Attention Whore

Марк кусает щёки изнутри, стараясь утихомирить гулко стучащее сердце и перестать дрожать точно осиновый лист. Но ему, в конце концов, пока всего семнадцать и прямо сейчас он совершает самую большую ошибку в своей жизни. Кожа у Донхёка очень мягкая. Марк в очередной раз обращает на это внимание, когда аккуратно берет Донхёка за запястье и делает ещё шаг вперед. Донхёк хмурится и кусает губы, но он не способен сделать и шагу назад, потому что лопатки и без того упираются в стену, а стать меньше как-то совсем не получается. Марк надеется лишь на то, что и не хочется. Марк целует Донхёка. Выходит скомкано и неуклюже. Марк несколько раз до этого целовал девочек, заводя на каникулах курортные романы, но никогда ещё у него так не тряслись колени и не потели ладошки, соскальзывая с аккуратного, но вполне мальчишеского запястья, за которое Марк пытается держаться как за спасательный круг. Донхёк закрывает глаза. Марк слышит, как замирает дыхание Донхёка, как он пытается вздохнуть, но, отзываясь на неловкий поцелуй, не может протолкнуть в дрожащие лёгкие и глотка воздуха. У Марка и самого с трудом получается дышать, особенно потому, что губы у Донхёка хоть и искусанные, но мягкие и горячие, а щека полыхает под пальцами Марка огненным румянцем. И Донхёк совсем перестаёт быть Донхёком, который грубит и издевается, колется и кусается. Марк видит за трепетом длинных ресниц чувственного, отзывчивого подростка. Совсем такого же, как и он сам. Марку не удаётся пропихнуть через сжатое горло слова «Ты мне нравишься», когда он отстраняется, чтобы вздохнуть наконец. У Марка кружится голова и безумно стучит сердце в груди, норовя проломить клетку рёбер и вывалиться всем по-детски трепетным к ногам Донхёка. Марку не удаётся примириться с собственными чувствами и в конце концов капитулировать перед не поддающимся игнорированию притяжением. Донхёк медленно хлопает ресницами пару раз прежде чем сфокусировать пьяный от эмоций взгляд и в секунду снова очерстветь, загрубеть, ощетиниться, стать самим собой. Он не грубит даже, просто забирает руку, лишая Марка ощущения контроля над ситуацией, и по стеночке отходит в сторону, чтобы потом, не дрогнув и не ускорив от испуга шаг, скрыться за дверями в холл, оставив Марка с горьким комом в горле и всё ещё подрагивающими руками. Марк чувствует себя опустошённым. Он разворачивается к стене спиной и съезжает вниз по ней, зарываясь всё ещё влажными ладонями в волосы и отчаянно их ероша, уничижая себя за слабость и нерешительность. Не то чтобы Марк на что-то рассчитывал или рассчитывает, просто Донхёк умеет целоваться, а Марк не тот, на кого обращён восхищённый взор, и всё же именно под руками Марка здесь и сейчас Донхёк был разогретым между пальцев пластилином, готовым принять любую заданную форму. Марк полагает, что упустил свой, вероятно, единственный шанс. В коридоре едва светло от закатных сумерек и Марк с каждой потраченной минутой всё хуже видит план эвакуации на стене напротив. Ему кажется, что точно так же в полной тьме скрываются его рассудок и здравый смысл. Он всё же говорит заветные слова пустой галерее, расчерченной на прямоугольники сумрака рамами окон, и устало вздыхает, осознавая всю бессмысленность собственных поступков. Он подходит к Донхёку на шаг, тот отходит на два. Марк, кажется, не знает движений этого странного вальса.