Добро пожаловать в Ракузан.

Представьте, что вы сидите на приёме у какой-нибудь особенно важной личности. Настолько важной, что во время самого обычного чаепития вы чувствуете, будто сидите на переговорах с президентом страны и подписываете договор, решающий судьбу миллионов, а то и миллиардов людей. Вы весь на иголках. Скорее, на острючих таких шипах. Перед вами вкуснейший кусок дорогущего торта. Вы смотрите на него, а после вы смотрите на этого самого человека, который вас им угощает, и понимаете, что боитесь показать себя с плохой стороны. С вашей истинной стороны. Вы очень хотите запихать весь этот кусок к себе в рот. Сразу же. Вместо этого вы берете белоснежную салфетку с диковинными узорами по краям, которая стоит дороже вашего костюма, складываете её вдвое и сгибом к себе кладёте на свои колени. После этой раздражающей и ненужной части унылого этикета вы слегка пододвигаете к себе фарфоровое блюдце, на котором красуется кусок торта, аккуратно берёте в правую руку нож, а в левую — серебряную вилку, и, отрезая мизерный кусочек торта, подцепляете его чистейшими до блеска зубчиками вилки. С превеликим наслаждением этот долгожданный ломтик вы медленно кладёте на ваш уже влажный от обильных слюней язык. Великолепно. Это чувство с каким-либо другим невозможно спутать. Вы запоминаете его надолго, может быть, даже на всю жизнь, потому что после этого вы продолжаете есть оставшуюся часть торта именно в таком же темпе. Точно так и никак иначе. Вы ненавидите человека, из-за которого ведёте себя подобным образом, но эта встреча с ним (да и он сам) очень важна для вас. Иногда так случается, что люди ограничивают себя и свою жизнедеятельность лишь для того, чтобы кто-то очень важный для них самих оставался рядом. Мы баррикадируемся жёсткими рамками, потому что нам необходима выгода для самих же себя. Всем известны такие люди, сраным душам которых иногда настолько сильно понадобится, чтобы тот или иной человек был постоянно на расстоянии вытянутой руки, что они ради реализации этой прихоти готовы вовсе потерять себя. Своё лицо. Свою годами выстроенную и стойко зафиксированную личность. К такому типу людей отношусь и я сам. Глядя в эти бездонные голубые глаза, я понимаю, что с каждой прожитой секундой мне всё тяжелее и невыносимее сдерживать себя. И его. Тецуя работает ртом уже довольно-таки умело. Конечно, ведь это его пятьдесят шестой минет по счёту. Он об этом, разумеется, не знает и, скорее, даже не задумывался ни разу о том, что после вступления в Ракузан его рот стал вторым домом для моего члена. Первый — это трусы, в них он всё-таки бывает чаще. Тецуя работает ртом уже довольно-таки умело. Я это начал понимать, когда после пятиминутного добротного минета мне уже резко хотелось излиться на его горячий язык. Всё это беспрекословное повиновение и его неповторимая выносливость во время моих ночных садист-шоу… В общем, я начал бесконечно восхищаться Куроко. И всё же всегда есть какое-то «но». Наша с ним ситуация — не исключение. Всё дело в том, что я тот самый приглашённый гость, который хочет съесть кусок торта за один раз, а не по смешным маленьким ломтикам, а он — важная персона, из-за которой приходится сказать «нет» своим желаниям. Он даже не подозревает о моих страданиях и недовольствах, а я, честно говоря, уже заебался быть тем, кого не могу терпеть больше всего на свете. Прекратить всё в один момент я не могу, иначе потеряю то, что мне дорого. Скорее всего, в моём случае — потеряю того, от которого я с удовольствием слетаю с катушек и после этого люблю свою жизнь чуть больше прежнего. — Тецуя, помедленнее. Нет, делай это так, будто в последний раз. Вместо слов — взгляд голубых глаз. Он сбавляет темп и уже иногда просто дрочит рукой, при этом невольно дразня своими влажными раскрасневшимися губами. Их хочется растерзать зубами, чтобы он вместе со слюной глотал собственную кровь, когда вновь примется за минет. Очень хочется, но я лишь мягко глажу одной рукой голубоволосый затылок, а второй слегка приподнимаю за подбородок к себе. Для того, чтобы просто поцеловать. — Акаши-кун, — неожиданные слова слетают с губ Тецуи вместе с горячим потоком воздуха прямо на мою щеку. — Я так рад тебя видеть. Выпусти меня. Выпусти меня отсюда. Выпусти меня к Тецуе. Я ничего не отвечаю, а лишь продолжаю гладить мягкие волосы на чужом затылке, которые сейчас дико хочется задрать к маленьким выпирающим косточкам позвоночника, а второй рукой схватиться за тонкую бледную шею, начать сдавливать её к чёртовой матери, а отпустить лишь тогда, когда мёртвенный холод дотронется до моих пальцев и динамичное пульсирование навечно замолчит. Это желание появляется только потому, что он рад видеть его, а не меня. Выпусти меня отсюда. Заткнись, беспомощный кусок дерьма. Ты не имеешь никакого права отбирать у меня сознание лишь по одной своей прихоти. Не имеешь никакого права быть с Тецуей лишь тогда, когда тебе хочется. То есть, чёрт возьми, всегда. Ты должен лишиться возможности доводить Тецую до такой искренней радости при каждом своём появлении. Я стану для него тем, кем должен был стать ты. Твоя жизнь станет такой, какой должна была быть, если бы не вмешательства грёбаных врачей, психологов, и, конечно же, мерзкой мамаши-альтруистки. Пока Тецуя садится на меня сверху, я жалею о том, что не могу ко всей его природной красоте и изящности тела добавить что-то инородное. Например, ошейник со звенящей цепью. Ей бы я размашисто хлестал по худым ногам и ягодицам, которые ещё совсем недавно избавились от старых гематом. Я не могу этого сделать, потому что Тецуя думает, что я — это ты. А ведь ты подобного никогда не сделаешь. Пресный. Выпусти меня отсюда, прошу. Я вряд ли смогу терпеть твоё нытье слишком долго, но как же приятно осознавать, что сейчас Тецуя задыхается от нарастающих волн удовольствия, потому что на самом деле его трахаю я, а не ты. Молчишь? Слёзы глотаешь, осознав свою абсолютную никчёмность? Жаль, что ты не видишь, как наивный Тецуя извивается сейчас на мне. Это потрясающее зрелище. Довольствуйся, пока можешь, несчастный. Тебе всё равно не осуществить то, что ты себе напридумывал. Твои планы — сплошная ложь самому себе, покрытая жирным слоем хрупких иллюзий. Ты всегда был на втором плане, и, если сейчас тебе немного удалось побыть в свете софит, то не думай, что они будут освещать тебя и дальше. Я докажу, что роль беспомощного куска дерьма принадлежит только тебе. Молчишь? Слёзы глотаешь, осознав, наконец, свою абсолютную никчёмность? Жалкая ущербность. Как ты можешь мне такое говорить? — Акашиии-кун, — Тецуя уже с силой насаживался на член, сдавливая при этом мне кожу на прессе и по бокам. Даже отвечать не думаешь, недоносок? Мысли по поводу этих слов мешали мне сконцентрироваться на Тецуе. Он уже был готов кончить, а я покончить. Со всем этим дерьмом, которое так меня сейчас выбесило. — Хватит, — я перестал двигаться в такт Тецуе и сильно сжал его запястья. — Слезь с меня. Голубые глаза, которые только что были прикрыты от удовольствия, уже с укором и недопониманием смотрели прямо в мои. — Акаши. — Я, блять, вроде сказал слезть! Тецуя уже лежит на боку, сильно ударившись плечом о неудобную и жёсткую поверхность кожаного дивана. Я тут же встал, не обращая никакого внимания на обиженный взгляд, который яро сверлил мою спину. Мои мысли были только об этом самонадеянном ублюдке. Только о нём и его до блевоты уверенных словах. Я начал взглядом искать по письменному столу на данный момент слишком нужную упаковку с таблетками. Их я пью, чтобы он не вытворял подобное слишком часто. Один знающий знакомый поделился очень интересной информацией, что при одновременном употреблении этих таблеток, которые у меня были сейчас, и других лекарств, которые уже идут ко мне из-за границы, можно добиться уникального результата — долгосрочного усыпления. Это всё пока в планах, которые уж точно будут реализованы, несмотря на все пламенные речи этого придурка. Да как он вообще сможет мне помешать под действием таких эффектных капсул? Жаль его. Хотя нет. — Акаши-кун, это уже слишком. Я нашёл таблетки, когда услышал за спиной звук застёгивающейся молнии. — Прости, Тецуя, — мигом проглотив одну капсулу, я повернулся к дивану. — В последнее время очень сильно болит голова. — Настолько сильно, что ты срываешься на каждого, кто оказывается рядом? — недоверчивый взгляд голубых глаз внимательно осмотрел сначала мою руку с упаковкой таблеток, а после просканировал моё вмиг подобревшее выражение лица. — К сожалению, иногда она просто разрывается, — я поставил таблетки обратно на стол и, приблизившись к Тецуе, обнял его за ещё обнажённую талию. — Ты простишь меня? — Только если пообещаешь, что секса с твоими разбросанными повсюду мозгами у нас никогда не будет. — Всё будет хорошо. — Точно? — Конечно, — я обнял его ещё сильнее, мысленно выругав себя за такое неуместное поведение. — Ведь у меня есть эти таблетки.

***

— Алло, ты один сейчас? — Мидорима-чи?! Это ты? Куда пропал? И почему ты звонишь мне? — Ты хотя бы раз можешь ответить на звонок без вот этой череды лишних вопросов? — Что ты говоришь? — Кисе, будь серьёзнее, дело — дрянь. — Я один и внимательно тебя слушаю. — Акаши ещё в прошлом месяце планировал общее задание для самых сильных бойцов Ракузана. Он говорил что-то вам об этом? — Не-а. — Значит, скоро скажет. Так вот, ты точно будешь в числе участников. Ты, Аомине, скорее всего, он возьмёт Такао, Маюзуми и ещё некоторых. А самое главное — Куроко. — Куроко-чи?! На общее задание?! Да ладно? — Да, Кисе. И не ори так, этого никто не должен знать, пока Акаши сам всё не объявит. — Ага, понял. И к чему ты ведёшь? — С Акаши сейчас творится что-то непонятное. У меня есть свои догадки, но пока я оставлю их при себе. Я расскажу тебе о них, только когда ты кое-что сделаешь.