everything is blue

Когда в темноте комнаты зазвонил телефон, Тайлер едва не подпрыгнул на кровати, роняя любимую тетрадь себе прямо на ногу. Он тихонько сочинял новый стих, вдохновленный яркими волосами друга, но как только поднял трубку — муза испуганно упорхнула. Джош говорил тихо и сбивался на шепот. И Тайлер до конца так и не понял, чего парень от него хочет. Только знал, что должен быть рядом с ним. И что происходило что-то хреновое. — Я сейчас, я сейчас, Джош, — пробормотал он испуганно и с невероятной скоростью выбрался из дома, не волнуясь о том, разбудил родителей и братьев с сестрой или нет. До дома Данов было не так далеко, и уже через считанные минуты он залазил в открытое окно на втором этаже, как делал не раз до этого. — Они обрежут их, Тайлер, — с болью прошептал друг, когда Джозеф плюхнулся рядом на кровать, пытаясь отдышаться. — Я их утром покрасил. После того, как все ушли. Думал… думал приду домой, а они не смогут ничего сделать, — дрожащей рукой смахнул проступившие слезы. — Ты можешь закрасить их обратно. Все не так страшно, — Тайлер ухватил его за плечо, вглядываясь в расстроенное лицо. — Я вернусь домой, у мамы есть темная краска. Мы закрасим твои волосы, Джош, все будет нормально. — Мама сказала, что эту дрянь не выведешь. Сказала… сказала, что это повадки дьявола, Тайлер. Она обрежет их сама утром. — Она не посмеет, — задохнулся от возмущения Тайлер, подсаживаясь ближе и накручивая и без того непослушную прядку на палец. — Они не могут ей не нравиться. Это же самый невинный и чистый цвет, — сказал он прежде, чем успел подумать. Джош не смог удержать улыбку, сжимая руки на коленях. Но затем все равно сглотнул невыплаканную обиду. — Я так хотел… хоть чего-то ненормального. Все такое правильное… ничего нельзя… — Джош крепился как мог. Пальцы Джозефа перебирали яркие прядки на его затылке. — Я слушал музыку, Тайлер, настоящую. Я чувствовал, что жил. И я хотел быть живым, а они… они хотят все опять… Он не выдержал. Закрыл лицо руками и привалился к Тайлеру горячим боком. Тело вздрагивало, нарушая ритм биения сердца друга. А Джозеф думал, как же успокоить, что же сказать. Что же такого ненормального есть у них, чем можно было бы перекрыть опостылевшую правильность. Всю эту черствую слепую серость и безжизненность. — Эй. Знаешь. Можно быть неправильным и никто не увидит, — осторожно и тихо произнес он, не до конца уверенный, что это то, что надо. — Никто не сможет отнять этого у тебя, — Тайлер пропускал сквозь пальцы короткие голубые пряди, не желая думать о том, что завтра их уже не будет. — И никто не узнает, — он коснулся губами чужого лба, потом спустился к виску. — Но ты будешь чувствовать себя живым, — уже целуя парня в щеку, он понял, что не ошибся. Потому что следующими его губы встретили теплые и соленые губы Джоша. Они целовались неумело, сидя на краю кровати и грозясь свалиться с нее в любой момент, но пока Дан сминал футболку лучшего друга на спине, а Тайлер перебирал голубые волосы на затылке самого смелого парня в школе, им было плевать. — Я хочу… чтобы ты их срезал, — в глазах Джоша отражался свет далеких уличных фонарей. Теплый и оранжевый. — Не она. Ты, — он обхватил ладонями лицо Тайлера, снова целуя. — А через два года мы уедем отсюда. И я снова покрашусь в голубой, — он был полон решимости и настал черед Джозефа чувствовать подступающие слезы. — Я не смогу, Джош, — замотал он головой. — Мне слишком нравятся твои волосы. — Я хочу, — он особенно выделил это слово, — чтобы это был ты, — его неправильность смотрела испуганно и хотела снова отказаться. — Пожалуйста… Короткие голубые прядки спадали на пол, подсекаемые жужжащей машинкой. Дрожащие руки Тайлера заставляли его останавливаться, но стоило только Джошу потянуться, чтобы продолжить самому, как парень брал себя в руки, коротко сжав его ладонь. Через два года он снова увидит их. Голубые волосы. Серьезно. Каких-то два года.