Гомо / Гетеро / Сексуальный

решение Проходит около двух долгих секунд пока Рэнди это переваривает. Открывши рот и крепко вцепившись в дверную ручку, он думает о том, что о таких вещах жизнь должна бы предупреждать, чтобы они не заставали тебя в пижаме. Ему хочется выдать нечто особенное, блестящее и запоминающееся, нечто такое, что не будет его делать похожим на придурка. Но хер там. - Что… Сказал… что ты сказал… что? Возможно теперь, чувствуя себя более уверенно от того, что видит Рэнди погруженным в состояние глубокого шока, Гейл улыбается так, как не улыбался еще никогда. Не безмятежно и не с издевкой, это не Гейл и не Брайан. Это что-то другое. Плотоядное, восхитительное. Он. - Звучит, будто ты тормоз, Рэнди. Рэнди хотелось бы думать: «ты мне за это еще заплатишь», но очень трудно думать, когда Гейл закрывает за собой дверь. Всего один щелчок – и он внутри. Сверлит взглядом насквозь. Неподвижен, непредсказуем. В предвкушении: - Могу я поцеловать тебя? Рэнди отвечает ему так, как только и можно ответить в таких обстоятельствах: - Ладно. думать Всю ночь Рэнди испытывает какое-то двойственное чувство. Половина его сознания вовлечена в то, что они делают. Слишком много ощущений и он ни единого не хочет упустить. Другой половиной он практически не здесь. Видит все со стороны, как будто хочет все хорошенько запомнить, потому что знает – такое случается лишь однажды. Он есть и его нет, а иногда обе половинки схлопываются, и все вокруг начинает пощелкивать: клик-клак, грррр, вау! Когда Гейл целует его впервые этой ночью, они очень нервничают оба. Рэнди продолжает стоять босиком и опирается на стену, как будто у него нет сил поддерживать свое тело. У Гейла все еще в руках бутылка с вином, он наклоняет голову и приближается к губам Рэнди. Целует, не целуя, позволяя обоим насладиться моментом перед первым прикосновением, медлит целую вечность и, когда они оба уже задыхаются, облизывает губы, приоткрывает рот и скользит языком в поцелуй, горячий и вязкий. Прямо у входа в квартиру они целуются, словно подростки – в одежде, отчаянно. Целую тебя, лижу твою шею, запускаю руки тебе в волосы, ты толкаешь меня к стене, у меня стоит, и мы трогаем друг друга. Они трогают друг друга, да, похоже, что действительно трогают. Рэнди навсегда запомнит этот первый раз, когда перестает наглаживать спину Гейлу и опускается чуть ниже. Первый раз, когда наконец-то запускает руку ему в штаны. Это упругое и нежное ощущение его задницы под пальцами. В этот момент они целуются, и Гейл стонет что-то вроде: «кроватеперь». Рэнди знает, что отныне это будет его новым любимым словом на всю оставшуюся жизнь. Он мысленно прячет его в сундук, куда складывает и все остальные запоминающиеся детали. Как они то и дело спотыкаются в квартире, полной упаковочных коробок с вещами. Как, раздеваясь, пробираются в спальню. Свой собственный гнев, это желание наказать Гейла за то, что тот был здесь, рядом, целых пять лет и в то же время все эти пять лет не был рядом. Рэнди думает: «Хочу причинить тебе боль». Думает: «Хочу, чтобы это была лучшая ночь в твоей жизни». А потом знакомый низкий голос шепчет в ухо: «Перестань думать», и он подчиняется, потому что это голос Гейла, потому что весь его протест превращается в пшик, когда Гейл стягивает с него штаны и начинает ласкать - сверху вниз, снизу вверх – пока мир вокруг не начинает размываться. Когда Брайан и Джастин танцевали, Гейлу всегда приходилось немного наклоняться, чтобы компенсировать разницу в росте. Он немного сгибался вперед, а Рэнди немного выгибался назад, и они отлично помещались в кадр, плотно соприкасаясь бедрами. Этой ночью они делают то же самое, только уже без одежды. Разгоряченные и возбужденные до предела, они ласкают друг друга, дрочат друг другу, совершенно теряя контроль. лизать Гейл почти уверен, что слышал это в одной из серий «Сайнфелда», хоть он и не особенно смотрит телевизор и почти никогда точно не помнит, как зовут персонажей или кто снял тот или иной фильм. Но да, он почти уверен, что это был «Сайнфелд». Несколько героев обсуждали секс с мужчинами, или секс с женщинами, и один из них говорил, что лучше было спать с кем-то своего пола просто потому, что у него такое же оснащение и он прекрасно знает, как с ним обращаться. Гейлу это показалось смешным и довольно хорошо аргументированным, но он никогда больше не возвращался к мыслям об этом, и это странно, что он думает об этом сейчас, голым стоя у стены в спальне другого мужчины, позволяя мужчине себя целовать, позволяя лизать себя, позволяя мужчине делать себе минет, собираясь кончить в рот другому мужчине. «Мужчины, - сказал ему Питер однажды. – Мы делаем лучшие в мире минеты, Гейл». Он тогда не придал этому значения, но, возможно, придется это сделать сейчас. Может быть тут дело не в мужчинах, заключает для себя Гейл, а в том, что это он. В мужчинах ли дело, или в Рэнди Харрисоне, этого он не знает. Единственное, что известно наверняка, это то, что у него дрожат ноги, Рэнди стоит на коленях, и все это как-то слишком, потому что чувствуется изнутри горло Рэнди, блядь. Он знает только то, что как раз тогда, когда он готов кончить и думает: «Вот так, еще две секунды вот так», Рэнди перестает делать так – лизать там, сосать там, вот так делать ртом – и начинает делать что-то другое. Просто сводит его с ума. Уделяя этому столько времени и пристального внимания, что у Гейла скоро случится инфаркт. Джастин как-то сказал Брайану, что собирается убить его нежностью. Гейл подумал, что это было сказано просто так. Теперь же он знает, что это вовсе была никакая не метафора, и что реально можно умереть от удовольствия, раз за разом погружаясь в рот другого мужчины, в то время как этот мужчина лижет тебя и сосет. В то время как он останавливается, и ты приходишь в отчаяние. В то время как он целует внутреннюю поверхность твоих бедер, целует яички, мучительно водит пальцами рядом со сфинктером, намекая на то, что хочет сделать с тобой после того, как ты кончишь. Что хотел бы делать с тобою всю ночь. - Ты ведь за этим пришел сюда, разве не так? Это невероятно, иметь такую власть, стоя на полу на коленях. И он бредит, если думает, что Гейл будет ему отвечать. Для этого ему нужно уметь говорить, а он забыл, как это делать. Десять минут отсоса и он чувствует проникновение пальца внутрь. Рефлекторно подается вперед и сильнее толкается в рот. Рэнди это не мешает, он не отстраняется. Наоборот. Еще быстрее работает языком. Они находят свой ритм. Толкаться, сосать, два пальца. И тогда, он наконец-то приходит. Самый долгий в жизни оргазм, пока его целуют и лижут, и он кончает, и Рэнди все принимает в себя. Рэнди всегда жалуется, что не умеет рисовать так, как Джастин, однако совершенно точно, внутри него кроется незаурядный талант. now you know what rimming is Кто-то назвал ее «самой длинной, из когда либо снятых, сценой с участием мужской спины», и так она и вошла в историю, эта сцена, где Брайан лижет задницу Джастину в пилотном эпизоде «Близких друзей». Для того чтобы ее снять, только на освещение голой спины Рэнди было угрохано нереальное количество времени. Накладывали макияж, ставили световые фильтры, брызгали водой, чтобы было похоже на пот. Гейлу нужно было облизывать ему всю спину - от затылка до совершенно определенного места, где начинают расходиться ягодицы. Его и раньше все это смущало, а после так вообще стало откровенно неловко. Даже годы спустя Рэнди мог бы совершенно точно отметить то место на своей заднице, где остановился язык Гейла. Именно здесь проходила граница их дружбы. Сейчас, когда размываются все границы, уже его язык проходится по спине Гейла. Едва оправившись после инфаркта и последующих многочисленных инсультов, Нелли шепчет ему в ухо: «Давай ниже», и оба они – и Рэнди и Нелли – залипают на длиннющей спине Гейла, на закругленных мышцах лопаток, силуэте плеч, изгибе поясницы. Их рот наполняется слюной, и оба они запомнят навечно тот момент, то мгновение, когда язык Рэнди впервые спускается чуть ниже, чем это делал Брайан в пилоте, и Гейл, вместо того, чтобы испытать приступ паники, приподнимает бедра над постелью, приближая их к языку, и издает долгий одобрительный стон, в то время как Рэнди осторожно и нежно раздвигает его ягодицы. нет Вот сейчас? – спрашивает себя Рэнди каждый раз, как только они делают еще один шаг вперед. – Сейчас он остановится и все отыграет назад? Но Гейл не говорит «нет», не говорит «остановись», не говорит «хватит». На самом деле он не говорит вообще ничего, и позволяет делать с собой все, что угодно. Целовать, лизать и покусывать свою задницу. Елозит по простыням, в попытке усилить трение спереди, стонет, когда в него легонько, совсем чуть-чуть проникает язык, и просит еще, каждым звуком, каждым совершаемым движением, его тело говорит: «еще», «всего» и «прямо сейчас». Последний функционирующий нейрон в голове Рэнди, все еще снабжаемый кровью, больше не может ждать. От предвкушения потеют ладони. На тумбочке лежит дорожный несессер, и презервативы, которые он уже отчаялся когда-либо использовать, все еще там. Но намного важнее тот факт, что сейчас в его постели находится тот, кого он всегда хотел именно так – вниз лицом, позволяющим все, что угодно. Последние полчаса он только и делает, что думает: «Это невозможно, ничего не будет». Он уверен, что в последний момент Гейл даст заднюю. Поэтому пытается подготовиться, пытается смириться, пытается довольствоваться вкусом его кожи, звуками, которые тот издает, когда кончает. Всем этим. Потому что ничего другого – втрахивать его в простыни до тех пор, пока он весь не взмокнет от пота – не произойдет. Ни при каких условиях. Не случится, и ему придется совершить самоубийство, потому что пульсирующее напряжение члена грохотом отдается в мозгу, и теперь, когда он так близко к этой возможности – одна мысль о том, чтобы ее потерять - невыносима. Смазка тоже в этом несессере есть, и он совершенно уверен, что во взгляде Гейла промелькнула паника, когда он проследил его взгляд. Не говори нет, не говори нет, скажи да. - Мы можем поменяться, если ты хочешь. Слишком медленно, молча, Гейл отрицательно качает головой и прикусывает нижнюю губу, этим своим нервическим жестом, провоцирующим на поцелуй. - Сделай, чтоб мне понравилось. Рэнди нужно посчитать до десяти, чтобы тут же не кончить, от одного только звука его голоса. are you a top or a bottom? Гейл никогда не мог сказать, каким был его «первый раз». Это ведь не так просто. Считается ли первым разом тот раз, когда он впервые попытался переспать с какой-то девчонкой? Или первым был как раз тот, когда они только-только начали делать что-то похожее, но домой нагрянули родители, и пришлось спешно прерваться, а потом еще долго приходить в себя от пережитого ужаса. Первый раз, когда у него был оральный секс, первый раз, когда он засунул в девушку пальцы, первый раз, когда испытал оргазм при помощи другого человека, первый раз, когда он со своей школьной подружкой наконец-то сделали это, а она сказала, что ей больно, сказала: «Стой-стой-стой!» и он прервался, так и не кончив? Их было много, этих «первых разов», и он не помнит свой «первый раз», как некий момент во времени, конкретный и точный, скорее, как последовательность этих моментов, как долгий процесс обучения, с кучей неловких ситуаций и обломавшихся поползновений. Поэтому он никогда не мог сказать ни «мой первый раз был в…», ни «мой первый раз был с…» [Тем не менее] Когда в будущем его кто-то спросит о его первом разе с мужчиной, он сможет сказать: «в – Торонто», и «с - Рэнди». Потому что вот это, это да, это его Первый Раз для всего. Пальцев, поцелуев, языка, задницы – всего. Но он не знает, что сказать, когда его спросят «Ну и как?», и эта неопределенность тревожит. На данный момент все совсем неплохо – даже возбуждающе. Ощущение того, что тебя смазывают лубрикантом изнутри переживается столь остро, что разум сжимается до маленькой точки, для которой важны и значимы лишь физические ощущения. Это как если бы существовали только «около», «в» и «для» его задницы. Когда пальцы исчезают, и Рэнди целует его в шею, Гейл знает, что находится в шаге от этого – вот сейчас тебя трахнут в задницу,- немного запоздало проносится в мозгу. Когда начинается само проникновение, он невольно сжимается, и взывает к той части своего сознания, где все еще живет Брайан, чтобы тот ему хотя бы ненадолго помог. Ему нужна его уверенность и его сексуальный опыт, чтобы не чувствовать себя столь испуганным, и – внезапно - столь зависимым от другого человека. Но как только появляется Брайан, Рэнди выпроваживает его пинками. Целует, лижет, раскрывает руками ягодицы, раздвигает Гейлу ноги, мурлычет: «заткнись», ругает: «чем больше ты напрягаешься, тем будет больней», и вроде даже есть время подумать над этим, толчок, сильнейшая боль и – я горю!. - Ш-ш-ш, - выдыхает Рэнди, - дыши. Опять наставления, толчки становятся сильнее и глубже, преодолевая первое сопротивление он весь уже внутри, целиком. Это не похоже ни на что, ни на что из того, что можно себе представить перед тем, как попробовать. Это еще острей, чем он думал, еще больней и еще… желанней, и Гейл бормочет это «еще», потому что не знает, что еще другое тут можно сказать. Он к чертовой матери все позабыл. И реально надеется, что хотя бы Рэнди помнит, как трахаться, потому что его разум сейчас, БОЖЕ, это один, О ЧЕРТ, это просто одно большое пустое пространство, где нет ничего, кроме вперед и назад, кроме жжется, кроме трахаться и я кончаю прямо сейчас. трахаться Рэнди думает: «Сделай это хорошо». Думает: «Это единственный шанс». Думает: «Он завтра уже не повторится». Думает: «Я хотел бы делать это каждый день, будь оно все проклято». Старается слишком много не думать, сосредоточиться на ощущениях. Быть внутри Гейла, быть снаружи, внутри, снаружи, заставлять его двигаться на кровати. Все это чересчур хорошо, почти невозможно, и совершенно несправедливо, потому что одного раза не хватит, чтобы сделать Гейлу все то, что он хочет. Никогда он не сможет, думая об этой ночи, выбрать какой-то один единственный момент, но если бы не было другого выхода, если бы по-настоящему не было другого выхода, как только выбрать одно единственное воспоминание для того, чтобы потом дрочить на него всю оставшуюся жизнь, он выбрал бы тот момент, когда Гейл начал двигаться. Не сильно, просто легкое плавное движение бедер, отдающееся во всем теле. Это движение означает, что Гейлу нравится, что он не один трахается с кем-то в этой постели, только потому, что им нужно по-настоящему попрощаться. Это движение значит, что они оба хотят трахаться здесь, в этой кровати, и могут делать это хоть целую неделю. Один в другом, до потери сознания. not that kind of prison scene Когда на следующее утро Рэнди просыпается, еще очень рано, но он все же, затаив дыхание, вытягивает руку. Хоть он и заранее знал, что на утро найдет свою кровать пустой, испытывает острый приступ тоски. «Ну вот, - решает для себя. – Это все, что было». Так как целая ночь, проведенная с Гейлом, уже гораздо больше, чем он ожидал, он воображает, что не должен чувствовать себя разочарованным. Хотя на самом деле испытывает разочарование, что неизбежно. А потом эйфорию, когда слышит доносящийся из глубины квартиры звук льющейся воды, который ни с чем не перепутать. Он знает, что то, что случилось ночью, это было всего лишь прощание, ирландские похороны, но Гейл принимает душ, и комната пахнет сексом. Персональная победа Рэнди Харрисона над Жестокой Реальностью. Он встает, стараясь не шуметь – у него подкашиваются ноги - и тихонько ковыляет к ванной, должно быть Гейл уже долго принимает душ, потому что ванная полна пара. Рэнди совсем было решается вернуться обратно в кровать и дать Гейлу немного личного пространства, мы же не хотим, чтобы он чувствовал себя неловко, Нелли. Но, прежде чем он успевает отвернуться, створка душевой приоткрывается, и в клубах пара появляется знакомое лицо. - Ты не спишь. - Типа того. Не похоже, чтобы он чувствовал себя неловко. Он кажется довольным. Не бежит вниз на улицу в припадке сексуальной идентичности. Не избегает его, не истерит. Такой, как всегда. Только голый. В его душе. Наклоняет голову: - Смотри, чем я пахну. Рэнди делает два шага вперед. Капли стекают с волос Гейла на пол, и он пахнет его шампунем. Ты так доволен, потому что пахнешь овсом? - А чем ты пахнешь? - Тобой, - по-видимому, ему это кажется очень смешным. Улыбается самой широкой своей улыбкой. С этой улыбкой он кажется пятнадцатилетним. – Я пахну Рэнди. Это невозможно. Даже если бы Рэнди и хотел, у него не было никакой защиты, он не мог быть серьезным с кем-то таким. На его лице тоже появляется улыбка. - Когда у тебя самолет? В двенадцать. И ему еще нужно забрать пару вещей и сделать пару звонков. - Через пять часов. Гейл высовывает из душа руку, открывает шире дверцу и, втянув Рэнди внутрь, демонстрирует тому свою версию утреннего поцелуя под струями воды. Сразу замолкают все голоса в голове от этого поцелуя, чувственного, влажного, умопомрачительного. - Мне хотелось бы, - говорит Гейл сквозь воду. – Попробовать одну вещь. Не успев поинтересоваться, что именно хотел бы попробовать Гейл, и предложить себя в качестве подопытного кролика, Рэнди оказывается прижатым к стене душевой. Минуту спустя он уже спрашивает себя, могут ли его глаза окончательно закатиться внутрь черепа, и увидит ли он в таком случае свои мозги? Когда они говорили о сексе, Гейл всегда становился особенно напыщенным, описывая, как много теряет Рэнди, отказываясь от орального секса с женщинами. Как там было с женщинами неизвестно, но для того, кто впервые с мужчиной, Гейл лижет, целует и сосет так, как будто никогда в жизни кроме членов ни о чем больше не помышлял. В душевой кафель скользкий, и Рэнди скользит по нему, поглощенный сексом и этими губами, божемойэтигубы, о которых мечтал годами. Теперь каждый раз, когда он будет видеть их своими глазами, или в журналах, или на фото, всю оставшуюся жизнь он будет смотреть и думать – боже мой, что умеют творить эти губы. rough night Час спустя (или два?) Рэнди заканчивает собирать чемодан. Выходит на кухню, намереваясь позавтракать и начать одеваться. А вовсе не стоять столбом, внимательно разглядывая Гейла, который ест хлопья, облаченный в его собственный банный халат. Он очень забавно выглядит, весь погруженный в чтение какого-то старого журнала по культуре, и единственное, о чем сейчас может думать Рэнди, это «Хочу трахаться с тобой, пока ты не лопнешь». В конце концов, если это их настоящее прощание, лучше сделать все, как положено. Вытащить из себя все, чтобы больше не думать об этом. Да, звучит очень разумно. Вместо того чтобы идти одеваться, Рэнди скидывает с себя халат, подходит к столу, отодвигает хлопья и оставляет Гейла с ложкой во рту. Раньше, в своих фантазиях, Рэнди всегда мечтал как следует оттрахать его на кровати, сделать так, чтобы тот позабыл обо всех на свете женщинах сразу. Но теперь, уже вкусивши этой отравы, ему хочется чего-то еще. Хочется всего остального. - Мне хотелось бы попробовать одну вещь. Гейл встает, отставляет ложку. И совершенно точно знает, что именно хочет попробовать Рэнди. Сукин сын. - Я думал, ты не делаешь это по очереди. Обычно так и есть, но это обычно. Но сейчас у него есть уникальная возможность и он намерен узнать, как это, что чувствуешь, когда тебя трахает Гейл. Он не может ее упустить. Целует, чтобы вспомнить вкус его языка: - Хочу знать, как это делаешь ты. До комнаты они так и не доходят. Потому что то, что чувствуешь, когда Гейл, слегка улыбаясь, наклоняет голову и оглядывает тебя так, будто прикидывает, как бы получше к тебе приступить, - это слишком, и не хочется даже пытаться сдвинуться с места. Они делают это на полупустой кухне, с презервативами, со смазкой той же марки, которую использовал Брайан в пилоте, но очень нетерпеливо. Делают это быстро, судорожно, горячо, и Рэнди вдруг осеняет, что когда трахаешься с кем-то, кто может одним только взглядом заставить переворачиваться твой желудок, ты чувствуешь как умираешь, и ни на что на свете это нельзя променять. Чувствуешь себя растерзанным до основания, просто неистово оттраханым . - Ну и как я это делаю? - спрашивает Гейл, пытаясь собрать то, что осталось от хлопьев. Ты делаешь это так хорошо, что можешь давать уроки. - Для первого раза неплохо. Есть у Гейла одна такая улыбка, которую Рэнди никогда не мог правильно расшифровать. А этим утром у него получается. Это улыбка: «Мама, прости, я не хотел совать руку в банку с печеньем, но я обязательно сделаю это снова, как только смогу». Гейл улыбается этой улыбкой и говорит, что никакой это вовсе не первый раз. Что? - Что?! - Я делал уже это с женщинами, я имею в виду. Еще бы, мудак. Рэнди их всех ненавидит. - Ты вечно тусуешься c какими-то шлюхами, знаешь? - Просто такие мне нравятся больше всего. adieu В одиннадцать они уже в аэропорту. На самом деле в этом не было никакой необходимости, но Гейл настоял на том, чтобы лично его отвезти. Рэнди предлагает проститься на парковке. Не хочется устраивать жалкий спектакль прямо у терминала, большое спасибо. Последнее, что он говорит Гейлу, прежде чем увидеть, как тот уедет на машине, со своими солнечными очками и пробивающейся щетиной, это «спасибо». Спасибо за то, что привез меня в аэропорт, и спасибо, что взял меня с собой во все другие места. Последнее, что говорит Гейл, это «удачи», а потом, уже трогаясь с места и улыбаясь: - У меня задница ноет. Когда он уезжает, вместе с ним уходит и Брайан, а вместе с Брайаном исчезает и Джастин. И вместе с ними уходит эпоха, которая, возможно, была самой худшей или самой лучшей в их жизнях. А может, и тем и другим. Рэнди не чувствует себя особенно счастливым, но странным образом удовлетворенным, с ощущением, что некто сказал: «конец» на этом самом месте, тот, кто по главам пишет всю его жизнь. Закончилась очередная глава, впереди ждет все остальное, и у него достаточно таланта для того, чтобы самому написать себе любую жизнь. Глубоко вздыхает, его ждет самолет. Питер Шесть месяцев спустя его квартира в Нью-Йорке уже кажется домом, и в театре все идет довольно хорошо, поэтому, когда звонит Питер и спрашивает, как дела, Рэнди говорит: «Все идет довольно хорошо», вовсе не ощущая, что лжет самому себе. Он не из тех людей, которые получают удовольствие, часами разговаривая по телефону, но он очень соскучился по Питеру, и в результате они болтают обо всем и ни о чем конкретно минут сорок пять, причем по максимальному тарифу. Когда Рэнди решает, что вот, теперь можно спросить, не разбудив подозрений, то бросает вскользь: «Что ты знаешь про Гейла?», этим же беззаботным тоном, которым только что спрашивал: «Что ты знаешь про Скотта» и «Что ты знаешь про Роберта». - Ты не видел его в фильме? – изумляется Питер на расстоянии. – Он был великолепен. - Видел. Мне понравилось. Он всегда великолепен. - Ты должен позвонить ему, дорогой. Наверняка ему нужно, чтобы кто-нибудь его немного поддержал. - Из-за фильма? Он не видел никаких плохих отзывов. Не то, чтобы он прочел вообще все отзывы, нет, конечно. Хотя, в конце концов, если быть искренним, он верил, что прочитал их все. Но вовсе не коллекционировал. Одним словом... Ну разве что совсем немного. Есть в нем некоторая одержимость, что тут поделать. - Да нет, придурок, - смеется Питер. – Не из-за фильма. И поясняет: «Из-за его девушки». Еще секунду спустя: «Точнее уже бывшей девушки, как я полагаю». И дальше не говорит ничего, а Рэнди теряет дар речи, и едва отвечает «нет», когда Питер пытливо интересуется, знал ли он что-то об этом и когда вообще в последний раз они говорили с Гейлом. Рэнди, не задумываясь, отвечает: «После вечеринки», мысленно добавляя: «когда мы пару раз захватывающе перепихнулись». А потом спохватывается и врет: «Я хотел сказать, НА вечеринке», но знает, что Питер всегда что-то подозревал, а сейчас начнет подозревать еще больше. А еще он знает, что тот не промолчит. Наоборот. Питер давит, расспрашивает, выясняет, задает вопросы, говорит: «что там было у вас», а потом: «вы поругались?», и добавляет коронное: «Меня не обманешь», и Рэнди от этого никак не спастись. - Он приходил ко мне после вечеринки. Рэнди вдруг понимает, что какая-то его часть, наверняка инфантильно-подростковая, хочет все рассказать. Вот уже полгода как. Хочет рассказать всем в школе, и чтобы все остальные парни из класса поумирали от зависти, потому что это он, ОН, тот, кто покорил Гималаи, возродил «Битлз» и переспал с Гейлом. - Рэнди, есть что-то, что случилось после вечеринки, и о чем я должен знать, или даже если не должен знать, то ты хочешь мне рассказать? Да. - Нет. С чего ты вообще взял… Нет, что могло случиться. Ничего. - Ты переспал с ним! Да ты даже говоришь, как он! Пойман врасплох. Да и будь что будет. Все равно, даже если бы Гейл сказал никому об этом не рассказывать, Рэнди бы просто лопнул, не сделав это сейчас. Он не вдается в подробности, хоть и хочется, боже, как хочется. Эти подробности преследуют его день и ночь. - Бедняга, должно быть он в шоке. Ты попользовался им в конце концов. Что ты сделал с ним? Напоил? - Знаешь, это очень обидно. И не твое дело. А если бы и было, я сказал бы тебе, что это он принес алкоголь, но мы даже к нему не притронулись. Он сам явился в мой дом! Нет, выходит, что в результате-таки да, он хочет поделиться подробностями. - Явился в твой дом, чтобы потрахаться? - И очень, кстати, неплохо. «Мать моя, женщина», - бормочет Питер. - И что? – спрашивает он потом. – А: ты избавился от своей занозы и все довольны, Б: это только открыло ящик Пандоры, и я позвонил тебе как раз когда ты уже готов сделать себе пирожок с барбитуратами. Или С: все было так ужасно, что ты подумываешь о лоботомии. Рэнди не может ничего ответить. Сначала ему нужно поржать. - Я не собираюсь на тот свет, и это вовсе не было ужасно. - Серьезно, дорогой, как ты? У меня бредовые фантазии, в которых Гейл звонит и уверяет, что всегда был геем. Или нет, он раньше им не был, но после меня увидел свет и мечтает о том, чтобы трахаться со мной до скончания века. - Все хорошо. И это даже не совсем ложь. Как он сам понимает, у этой истории было два возможных финала. Или никогда не переспать с Гейлом и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь и думать, как это могло бы быть, или переспать и войти в историю, время от времени сожалея о том, что это больше не повторится. Рэнди предпочитает второе. - Они предпочитают женщин, детка. - Я знаю. Через некоторое время они прощаются. С многочисленными «береги себя» и «звони». Полчаса спустя Рэнди заказывает суши и обдумывает возможность позвонить Гейлу и расспросить о бывшей девушке. Нелли визжит: «Он бросил ее из-за тебя!», и бедняжка так жалка, что хочется утопить ее в дУше. Нелли Двадцать минут спустя, когда с улицы звонят в дверь, Рэнди уже предвкушает суши и бежит открывать дверь, на ходу вытирая волосы. В какой-то момент между дверью и всем тем, что вечно в жизни выходит хреново, чайник возвещает ему, что вода закипела, поэтому он оставляет дверь открытой, кричит: «Открыто!» и спешит снять чайник с огня раньше, чем тот взорвется. - Ты не должен оставлять дверь открытой, никогда не знаешь, кто может войти. Чайник дрожит в его руках, впрочем, как и все остальное, что чайником не является. - Гейл? Это правда, что если оставляешь дверь открытой, никогда не знаешь, кто может войти. - Я в городе проездом. Нелли говорит: «Я знала». А потом: «Я тебе говорила». А потом Рэнди уже ничего не слышит из того, что она говорит, потому что есть время для разговоров, а есть для поцелуев. И одно с другим лучше не смешивать, особенно если тебя целует Гейл. И целует всю ночь. продолжение следует На следующее утро у них на завтрак кофе с парочкой тостов, которые так никогда и не были съедены, потому что им вдруг приходит в голову, что они еще не делали этого на кухне, и это позор, реально, потому что это идеальная кухня для занятий сексом перед завтраком. Кофе становится холодным, они забывают о том, что голодны, и позволяют остыть молоку. Когда они заканчивают, все еще пытаясь отдышаться, Рэнди спрашивает: «Что случилось?», и «Почему?», и «Как?», и не спрашивает «Надолго ли?», потому что действительно предпочитает этого не знать. Ну и что, если Гейл приехал в гости на несколько дней, или на несколько недель, или пока не надоест. Он приехал, и остальное Рэнди уже не волнует, хоть он и знает, что скоро начнет волновать еще как. Один раз в жизни ему хочется насладиться моментом. Он спрашивает у Гейла, когда тот решился приехать, и Гейл жмет плечами и говорит, что не знает. Не знает зачем, не знает как, не помнит когда. - Видишь ли, в общем, дело в том… - он запихивает себе в рот полную ложку хлопьев и начинает хрустеть ими. – В общем… - повторяет. – Я не знал этого до тех пор, пока не узнал, знаешь? А когда узнал, то уже знал, понимаешь? Когда Рэнди познакомился с Гейлом, то думал, что тот тормоз. А теперь думает, какого хрена, может быть этот мир, вместе со всеми своими установками о гетеро- и гомосексуальности, ошибается, это он тормозит из-за стольких правил и стольких грамматически выверенных фраз, которые ничего не значат. - Да, - улыбается Рэнди. – Я понимаю. конец