Маленький зайчонок

      Мечты, такие невероятно легкие, будто переливающиеся причудливыми витиеватыми узорами в теплом солнечном свете мыльные пузырики, которые так любят пускать маленькие дети, и приторно сладкие, подобно огромным клубам воздушной сахарной ваты, что продается в парках аттракционов. Они резво цепляются друг за дружку, складываются невесомой утренней дымкой в прекрасные картины, чтобы показать абсолютно идеальный новый мир, где ты, широко раскинув руки, паришь, рассекая пушистые облака, вольной птицей, а потом… начинают постепенно тускнеть от студеного колючего ветра настоящего, медленно распадаются, осыпаясь увядшими ссохшимися лепестками сожалений, оставив после себя лишь пыль далеких воспоминаний прошлого.       Они умирают молодыми, а вместе с ними и какая-то часть прежнего тебя.       Я прекрасно знаю, какого это – отчетливо чувствую сейчас внутри самой себя, как постепенно рушится то, к чему так долго стремилась, пока на место чудесных грез монолитом уверенно встают четыре темных голых опротивевших стены, в которых я заперта вот уже которые сутки подряд, где единственным развлечением является бессмысленное разглядывание в окне этого проклятого итальянского городка, изо дня в день нещадно жарившегося под беспощадным южным солнцем.       Иронично. Невыносимое удушающее пекло Вольтеры, сравнимое, наверное, лишь с жаровнями Ада, - «потрясающее» место для утраты последних крупиц веры.       « - Оставь надежду, всяк сюда входящий.       - Без проблем. Уже».       - Мина, - Челси, приход которой я даже не заметила, полностью погрузившись глубоко в себя, аккуратно ставит поднос с едой на прикроватную тумбочку и совсем бесшумно подходит, останавливаясь рядом, - Что-то случилось?       А того, что уже тут происходит со мной, не достаточно, Челси? Или ты считаешь, что это в расчет не берется? А, может, я вообще должна, обливаясь слезами безграничного счастья, денно и нощно благодарить судьбу за предоставленный шанс? Только вот шанс на что? На собственную смерть? Большое спасибо, но у меня как бы были немного другие планы на ближайшие лет так пятьдесят.       - Нет, просто задумалась, - мне не хочется делиться с ней своими переживаниями, не покидающими голову ни на секунду, не хочется рассказывать что-то личное и почти что сокровенное тому, кого спокойно без всяких преувеличений могу назвать угрозой, даже независимо от того, что пока она относилась ко мне только с добротой.       Только вот подлинная ли эта доброта или хорошо разыгрываемый спектакль, в котором мне отвели пока что совсем неясно какую именно роль? По правде говоря, я больше склоняюсь ко второму варианту.       - Ты можешь рассказать мне, - она мягко касается моих волос, как-то успокаивающе перебирая их, аккуратно пропускает сквозь ледяные пальцы, как порой делала моя мама, и это почему-то странно путает мысли, напускает на них какую-то сизую вязкую дымку, из которой так трудно выбраться, словно запутался в неприятной липкой паутине, а Челси ненавязчиво продолжает: - Можешь довериться мне. Я не желаю тебе зла, Мина.       Ее полные чувственные губы трогает ласковая прекрасная, как, впрочем, все в этой девушке, улыбка, но вот до необычных пугающих насыщенно-алых глаз она так и не доходит, что и развеивает на миг окутавший сознание плотный густой туман.       - Все в порядке, - поднимаюсь с подоконника, немного отходя в сторону, тем самым пресекая любые ее дальнейшие прикосновения, и внимательно наблюдаю за тем, как всего на краткое мгновение ее взгляд становится растерянным и… тут же сменяется на привычный участливый, - Тебе не о чем беспокоиться.       Мне это напоминает игру: все здесь виртуозно притворяются теми, кем на самом деле не являются, надежно пряча истинную, в большинстве случаев уродливую, сущность, и единственный вариант выйти пусть не победителем в этой бесконечной партии, а хотя бы выжившим, - подстраиваться под существующие правила, изо дня в день приспосабливаться и мимикрировать, ни на секунду не забывая о своей главной цели, пока это не станет способом жизни, войдя в привычку.       - Что ж, как скажешь, - пожимает она покатыми изящными плечами, разворачиваясь к выходу из комнаты, - Но, если что, я всегда готова выслушать.       - Буду знать.       И, кажется, мы обе прекрасно понимаем, что никаких разговоров по душам не предвидится, но продолжаем не показывать вида и строить из себя: я – смиренную «гостью», покорно ожидающую смертельного приговора и ни разу не помышляющую о том, как бы сбежать из собственной темницы, она – заботливую сиделку, что пытается скрасить мне проведенное здесь время и стать добрым другом.       Как же жалко, должно быть, это выглядит.       * * *       Окончательное разрушение привычного мира, надежда на возвращение к которому все еще теплилась крохотным робким огоньком где-то внутри меня, ознаменовалось омерзительным пробирающим до дрожи ощущением медленно скользящего густыми чернильными каплями липкого мрака по позвоночнику, уверенно проникая под кожу ледяными колючими ниточками вязкой словно трясина голодной тьмы, что могла принадлежать лишь одному существу в этом проклятом месте.       - Идем, крошка-зайчонок, - вибрирующе пророкотал совсем рядом столь ненавистный низковатый голос, пустив неприятные мурашки по телу, и жадные испепеляющие касания глянцевой черноты, исходящей от него смертельно опасными затягивающими волнами, почувствовались еще ближе, - Владыки ждут тебя.       Бледные тонкие губы Деметрия растягиваются в неестественном хищном не предвещающем ничего хорошего подобии улыбки, что неприятно искажает заостренные черты идеального мужского лица, делая его еще более опасным, а внутри все будто неожиданно замирает на мгновение от гнетущего чувства глухого необъяснимого отчаяния, бьющегося крохотной птичкой где-то на краю сознания. Его цепкие опасно прищуренные глаза с жадностью следят за каждым моим вздохом, судорожно вырывающимся из груди приглушенным свистом от накатывающего ужаса, за каждым движением, приближающем меня к неизбежному, и нестерпимый голод этого дикого взгляда чувствуется столь явственно, что хочется сорваться и убежать отсюда как можно дальше, - жаль, правда, что это будет совершенно бесполезно и вызовет, в лучшем случае, издевательские смешки над глупостью жалкого испуганного человека. Что будет со мной при противоположном раскладе даже думать не стоит, поэтому без лишних и никому ненужных сейчас сопротивлений следую за изредка оборачивающимся в мою сторону вампиром, пытаясь хотя бы ради себя самой казаться не такой запуганной (правда, что-то подсказывает, выходит довольно-таки скверно).       - Добро пожаловать, моя дорогая! – резко взметнувшись с величественного трона, буквально пропел тот, кого Челси в недавнем разговоре обозначила как Владыку Аро, и первозданная тьма, похожая на безграничную черную дыру, пожирающую все на своем пути, истошно завизжав, двинулась в мою сторону вместе с ним подобно мантии, - Мы так ждали тебя.       Десятки алых демонских глаз пронзали со всех сторон – Боже мой, сколько же их здесь! – теперь я и правда чувствовала себя глупым трусливым зайцем, которого окружила стая оголодавших до безумия чудовищ. Наверное, идея сигануть из того чертового окна была не такой уж и бредовой, как представлялась изначально, но шанс проверить это безнадежно упущен, а впереди уже, нетерпеливо расхаживая туда-сюда разъяренным зверем, поджидало что-то столь ужасающе темное, что внутри все леденело от пробирающего до костей страха и подкрадывающегося понимания предстоящей боли.       - Время пришло, - всего два слова, сказанные с каким-то отдающим налетом безумия предвкушением, каких-то жалких два слова, разлетевшихся по сводчатому залу слабым почти незаметным эхом, вынесли мне смертный приговор, разом лишив даже призрачной надежды на то, что все когда-нибудь будет хорошо, пригвоздили намертво к месту, не давая пошевелиться, и остались мерзким сводящим с ума звоном в ушах, - Алек…       Вот и все.       По сути, я была еще совсем ребенком. Ребенком, что в своей только начинающейся жизни так много всего не успел увидеть, не успел попробовать, не успел сказать, - меня в одночасье лишили этой возможности, когда над головой стремительно сомкнулся купол тьмы, оставляя одиноко парить в непроглядной бездне, будто в невесомости, где не существовало ничего: ни звуков, ни красок, ни ощущений, ни запахов – я, потерянная и совершенно беспомощная, осталась один на один с самой собой.       * * *       - Владыки…….зовут…..       Матовая пустота, царившая вокруг столь долго, неожиданно резко разлетелась вдребезги миллионами огненных осколков, что разом впились в тело, пронзая его насквозь невыносимым жаром, вырвавшимся вместе с надсадным полузадушенным хрипом, оставаясь на губах тонким сероватым кружевом пепла. Я не могла нормально вздохнуть, чувствуя, как ребра сжимают невидимые тиски адского пламени, с ревом бьющегося где-то внутри, металась из стороны в сторону, мучаясь в жуткой агонии, пыталась, насколько это было возможным, сжаться в клубок, хватаясь за голову, которая пульсировала с каждой секундой все больше, лишь бы эта пытка хоть на самую малость стала терпимее, буквально горела заживо, кое-как подтянув сведенные судорогой ноги к груди, с силой вцепившись онемевшими пальцами себе в волосы, чувствуя, как проворные глянцевые щупальца мрака постепенно опутывают каждую клеточку, и не могла ничего с этим сделать.       - Так странно, - знакомый низковатый рокот коснулся уха, заставляя сильнее зажмурить застеленные мутной пеленой глаза, разлился по венам колючей дрожью, осторожно очертил каждый позвонок, пока расползающаяся вязкая словно трясина чернота проникала все глубже, становясь частью меня, - Твой запах почти что не поменялся, - мягкий раздавшийся совсем рядом смешок резанул слух, порождая новый приступ невыносимой боли, скрутившей тело раскаленным спазмом, и я сдавленно замычала сквозь крепко стиснутые зубы, - Тише-тише. Совсем скоро все закончится.       Даже в предсмертных муках, яростно выжигающих тело изнутри, его липкая изголодавшаяся тьма не желала оставлять меня, продолжая неустанно преследовать, а рядом не было никого, кто мог бы защитить. Она окружала со всех сторон, возводя незаметное переливающееся полотно смертельной ловушки, подбиралась настолько близко, что я чувствовала ее ледяное жаждущее дыхание на своих губах, аккуратно забиралась тонкими нитями под кожу, тесно переплетаясь с телом подобно ядовитому плющу, и вдруг… неожиданно, в последний раз ласково мазнув по щеке, замерла.       Все было кончено.