Волею судьбы.

Принц Конде*, облаченный в широкий коричневый халат, опоясанный витым серебряным шнуром, склонился к секретеру из черного дерева и достал из него несколько больших конвертов, запечатанных красным сургучом. В комнате за его спиной золотистым огоньком горел ночник, а на кровати, среди скомканных простыней со свисающими на пол кружевами, возлежала его любовница, герцогиня де Бофор, полностью обнаженная, если не считать легкой шали, накинутой ей на бедра. С беспечным видом она ела персики, вонзая в их сочную мякоть свои острые зубки, и едва ли удостоила взглядом смуглого монаха-итальянца, которого только что ввел в комнату угодливый до приторности лакей с рябым от оспы лицом. — Отец мой, — произнес принц, продолжая неторопливо перебирать бумаги в бюро, — вас прислал мессир Фуке? — Да, ваше высочество. Конде обернулся, и его резкий профиль, очертаниями напоминающий хищную птицу, отразился пугающей тенью на стене комнаты. Тень стремительно двинулась в сторону монаха и угрожающе нависла над ним. — Та вещь, о которой мы договаривались, у вас с собой, сеньор Экзили? — Вот она. Монах вынул из широкого рукава своей сутаны резной сандаловый ларец и приложил палец к какой-то завитушке. Крышка с щелчком отскочила, и жадному взору следящего за каждым его движением принца явился стеклянный пузырек, наполненный жидкостью ярко-зеленого цвета, покоящийся на белой атласной подушечке. Он взял его в руки и посмотрел на свет. — Осторожнее, ваше высочество, это римский купорос, — поспешил предупредить его отец Экзили. — Действует медленно, но наверняка. Я предпочел его сулеме, которая приводит к скорой смерти, всего через несколько часов. Из слов мессира Фуке я понял, что вы лично, как и ваши друзья, сочли бы нежелательным, чтобы у близких известной нам особы возникли подозрения. А этот состав вызовет недомогание, которое может продолжаться целую неделю, и смерть будет выглядеть вполне естественной, ну, скажем, от воспаления желудка из-за залежавшейся дичи или любой другой несвежей пищи. Недурно было бы подать этой особе к столу мидии, устрицы или еще какие-нибудь ракушки. Они иногда вызывают опасные для жизни отравления. Свалить на них внезапную смерть будет проще простого. — Благодарю вас, отец мой, за весьма ценные советы, — пробормотал принц Конде, не сводя глаз с изумрудного пузырька. — Хочу добавить, ваше высочество, что эта настойка хороша еще и тем, то она не имеет запаха и почти безвкусна. И если даже интересующая нас персона будет особенно придирчива к еде, то она сможет лишь упрекнуть повара за избыток специй. — Да вы ценнейший человек! — одобрительно произнес принц. Быстрым движением он взял с доски секретера запечатанные конверты, поставив на их место флакон со смертельным ядом. — Вот то, что я должен передать вам в обмен для мессира Фуке. В этом конверте находится письмо маркиза д’Окенкура, в этом — письмо мессира де Шаро, маркиза дю Плесси, маркизы дю Плесси, графини де Ришвиль, герцогини де Бофор, герцогини де Лонгвиль, а в этом, — он помахал в воздухе единственным незапечатанным конвертом, — мое. Достав оттуда листок бумаги, он начал читать вслух: «Я, нижеподписавшийся, Людовик II, принц Конде, заверяю мессира Фуке, что всегда буду верен только ему и никому другому, буду подчиняться только ему и никому другому, не делая ни для кого исключения, и обязуюсь предоставлять в его распоряжение мои города, укрепления и все прочее по первому его требованию. Залогом чему служит это письмо, которое написано и подписано собственноручно мной, по моей собственной воле, даже без каких-либо пожеланий с его стороны, ибо он с доверием отнесся к моему слову, которое я ему дал. Писано 20 сентября 1649 года». — Остальные письма будут у меня до полудня завтрашнего дня, составленные и подписанные по тому же образцу, — заключил он. — Думаю, ваш господин будет удовлетворен и докажет нам это на деле. — Можете не сомневаться, ваше высочество. А я, в таком случае, останусь под этой крышей, пока вы не передадите их мне, — отозвался монах. — И думаю, что было бы благоразумно запереть остальные письма в ларец, который я вам только что вручил. Замочек хорошо скрыт, и, как мне кажется, для них нет более надежного убежища, — Экзили приподнял шелковую подушечку, показав принцу, как подсунуть под нее компрометирующие письма. Едва монах ушел, принц Конде вновь откинул крышку ларца и с любопытством ребенка принялся изучать его содержимое. — Покажи, — шепотом попросила лежавшая на кровати женщина и протянула к нему тонкую, унизанную кольцами руку. Принц подошел к кровати, и они вдвоем стали разглядывать пузырек с зеленой жидкостью. — Кем станет королева-мать, лишившись своих сыновей? — вдруг задумчиво проговорил Конде. — Испанке не останется ничего другого, кроме как удалиться в монастырь и там оплакивать своих детей. — Отравить короля? — вздрогнув всем телом, спросила герцогиня, откидываясь на подушки и с тревогой глядя на принца. — Я думала, яд предназначался его высокопреосвященству кардиналу Мазарини…  — Нет, теперь его смерти нам будет недостаточно, слишком многое стоит на кону, — покачал головой Конде. — Да и подумаешь, король! Всего лишь красивый и чересчур застенчивый мальчик, не более. А для нас он — опасное препятствие, стоящее на пути к выполнению всех наших планов. И его младший брат, этот испорченный юнец, которому доставляет удовольствие переодеваться девчонкой и липнуть к мужчинам — разве его можно представить на троне? Нет, поверьте мне, моя дорогая, в лице принца Орлеанского**, который столь же безнравствен, сколь его брат Людовик XIII был добродетелен, мы получим именно такого короля, какой нам нужен. Он богат и бесхарактерен. Что нам еще желать? — принц встал, поставил ларец в секретер и, сунув ключик от него в карман халата, проговорил: — Мне кажется, настало время нам выйти к гостям. Скоро подадут ужин… Девочка, которая битый час сидела на карнизе снаружи за окном спальни и боялась даже вздохнуть лишний раз, чтобы не обнаружить свое присутствие, поспешно переступила босыми ногами назад, прячась в густые складки бархатной ночи, наполненные шепотом близкого леса, по которому гулял осенний ветер. До нее доносился лишь шелест шелка да время от времени проклятия его высочества в адрес нерасторопных слуг — принц Конде не отличался терпеливостью. Бездумно вглядываясь в темноту перед собой, она видела лицо своего надменного кузена Филиппа, жестокие насмешки которого привели ее сегодня на этот каменный карниз, опоясывающий второй этаж замка, где она отчаянно желала спрятаться от обидных слов, которыми ее осыпали дружки юного маркиза. — Расступитесь! Расступитесь! Друзья, представляю вам мою кузину, баронессу Унылого платья! При воспоминании об этом унижении ее снова окатывало горячей волной ненависти к Филиппу и мучительного стыда от невозможности дать ему достойный отпор. — Ха-ха-ха! Филипп, что за птицу ты нам привел? А ну-ка, мессиры, давайте тянуть жребий! Кто будет танцевать с этой пастушкой? Есть любители бурре? Уф!.. Уф!.. Уф!.. Дружный хохот пажей снова раздался у нее в ушах. Она вспомнила их наряды, скроенные по последней парижской моде, изысканные туалеты дам, сверкающих драгоценностями с головы до ног, и почувствовала, как ужасно выглядит в своем сером монастырском платье, которое казалось ей таким красивым еще несколько часов назад, когда она направлялась на этот обернувшийся для нее одним сплошным мучением праздник. Нет, никогда ей не удастся выглядеть столь же роскошно, никогда не получится так высокомерно смотреть, разговаривать тоненьким и кокетливым голоском, бросать томные взгляды из-под опущенных ресниц… Но тут девочка вдруг гордо вскинула голову и непокорно тряхнула пышными, распущенными по плечам светлыми волосами. Сегодня она может отомстить им всем! Судьба милостиво предоставила ей этот шанс, и она его не упустит. Осторожно заглянув в окно и обнаружив, что комната уже пуста, она тихонько приоткрыла створку и проскользнула внутрь. Босые ноги по щиколотку утонули в мягком ворсе ковра. Проворно вытащив из кармана халата, небрежно брошенного на спинку стула принцем, ключик, девочка отперла секретер и достала ларец, от которого исходил резкий, но приятный, чуть горьковатый запах. Заперев бюро и положив ключик на место, она, крепко прижимая к себе шкатулку, снова вылезла на карниз. Ее вдруг охватило безудержное веселье. Представив себе, какое лицо будет у принца Конде, когда он обнаружит исчезновение пузырька с зелёной жидкостью и писем, она улыбнулась. «Вы все будете дрожать от страха до конца своих дней, гадая, куда делся ларец с ядом и компрометирующие вас письма», — с удовлетворением подумала девочка. Она уже знала, где спрячет свою добычу. Миниатюрные башенки, которые итальянский архитектор некогда возвел по четырём углам замка, служили не более, чем украшением, но у них, на манер старинных крепостей, были бойницы и машикули. Внутри же они были полые, и в каждой имелось крохотное слуховое окошко. Засунув шкатулку в ближайшую к ней башенку, она спустилась вниз и не без труда отыскала свои туфли в мокрой от вечерней росы траве. Задрав голову вверх, девочка в последний раз взглянула на свой тайник: никому и в голову не придет искать ларец там! Обувшись и приведя в порядок платье, она быстрым шагом направилась обратно в замок. _________________________ * Людовик II де Бурбон, принц де Конде, известный под именем Великий Конде — полководец Франции, генералиссимус. Он возглавил Фронду принцев, намереваясь свергнуть кардинала Мазарини, и желал обратить свои немалые владения в независимое государство. Его ближайшим соратником стал его младший брат принц Конти. В сентябре 1651 года Луи Конде собрал на юге страны, в городе Бордо, дворянское ополчение, подчинил себе все южные провинции и намеревался захватить столицу Франции. Под его знамёна встало немало французских аристократов. Кроме того, Конде заключил союз с Испанией. ** Гастон Французский, герцог Орлеанский — французский принц крови, младший (третий) сын короля Франции Генриха IV Бурбона и Марии Медичи, брат короля Франции Людовика XIII и до рождения будущего короля Людовика XIV (1638) являлся престолонаследником. У Гастона были сложные отношения с венценосными братом и племянником. В 1630-е годы он поднимал против короля и фактического хозяина государства кардинала Ришелье мятеж в Лангедоке (1632), затем, будучи прощён, участвовал в заговоре Сен-Мара с целью сместить и убить Ришелье в 1642 году, избежал казни, но за это был лишён прав на регентство в случае смерти короля. После смерти брата в 1643 году был назначен наместником королевства (но регентшей стала вдова короля Анна Австрийская), командовал войсками государства против Испании. Однако в 1650-е годы, во время Фронды, постоянно переходил с одной стороны на другую. Мазарини приказал выслать его в Блуа, где Гастон и умер через семь лет после подавления Фронды принцев. Отец Анны Марии Луизы Орлеанской, герцогини де Монпансье.