Цветы на пепелище

Микаса шипит дикой кошкой, сжимая кулаки и прикрывая глаза, сидя на постели и ожидая, пока капрал зашьет ей плечо. - Мы на войне! - она в бешенстве впивается пальцами в простыню, рвя тонкую ткань. - Мы на чертовой войне! Я здесь не девушка! Я - боец! Тут мой пол значения не имеет! У меня руки в крови... По локоть в крови, своей и чужой. У меня шрамы по всему телу и не сходящие никогда синяки, - она скалится, зная, что Леви не видно выражения ее лица. - У меня товарищи на руках умирали, я столько костров погребальных видела, что сбилась со счета... - азиатка закусывает губу сильно, до крови, морщась от ощущения чужих пальцев на ране. - Я умру почти наверняка... Как и жила умру: в пасти титана, в грязи и крови... - Так говоришь, будто этого хочешь... Будто хочешь быть бесполой машиной для убийства... - мужчина наносит последние стежки, крепко удерживая супругу на месте. - Не поверишь, не хочу, - она надломлено ухмыляется. - Будто хочешь крови на руках и новых погребальных костров. - Не хочу. Больше всего хочу залезть под душ и скрести себя мочалкой до тех пор, пока не отмоюсь, вот только вряд ли я отмоюсь от этой крови когда-нибудь... - Будто хочешь умереть, - горящего огнем плеча касаются прохладные губы, посылая дрожь по телу. - Жить хочу, больше всего на свете... - Микаса почти безумно улыбается, откидывая голову назад и позволяя коротким волосами скользнуть по спине и шее. - Солнце видеть каждый день, гулять босиком по траве... Хочу, чтобы можно было проснуться и никуда не спешить, поваляться в кровати, а потом пойти в лес за ягодами... Чтобы можно было вдыхать запах хвои и сырой земли... - по щекам все быстрее и быстрее текут слезы, во рту железный привкус крови из прокушенной губы - она впервые за последние годы позволяет себе просто подумать, допустить саму возможность, что когда-нибудь все это у нее будет. Она давно оставила эти мысли, выбросила из головы, думая лишь о сегодняшнем дне, потому что это слишком больно, слишком мучительно, потому что она знает, насколько это будет тяжело - начать жить простой человеческой жизнью. Потому что она знает, насколько она сломана. - Значит, все так и будет, - озвучивает Леви ее мысли, обнимает Аккерман поперек живота, кладя подбородок на здоровое плечо, и смотрит туда же, куда и она. На белое простое платье без рукавов и с широким подолом и соломенную шляпу с голубой лентой. Подарок на ее день рождения. Она не просила... Она никогда и ничего не просила, кроме еды, но это было нормально и понятно, это осталось с ней еще с того времени, как она вместе с Йегером и Арлертом осталась без родителей и голодала дни напролет. Микаса отвыкла от простых радостей жизни, отвыкла от счастья, от возможности попросить что-нибудь или купить самой понравившуюся вещь. И глядя на легкое летнее платье, капрал обещает себе, что он научит ее, поможет ей вспомнить. Обещает себе, что его Микаса, его дорогая любимая Микаса сможет когда-нибудь принимать в подарок не только новые лезвия или несколько пар носков, но и такие вот простые вещи, которые у нее непременно были бы, будь их мир хоть чуточку лучше.