Цветы на пепелище

Леви очень давно не испытывал столь сильного страха, с тех самых пор, как готовил фиктивную смерть для Фарлана и Изабель. Тогда сердце так же стучало, а в ночь смерти старой боевой подруги, точно так же било с перебоями. Что-то должно было произойти, на душе было неспокойно. Он схватился рукой за рубашку на уровне груди, оттягивая ее, облегчая дыхание. Они быстро поняли, что именно произошло, и от этого стало лишь страшнее. Титаны, точно так же, как и пять лет назад, проломили стену. Стену, на которой как раз сегодня дежурил последний набор кадетов. Капрал еще никогда не передвигался так быстро, он гнал и гнал вперед лошадь, не обращая ни на что внимания, убивал всех попадающихся под руку титанов, словно стараясь отомстить… Стена была уже закрыта огромным камнем, когда они возвратились. Сотни погибших, тысячи раненых, несколько кадетов не выжило. И Леви метался среди них, добивая последних, стараясь выместить всю свою ярость и безнадежность, тяжелым осадком оседающую в душе. Эрвин потом говорил, что еще никогда не видел вечно холодного солдата таким живым… Он смутно помнил, что именно тогда происходило, только холод в груди и привычная кровавая корка на лезвиях мечей. А потом… Он искал ее, кажется, нашел, ворвался в передвижную палатку медицинской помощи, не обращая внимания на крики и возмущения Ханджи, дернул занавеску, увидев Микасу. Живую, настоящую Микасу, в одном спортивном бюстгалтере и брюках, с обработанными руками, ожоги на которых останутся на всю жизнь как напоминание, с перевязанным плечом. Грязную, измазанную в крови и чем-то еще, с бледным до синевы лицом и живыми глазами. Глазами, в которых уже привычно плескалось расплавленное золото восходящего солнца. И она улыбнулась, пытаясь сдержать слезы, закусила дрожащую губу… Потопталась мгновение и бросилась ему на шею, крепко сжимая рубашку, уткнувшись в шею холодным мокрым носом и тихо шмыгая. Кажется, Ханджи, стоявшая у входа, потеряла дар речи, может, еще пара медсестер, но ему было все равно. Он просто прижимал к себе самое дорогое существо, легко сжимая руки на плечах, чтобы не потревожить раны, перебирая короткие пряди волос. - Ну, что ты, что ты, Микаса, - капрал опустил подбородок на ее голову. – Не плачь, все закончилось. И сам себе повторял то же самое, потому что руки все еще дрожали, ноги подгибались, как после первого убийства, сердце билось слишком быстро и неровно, будто пытаясь выскочить из груди. Голова кружилась от потери крови, а может… Может, от свежего запаха соленого ветра и пряного аромата леса, исходящего от прижавшейся к нему девушки. Все же, я люблю тебя, Микаса Аккерман…