Пять лет назад.
После случившегося около помойки, я возвращаюсь обратно в Дом Правосудия, где уже в самом разгаре ужин. Вспомнив Китнисс, которая рылась в мусоре, встает ком в горле и на все приглашения вернуться за стол, я даю отказ. — Я пожалуй пойду отдыхать, — шепотом, над самым ухом деда говорю я. — Ступай, — потрепав меня ласково по голове, отвечает Сноу. Громко со всеми попрощавшись, я быстро ретируюсь из огромного зала, где проходит пиршество, в свою комнату на эту ночь. Долго бродя по коридорам я раздумываю, а почему награждения прошло не в том помещение, где сейчас жируют богатеи и мой дед, а в какой-то конуре, где пахло затхлым и негде людям было присесть? Впрочем, ответ сразу становится очевидным — подготовка к «празднику живота». Наконец дойдя до своих апартаментов, если эту комнатенку можно так назвать, переодеваюсь в пижаму и укладываюсь в кровать. Вообще здесь довольно уютно, хоть и комната совсем небольшая, да и обставлена бедно по меркам капитолий: Большой шкаф с зеркалом, два стула, стол, кровать, в углу раковина, над которым висит зеркало, окно, занавешенное тяжелыми бархатными шторами, которые требуют стирки, вот, собственно и все. Закрываю глаза и тут всплывает картина: Китнисс роется в мусоре. Сердце от этого болезненно сжимается и я понимаю, что влюбился в эту девчонку в красном платье и двумя косами, девчонку, которая не боится дерзить самому внуку президента страны. За всеми мыслями не замечаю, как проваливаюсь в глубокий сон, сон с Китнисс, Китнисс Эвердин.***
Поезд очень быстро отдаляется от Дистрикта Двенадцать, а я все сижу около панарамного окна и мечтаю, как увижу девочку снова, как смогу с ней говорить на разные темы, нарисую ее портрет, а потом подарю ей и может быть, даже поцелую ее в щеку на прощание, когда буду провожать домой после прогулки. Беру карандаш и альбом в руки, и по памяти рисую ее портрет, и еще один, и еще… За этим довольно сокровенным делом меня хватает Сенека. — Пит, не мое, конечно, это дело, но мой совет — не влюбляйся в эту девочку, да и дед твой не одобрит. Спрячь свой альбом и никому не показывай, оставим это нашей маленькой тайной, — подмигнув говорит Крейн. — Ах да, чуть не забыл, Кориолан ждет тебя к обеду во втором вагоне. С этими словами мужчина уходит восвояси, оставляя меня наедине с мыслями об этой милой девочке. Время неумолимо близится к полудню и я, хоть и нехотя, ухожу из последнего вагона на обед, зайдя в свое купе, чтобы спрятать, по совету Сенеки, альбом. — Дружище, ты целый день сам не свой, — обращается ко мне Сноу, когда я сажусь напротив него за стол, — неужели влюбился? Вот это да, вот это проницательность или все-таки слуги донесли? — Нет, дедуль, просто вспомнились родители. Вот уже восьмой день рождения без них. Я скучаю, — отвечаю я ни капельки не соврав. — Я тоже скучаю, — отвечает мужчина и гладит меня по тыльной стороне ладони. Обед проходит во всепоглощающей тишине, что не может навивать тоску еще сильнее. К часу ночи нам обещают, что мы прибудем в Капитолий. И это радует, правда, тогда я смогу закрыться в своей комнате и рисовать ее, рисовать, рисовать…Настоящее.
Прошло уже пять лет с той поездки в Двенадцатый Дистрикт, а Китнисс так и не идет у меня из головы. Иногда я представляю, как она изменилась за это время, повзрослела, из той испуганной девчонки выросла настоящая леди. Мальчишки, наверное, табуном за ней бегают. Этот факт неприятно отдает мне в сердце и ревность начинает бурлить, ведь она моя и ничья больше! А иногда я представляю как мы с ней забавляемся плотскими утехами, мальчик то вырос, как и организм. А гармоны внутри меня бушуют, прут наружу, требуя уталить желания. Да, я могу позволить себе любую девушку, но это не то, все не то. Я их не люблю, а просто снимаю напряжение.***
Через два дня жатва перед 74 Голодными Играми. Всеми правдами и неправдами, я умоляю деда отпустить меня вместе с Эффи Бряк в Двенадцатый. Очень долго размышляя, Сноу дает согласие, но лишь при условии не задерживаться там, а вместе с новоиспеченными трибутами, ментором и сопровождающей вернуться домой, в Капитолий. Сегодня мы уезжаем в дальний дистрикт. Эффи, как всегда напомаженная и хорошо выглаженная уже стоит на перроне, ожидая меня. — Мистер Мелларк, вы опаздываете! Я этого не потерплю, — пищит женщина, как только я подхожу. — Извините, — только и отвечаю я ей. Дед вновь пытается меня отговорить от этой затеи, но я отмахиваюсь и захожу в вагон. И поезд почти сразу трогается. Что ж, это будет долгое путешествие.***
Опять Дом Правосудия, которые за столько лет совсем не изменился в лучшую сторону, а даже наоборот, стал обветшалым зданием, которое пора сносить к чертям. Меня отводят в мою комнату и сообщают, что через три часа начнется Жатва. Вообще, честно говоря, я против Голодных игр. За все это время столько погибло людей, а всё почему? Потому что правительство так наказывает Дистрикты за разгоревшуюся Революцию тогда, давно. Тринадцатый Дистрикт испепелили дотла в назидание за непослушание, а остальные участвуют в массовом убийстве. Ко мне робко стучат в комнату. — Открыто, — отвечаю я, распаковывая чемодан. — Пит, через десять минут обед, потом можешь вместе со мной посмотреть, как все подготавливается и потом сама Жатва. — говорит вошедшая в комнату Эффи. — И прошу тебя, не опаздывай. С этими словами, Мисс Манеры уходит прочь. Я наспех переодеваю дорожную одежду на джинсы и футболку, и отправляюсь вон из комнаты. Иду на запах еды и да, чутье меня не подвело. — На три минуты раньше, — сверившись с наручными часами, говорю я Бряк, которая уже сидит за столом в гордом одиночестве. Обед проходит намного скромнее, чем тогда, при награждение, но и этого вполне хватает, чтобы наесться. Дальше по плану у нас осмотр сцены и всей прилегающей территории для Жатвы. Не скрою, за эти почти три часа я устал и все время задавался вопросом, как Эффи на своих высоченных каблуках и в парике, под палящим солнцем и брусчатке еще не выдохлась, а ведь ей еще вести церемонию. Потихоньку площадь перед Домом Правосудия начала заполняться мальчиками и девочками, парнями и девушками от восьми до восемнадцать лет. Они испуганы, честно говоря, я тоже, и даже на мгновение пожалел, что приехал. — Так, Пит, прими душ и надень что-то более приличное и возвращайся. Твой стул вон там, крайний слева в тени, — командует Эффи и указывает на сцену. Почти бегом я возвращаюсь в свою комнату и выполняю указания Бряк. Думаю, что брюки песочного цвета и белая рубашка с коротким рукавом будет довольно приличным костюмом для этого мероприятия, а на ноги обуваю бежевые макасины. Вот и все. Снова кручусь около зеркала, только вот дипломатом не желаю быть, мои мечты примерно на уровне художника или пекарня, а почему нет? Я талантливый малый. Усмехнувшись своим мыслям я иду обратно. Эффи объясняет, что меня объявят и тогда я выйду на сцену, скажу какую-нибудь речь и сяду на место. — Стоп, я тут гость! — возражаю я, хотя для меня сказать пару напутственных слов — пустяк. — Ты думал тебя обойдут стороной, да тут телерепартеров больше, чем,на твоем дне рождения, — усмехается Эффи и выходит на сцену. Тут-то меня и охватывает паника, я за всеми делами совсем забыл, что приехал ради Китнисс. Господи, а вдруг я не успею с ней пообщаться, или она меня не узнает (что в принципе будет странно), или не захочет говорить? А если ее выберут? Мне дед ни за что в жизни не позволит поменять участника. За всеми мыслями с трудом улавливаю, что Эффи произнесла мое имя и довольно злобно смотрит на меня, отвернувшись от площади. Я спокойно выхожу на сцену и воздух из меня будто вышибают, я вижу ее, Китнисс. Ее черные волосы собраны назад, голубое, видимо, самое нарядное платье подпоясано атласным пояском. Она стоит в толпе девушек от пятнадцати до восемнадцати и посматривает то в одну сторону, то в другую. Подхожу к микрофону и начинаю говорить, как мне кажется, ободряющую речь, что в принципе неправильно, и параллельно пытаюсь уловить взгляд девушки. И да, у меня выходит. С одной стороны, в толпе девочек с восьми до четырнадцати стоит светловолосая девчушка с двумя косичками, в ней я узнаю ту малышку, что была на награждение и держала фото отца. А с другой стороны стоит парень, ему, наверное, лет восемнадцать и они очень похожи, я бы сказал, что они родственники. Он улыбается ей, а она ему в ответ, что меня выводит из себя и я поспешно заканчиваю свою речь и ухожу прочь со сцены. Следом Эффи объявляет ментора от Дистрикта — Хеймитч Эбернети. Эта пьянчуга никогда, никогда на свете не вытаскивает детей с игр живыми. Вот и сейчас, это отвратительное зрелище. Покачиваясь, норовя вот-вот упасть, Хеймитч поднимается на сцену и… Падает прям на площадь. Несколько миротворцев поднимают его в полной тишине и уносят с глаз долой. Вот и все, все на своих местах и начинается Жатва. — И пусть удача всегда будет с вами! По традиции девушки вперед, — верещит в микрофон Бряк и, цокая каблуками по сцене, идет к шару с бумажками, на которых написаны имена девочек и девушек. Долго роется рукой в бумажках и наконец выуживает одну. Все буквально замирают, кажется, что можно услышать как бьется сердце каждого. Но я смотрю на Китнисс, она заметно нервничает, теребя подол платья длинными пальцами. — Примроуз Эвердин, — объявляет Эффи, вернувшись на середину сцены. Да уж, чего-чего, а боязни сцены у нее нет. На экран выводят испуганное лицо сестренки Китнисс. Ее окружают два миротворца и уже начинают идти к сцене, подталкивая девочку вперед, раздается крик. — Нет, Прим, нет, — кричит Китнисс, отбиваясь от других миротворцев. — Стойте, я доброволец. Публика смотрит на нее, а у меня спирает в груди и невозможно дышать. Что же ты наделала? — Я доброволец! — повторяет девушка и бежит к сестре. Крепко обняв и что-то прошептав ей на ухо, она выходит на сцену. — Представься, душечка, — пищит Эффи. — Китнисс Эвердин, — отвечает спокойно девушка, но со спины видно, как она дрожит от испуга. — А теперь, мальчики, — все так-де восторженно говорит Бряк и идет к точно такому же шару с противоположной стороны, только с именами мальчиков. Опять долго, бесконечно долго. — Том Фрайт, — говорит Мисс манеры. Мужская часть довольно заметно выдыхает. А на сцене уже стоит парень, он явно не жилец на этом свете. Новобранцев ведут в Дом Правосудия, где им предстоит попрощаться с родными. А мне собрать вещи. Вот и все, не бывать счастью. Случилось страшное…