Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Счастье — это то, что у тебя есть, но ты не можешь поверить, что оно существует. Древнеегипетское высказывание Зверски убитая Элрондом Фириэль была доброй и хорошо воспитанной женщиной, отличной женой своему мужу — однако все эти прекрасные качества имели бы значение, если бы Исилдуру в свое время было бы совершенно все равно, на ком жениться. Однако тот в глубине души, пусть даже на деле каждый его шаг и был подчинен куче условностей и неписаных правил, не относился к браку как к пустой формальности с целью произвести на свет наследников. Ему хотелось мечтать о настоящей любви, о такой, которую воспевали еще в древние времена, которая связывала Берена и Лютиэн, Туора и Идриль. В ожидании своей первой свадьбы Исилдур ощущал себя так, словно весь мир вокруг утратил краски, и ему хотелось, чтобы время шло как можно медленнее и день, когда ему придется навсегда соединить свою судьбу с жизнью безразличной ему девушки, как можно дольше не наступал. Теперь же он никак не мог дождаться этого торжественного момента. Встреча с Ирильдэ, которую он давно считал погибшей от рук морэдайн, сильно его обрадовала; вскоре после этого ему удалось найти и своего лучшего друга Валандура, который счастливо жил со своей молодой женой в одном из самых богатых городских кварталов. Теперь его давний товарищ выглядел довольным и уверенным в себе; он очень обрадовался, увидев Исилдура живым и здоровым. Выслушав рассказ о его злоключениях, он долго ужасался. — Не зря я думал, что ты намеренно все скрываешь… мне твой отец письмо от тебя показывал. — Так он все-таки его получил, — задумчиво ответил Исилдур. — Пойми, я просто не хотел никого пугать, всем и без меня будь здоров досталось. В ходе разговора он не мог не заметить, как сильно изменился Валандур: из его глаз исчезло уже ставшее привычным выражение неизбывной тоски. Сейчас перед ним стоял вполне довольный жизнью, уверенный и с надеждой смотрящий в будущее человек, который с гордостью и любовью рассказывал другу о жене и маленьком сыне и делился своими планами. — Еще пару лет назад я думал, что так и умру в одиночестве в пустом доме, но все буквально в одно мгновение так изменилось… знаешь, мы с женой тут пошли на рынок и там встретили твоего отца. Мы чуть было с ним не поругались, он меня начал отчитывать, словно я совершил невесть какое преступление. Спасибо Айор, она такой человек, что за словом в карман не лезет и быстро поставила его на место, когда он начал пороть всякую чушь. — Ну все как всегда, — Исилдура это не удивило, — мой отец своих привычек не изменил, я даже боюсь себе представить, что именно он тебе наговорил, когда узнал, что ты снова женился и что у тебя маленький ребенок. Скоро моя очередь, он и меня с грязью смешает. Валандур удивленно поднял брови. — Не смешает. — Почему ты так думаешь? Забыл, как мой отец себя в таких случаях ведет? — Пусть радуется, что ты вообще жив остался. Что значат все эти условности в сравнении с жизнью твоих близких? Его друг лишь опечаленно опустил голову, вспомнив более чем печальную участь Исилвэн, пострадавшей за чужую вину и чужое злодеяние. В то страшное время никто из родных и близких не пожелал ни заступиться за девушку, ни поддержать ее, ни оказать ей помощь. — Ты его плохо знаешь. — Да ладно тебе. Для родителей нет ничего дороже детей. Поверь мне, если бы с моим Орхальдором такое случилось, мне было бы на все плевать, лишь бы он был жив и здоров. — Это ты такой человек, — снова возразил Исилдур, — что пошел всему наперекор и женился второй раз. Мой отец никогда бы так не поступил. Для него то, что так принято, так надо и что все так делают, гораздо важнее его собственного счастья и даже благополучия близких. — Он просто не встретил тех, с кем можно было бы пойти наперекор всему, — предположил Валандур. — Мы-то с тобой это понимаем. Если бы я не встретил Айор, то сейчас продолжал бы влачить жалкое существование и тосковать о несбывшемся. — Да ты бы не просто тосковал о том, чего у тебя без нее никогда бы не было, ты бы попросту остался на пепелище своей прежней жизни. Хорошо, что тебе удалось этого избежать. — Если бы не удалось, я бы сейчас не жил, а существовал. Прямо мечта твоего отца. — Не бери в голову, он иногда сам не понимает, что говорит. Если бы ты не совершил то, за что он тебя так осуждает, тебя бы сейчас наверняка уже в живых не было. Ты себе не представляешь, в каком кошмаре я побывал. Там убивали всех. Наш общий друг Арандур погиб в числе первых. — Я принес в жертву — нет, это еще мягко сказано, я уничтожил все, чему меня учили с раннего детства, ради своего личного счастья. — Оно того стоило, — поддержал его Исилдур, который сейчас уже даже и думать не мог о том, как раньше жил без своей любимой. * Согласно местной традиции, свадебный наряд всегда выбирала себе сама новобрачная; при желании она, конечно, могла посоветоваться со своими родственниками или друзьями или прибегнуть к совету будущего мужа при выборе платья, но решающее слово всегда оставалось за невестой. Аллуа всегда умела выбирать красивые вещи, и когда в день свадьбы Исилдур проснулся с первыми лучами солнца, с нетерпением ожидая начала торжества, которое должно было состояться немного ранее полудня, еще до наступления сильной жары, то едва не потерял дар речи от восторга и изумления, увидев свою невесту — настолько прекрасна она была в своем тонком шелковом платье, расшитом золотыми и цветными нитями и украшенном узорами в виде диковинных птиц и цветов. Он подошел и порывисто схватил ее за руки. — Ты так прекрасна! Люблю тебя больше всего на свете! — Нравится? Люблю яркие цвета. — Очень! Ты восхитительна! Она не слишком часто видела своего любимого в таком восторге и хорошем настроении. Когда он посмотрел ей в глаза, у него возникло странное ощущение, будто он внезапно обрел что-то давно потерянное. — Единственное, чего я хочу в этой жизни — это быть с тобой. — Ты даже не представляешь, как я рада это слышать. * Утром в Валиноре Финдекано тоже встал практически с первыми лучами солнца. Ярко-синее небо за окном было чистым и гладким, словно туго натянутое полотно, видневшиеся вдалеке холмы были покрыты изумрудной травой. Он решил пойти прогуляться, про себя подумав, что даже в этом прекрасном краю ему очень не хватает двоюродного брата и лучшего друга Майтимо. Ну вот почему он возжелал, несмотря на все пережитое, все-таки остаться в Средиземье? Приведя в порядок свои роскошные волосы, эльф надел ярко-синюю тунику, расшитую серебряными узорами, и после этого покинул дом. Шум ветра и пение птиц наполняли его сердце радостью, и он в самом прекрасном настроении отправился бродить по тропинкам, как вдруг увидел, что прямо навстречу ему идет Манвэ в сопровождении своего старшего сына Эонвэ и еще нескольких приближенных рангом пониже. Заметив его, Финдекано посторонился — по всем правилам этикета ему полагалось приветствовать всемогущего Короля Мира со всем почтением, однако не успел он произнести ни единого подобающего случаю слова, как вдруг его левую щеку обожгла резкая боль. Он вздрогнул, не понимая, в чем дело и что происходит — первой мыслью было то, что он ненароком задел ветку придорожного дерева или внезапно поднялся ветер. — Мерзавец, — неожиданно услышал он голос Манвэ. — И папаша предателя, — злорадно поддакнул своему родителю Эонвэ. — Хотя он, поди, еще ничего не знает про подвиги сыночка-то своего ненаглядного. Тут Финдекано испугался не на шутку. Его единственный сын Эрейнион все еще жил в Средиземье, но с давних пор от него не было никаких вестей. Не так давно Манвэ бурно злорадствовал по поводу того, что Эрейнион вместе со своими друзьями-Верными вознамерился положить конец выходкам Саурона. Самозваный Король Мира очень надеялся чужими руками избавиться от строптивого племянника, однако больше речь об Эрейнионе и его союзниках не заходила, и Финдекано постепенно более-менее успокоился, решив, что его сын выиграл войну и все обошлось. Однако теперь что-то было не так, и он не мог понять, что именно — ведь обычно Манвэ всегда был с ним добр и приветлив! — Что такое? — проговорил эльф, чувствуя, что его голос с трудом ему повинуется. — Что с Эрейнионом? Где мой сын? — Предатель он, сыночек твой обожаемый, — с противным ехидством пропел Эонвэ. — Что вы такое говорите? Этого не может быть, это какая-то глупая ошибка! — Это не ошибка, а ты воспитал никуда не годного мерзавца, — негодовал Манвэ. — Мало мне было одного выродка в лице отродья моего старшего братца, так твой составил ему компанию. Финдекано побелел. Судя по всему, его единственный сын был в плену у Врага. — Скоро я отправлю туда своих посланников, — пообещал Манвэ. — Пусть привезут твоего гаденыша сюда, а уж я с ним здесь разберусь. — Я не верю. Мой сын не мог такого сделать… — Не мог, но сделал. — Пожалуйста, повелитель, — взмолился Финдекано, — я уверен, что Эрейнион на такое не способен. Наверняка его заставили. Вы же сами знаете, какой Майрон злодей и мерзавец. — Не напоминай мне о нем, — Манвэ скрипнул зубами, с трудом сдерживая ярость. — Эрейнион не способен на что-то дурное. Он мой сын, и я хорошо его знаю. Если вы привезете его сюда, позвольте мне поговорить с ним. Я уверен, что это либо какая-то досадная ошибка, либо его заставили. — Путаться с подручными Врага его тоже заставили? Финдекано посмотрел на Манвэ с недоумением. — По-моему, это все-таки какая-то ошибка или чья-то грязная ложь. Мой сын на такое не способен. — А если способен, то ты тоже в ответе за его деяния, ты же его таким воспитал. Будь на месте Финдекано его лучший друг Майтимо, дело бы не кончилось столь мирно, поскольку ни Феанаро, ни его сыновья никогда не давали себя в обиду, но в памяти старшего сына Нолофинвэ еще были живы картины того, что не столь давно произошло с самонадеянным Амандилом, который не послушал доброго совета не ездить в опасное место. Однако Финдекано счел за благо промолчать и проглотить обиду: он все-таки опасался того, что Эрейнион в большой беде и что его сыну может понадобиться помощь. * Элендил тоже проснулся на рассвете того дня с весьма странными чувствами и мыслями. С одной стороны, сегодня он был приглашен на большой праздник, все-таки речь шла о свадьбе его единственного сына, с другой — его не покидало ощущение неправильности и недопустимости происходящего. Безусловно, он чувствовал облегчение от осознания того, что Исилдур жив и здоров, но тем не менее его смущало то, свидетелем какого непотребства ему сегодня предстояло стать. С раннего детства он жил в окружении множества неписаных правил, которые даже не были связаны с законами государства, но были прочно впаяны в сознание людей, и никому не приходило в голову их нарушить — и вовсе не потому, что за это его бы посадили в тюрьму или заставили бы заплатить крупный штраф, а просто потому, что это было столь же немыслимо, как восход солнца на севере или бегающие по лесу рыбы. Никому не пришло бы в голову вот так вот взять и по собственной прихоти вступить во второй брак, даже сам Финвэ в давние времена просил на это позволения у великих Валар. Речи же о том, чтобы жить с кем-то вне брака, как с законным мужем или женой, не было вообще. Однако делать было нечего, сын, не посчитавшись ни с кем и ни с чем, просто поставил всех перед свершившимся фактом, и не явиться на торжество, пусть и откровенно нечестивое в его понимании, для Элендила было по правилам привычного ему с детства этикета верхом неприличия. Сам он, как и многие поколения его предков, всегда был для всех образцом разумных суждений и правильных поступков. Муж в его понимании был обязан любить жену, а жена — мужа, и он не мог осознать, как может быть иначе. Он считал, что выбрал Исилдуру в жены хорошую и достойную девушку из уважаемой приличной семьи с безупречной репутацией. Любой мужчина был бы рад иметь такую супругу, тем более что Фириэль еще и родила своему мужу четверых сыновей, однако неблагодарному и своенравному Исилдуру вечно хотелось непонятно чего. И чем ему не угодила такая замечательная женщина, как его законная жена? Недаром кто-то из его старших родичей говорил, что любовь — это всего лишь иллюзия, мираж, способный погубить человека, тогда как разумный союз с достойным мужчиной или женщиной никогда не нанесет никому вреда. Однажды он попытался образумить Исилдура, но тот лишь усмехнулся и возразил: — В чем смысл исполнения долга, если твое сердце остается пустым? Потом он начал рассуждать о любви и приводить в пример древние легенды о Берене и Лютиэн или других людей и эльфов, чья жизнь была образцом самоотверженных чувств, на что отец назвал его глупым мечтателем и посоветовал перестать витать в облаках. — Размахнулся. То Берен и Лютиэн, а мы-то кто. Ты должен понимать, что у каждого из нас в мире есть свое место, и сойти с него еще сложнее, чем времени повернуть вспять. Исилдур на это ничего не ответил, но по выражению его лица было понятно, что он не собирается прислушиваться к наставлениям отца. Элендил еще немного поразмышлял о том, что упустил в воспитании старшего сына, а потом начал собираться: солнце было уже высоко, а опаздывать, как всем известно, неприлично. И ведь вроде бы он всегда был своим детям хорошим отцом и желал им добра! В какой момент все пошло не так? Он сам не осознавал, что когда-то давно, еще в раннем детстве, у него тоже были свои желания и мечты, но он рос в приличной добропорядочной семье, где каждый шаг подчинялся сотням правил, условностей и предписаний, и все его попытки от них отступить были уничтожены в зародыше. Теперь его самого возмущало и злило своеволие и, как он полагал, непонимание и черная неблагодарность сына. Все примеры древности, о которых говорил Исилдур, ни в чем его не убеждали — он относился к ним как к счастливым исключениям, которые подтверждают правило, но уж никак не могут служить образцом для обычных людей — ведь если какой-то единственный везунчик упал в горах в пропасть и остался жив и невредим, да еще и нашел на дне мешок с сокровищами, не отменяет того, что другие, с кем случилось то же самое, разбились насмерть, и от них не осталось ни косточек, ни мокрого места. * Праздник удался на славу и продолжался до позднего вечера. Хотя родичи невесты выставили самые что ни на есть изысканные угощения и напитки, Элендилу торжество не казалось веселым. Он говорил подобающие случаю слова, но выглядел при этом скорее растерянным и смущенным. Исилдур снисходительно усмехался речам отца и поглядывал на свою жену с нескрываемым вожделением. Однако в какой-то момент Элендил все-таки не выдержал — виной тому, как подумал он сам, был Валандур, который вместе со своей новой женой поднял довольно-таки провокационный и нелепый, с точки зрения отца жениха, тост. — Нам бы хотелось пожелать счастья нашим лучшим друзьям, — провозгласила Айор, — которые сами нашли свое счастье и помогли нам найти свое. — Если бы не Исилдур… — попытался поддержать ее муж. — Если бы не он, ты бы не осрамил доброе имя своего рода развратом, — почти презрительно бросил отец жениха. — Да что бы сказал твой покойный отец, если бы узнал, что ты взял в жены женщину из… Келебримбор, который до той поры скромно сидел среди гостей, резко поднялся со своего места, черный капюшон, обычно скрывавший его изуродованное лицо, слетел с его головы. — Слушай, не умничал бы, если не можешь сказать ничего здравого. В то время, когда в Ханатте уже были города и процветало торговое дело, а на востоке существовала высокоразвитая медицина, ваши предки не знали, что такое баня, и продавали своих детей в рабство дортонионским оркам за жбан можжевеловой водки, чему я сам был свидетелем. А еще ваши дальние родственнички пытались лечить заболевших младенцев какими-то мерзкими настойками на пепле ежей и мышей. И это вы называете высокой культурой? Тоже мне, высшая раса — сборище уродов!!! Я бы на твоем месте радовался, придурок, — глаза внука Феанаро горели гневом, — что мой единственный сын чудом остался жив, да еще и женится по любви на такой прекрасной женщине, а ты вместо того, чтобы благодарить судьбу, ведешь себя с ним так, словно он тебе не самый родной человек, а враг заклятый! Говоришь своему сыну и другим людям гадости и не краснеешь! Стыда и совести у тебя нет! Элендил пристыженно опустил глаза, отвернулся и до конца вечера больше не произнес ни слова.