьезными серыми глазами, одетая в широкое белое платье. Словно на звон господского колокольчика явилась служанка. Женщина подняла со стола пепельницу своими крупными, но вместе с тем аристократичными и утонченными руками и снова скрылась где-то в темноте, однако через непродолжительное время вернулась уже с чистой стекляшкой, которую поставила на стол. Пока женщины не было в комнате, здоровяк погрузился в раздумья, а наш поджарый Адмирал еще раз прихлебнул пойло, как будто на нервяке подергал усами и вдруг решился спросить: - А что сын твой средний? Не можешь его мне отдать для этих хлопчиков? Он у тебя дьявольски хорошо летает, да и они бы хорошо ужились.       Огромный старикан нехорошо нахмурился и смерил своего собеседника взглядом, похожим по своей тяжести на огромный бетонный блок. - Он не может летать, - сказал он сухо и раздарженно, как отрезал. Адмирал сразу понял, что дополнительных вопросов Батя - этот здоровенный честолюбивый тип - не потерпит. В этот момент вернулась женщина с чистой пепельницей, широкомордый вдруг резко что-то как бы вспомнил и как-то небрежно схватил ее за рукав белоснежного платья, тем самым заставив задержаться на минутку в прокуренной комнате. Казалось, его здоровенная ручища оставит на чистой ткани отвратительное, грязное, черное-пречерное пятно, настолько некрасиво выглядел этот жест. - Теона, погоди, - обратился он к женщине, на лице которой не дрогнул ни один мускул. То ли она привыкла, то ли боялась выказать свое недовольство, а потому смотрела на Батю умными, но серьезными серыми глазами. - А что там моя чертовка?       Женщина ничуть не изменилась в лице, но по глазам было видно, что если бы было дозволено - она бы скорчила презрительную мину, скривилась бы, как только могла. Батя всегда называл приемную дочь своей, хотя она ему даже по духу совсем не была не то что родна, да даже хоть капельку близка. Теона прекрасно это знала, а потому терпеть не могла, когда ее муж так говорил о дочери. Не дожидаясь повторного вопроса, она уточнила спокойным и вроде как даже приветливым тоном: - Ирма? - Да, она, черт бы ее побрал, упертую девку, - Батя снова закурил и ухмыльнулся. Теона смиренно стояла чуть позади своего мужа, глаза у нее слезились от едкого дыма. - Ты больше с ней общаешься, не знаешь, может она сможет помочь нашему общему делу и перевозить адмираловских ребят?       Теона отвернулась в сторону, сделав вид, что глубоко задумалась, но на самом деле она хотела вдохнуть чуть более свежего воздуха, чем откровенный сигаретный дым. Выждав секунд тридцать, она чуть наклонилась к мужу, положила руку ему на плечо и медленно, с уверенностью так кивнула. - Да, - она еще немного покивала сама себе, как бы для собственной уверенности, - я думаю, она справится. Она способная девочка. - Сколько хоть лет-то девке твоей? - поинтересовался Адмирал, усами собрав остатки пойла со дна стакана. - А то я все на нее смотрю, со спины - ребенок ребенком, ей богу! - Не боись, - Батя испустил огромное облако сизого дыма. - Да, со спины она как ребенок - ничуть не выросла, ни на дюйм с того момента, как я ее приютил, а как повернется - и грудь у нее на месте, и глаза такие умные-умные, - он снова сипло посмеялся и поднял голову на жену. - Ну что, обрадуешь чертовку, или я сам лучше ей все скажу?       Теона растерялась. Она-то прекрасно знала, что Ирма как раз ничуть не обрадуется этой новости. Она ненавидела, что Батя называл приемную дочь чертовкой, ненавидела тот факт, что он оценивал ее с точки зрения активного самца, она вообще жалела, что эта несчастная девочка оказалась здесь... Теоне было горько от того факта, что бедная Ирма попала в этот переплет по глупости. Однако, тряхнув головой, она вздохнула и отозвалась: - Знаешь... Наверное я лучше сама ей все скажу, - дальше она решила не распространяться. Причина была одна - лишь бы Ирма как можно меньше пересекалась со приемным отцом. Уж как его жена она-то хорошо знала, что это за тип. - Как считаешь нужным, - вроде бы благосклонно отозвался Батя и небрежно махнул рукой, вроде как "иди отсюда". Теона учтиво поклонилась и тихо исчезла из прокуренной комнаты, только за звукоизолирующей дверью позволив себе раскашляться от удушающего табачного дыма. Она не очень спешила увидеться с дочерью, она и так знала, что та сама к ней вскоре зайдет, да и Теона была уверена - Ирма уже в курсе.

***

      Ирма со вздохом отпрянула от второй двери и оперлась спиной на противоположную стену, подняв раскрасневшееся от злобы лицо к потолку. В самом деле, то, что Батя характеризовал ее как "чертовку", "упрямую девку", по большей части было в общем-то правдой. Ну у кого вот хватит смелости подслушивать "переговоры" главы всея повстанческого сброда? Только у Ирмы. А какая еще девчонка 14 лет полезет в бомбардировщик против воли отца? Только Ирма. Во всяком случае, история других случаев пока не знавала. Так она не просто полезла, а выучилась летать, как чертов ас, ради которого даже не жалко денег на подгон капитанского мостика под ее 149 сантиметров роста. И лицо у нее еще было такое... Глаза умные и строгие, брови всегда сведены к носу, будто она постоянно сердится, а еще и губы, тонкие, но почти всегда обиженно поджатые, а в 23-то года она еще и обладала глубокими носогубными складками и слезными бороздами. Скажете, что строение лица такое, но нет, этот аргумент относится только к положению бровей и выражению губ. Однако, собственная внешность Ирму заботила крайне мало. Ее беспокоил только неаккуратный, будто стесанный кончик длинного прямого носа - повреждение хряща еще лет в 11-12. Теону не по годам взрослое лицо падчерицы волновало куда больше, девочка попала сюда в 16 лет и уже тогда печальным и повзрослевшим лицом тянула лет на 25 как минимум. Особенно глаза. Зеленые, но какие-то тусклые, печальные и такие, прям понимающие, будто раздевают тебя и вместе с одеждой снимают кожу, добираются до самого сердца. Бррр.       Но это я немного отвлеклась от нашей дорогой Ирмы, которую, как вы догадались, такая перспектива расстроила, если не сказать больше. Она только нашла себе покой на этой планетке, на этой станции, скрывшись от назойливого отчима в своей небольшой норе вместе с кучей бумажных книг, старья, которого Батя на дух не выносил. Не могу сказать, что он был прямо таким необразованным тупнем, но терпеть не мог, когда рядом кто-то образовывался, вдруг ляпнет что-то поумнее, тогда, цитирую: "придется пристрелить утырка". А вот теперь ее вытуривают к этому сухому старикашке Адмиралу, к его здоровенным бугаям, которых она даже в лицо-то никогда не видела. Здесь, хоть народ-то частенько и менялся, здесь у нее хоть была защита - Айк, ее старший брат, и Теона - мачеха. А там, куда ее могут заслать, у нее никого не будет. Так уж случилось, что малышка Ирма оказалась вот в такой истории, какая для ее маленького хрупкого тела и прямо по-детски открытой и нежной души вовсе не предназначена. Но, если говорить начистоту, она сама заварила всю эту кашу, и вовсе не отрицала этого факта.       Еще немного пометалась наша Ирма в сомнениях, стоя у стены в коридоре, но потом, глубоко вздохнув, она все же решила наведаться к Теоне. Все равно от своей судьбы здесь не убежишь - Бате врать, все равно что расстрельную себе подписывать, можно сразу же заворачиваться в простыню и ползти на кладбище, тебя без суда и следствия в любом случае уроют. Вздохнув последний раз как-то обреченно, девушка достаточно бодрым шагом направилась в сторону скромного обиталища своей мачехи. Батя требовал, чтобы она называла его отцом, но никогда Теону - матерью. Странный был тип.