Серая мышка Скамандер

Насторожица впервые дала о себе знать, когда Альфис вышла во двор за ведром дождевой воды для лунтелят по просьбе папы. Он был слишком занят, чтобы выйти вместе с ней, но тревожить кого-то ещё из-за такой ерунды не хотелось, ведь надо было всего-то дойти до сарая и обратно, дело трех минут. Девушка стояла у сарая, спиной к воротам во двор, и искала подходящий бочонок или другую посудину, чтобы поставить что-нибудь вместо ведра, которое она забирала. Пока она устанавливала новый сосуд ровнее, на груди зашевелилось что-то, чего она поначалу и не заметила. Лишь потом, уже замерев, Альфис поняла, что теплый кулон елозит по коже, пытаясь прорваться сквозь кофту. Она вытащила украшение наружу, раскрыла ладонь, затаив дыхание. Насторожица повернулась острым концом, указывая ей на грудь. Альфис резко обернулась, и заметила, как за воротами мелькнула синяя мантия. Мракоборец. Сперва девушка отнесла ведро воды отцу, а на выходе из чемодана обнаружила в отцовском кабинете маму, которая стояла у раскрытого окна и читала письмо. Маленькая пушистая сова, прикрыв глаза, пряталась у нее на плече. — Мам, я там… — Альфис немного замялась, не зная, может ли беспокоить свою мать. Та вскинула на нее глаза, прислушиваясь с интересом. К чему было утаивать от нее это? К тому же, это лишь мракоборец. — Я, когда на дворе была, заметила за воротами мракоборца. Он за мной смотрел. Я не разглядела его лица. Почему он вышел из убежища? Разве не боится, что его заметят? — Это был не просто мракоборец, моя дорогая, — улыбнулась Тина. — Это мистер Уркхарт, мой заместитель. Хотел зайти к нам на чай, обсудить со мной кое-какие дела, и вот, — она потрясла запиской, — прислал мне просьбу встретиться с ним снаружи по делам, раз уж с нашего дома лишний раз лучше не снимать защиту. Не выйдешь вместе со мной, чтобы встретить его? Альфис кивнула. Она отряхнула по пути свое пальто, чтобы не показаться неопрятной, и даже пригладила волнистые волосы. Впрочем, из-за моросящего дождя пряди все равно снова завились, став похожими на баранью шерсть. Мама выпрямилась, приобрела важный вид, несмотря на то, что волосы у нее были распущены, и на плечах у нее был домашний плащ вместо мантии мракоборцев со значком главы отдела. Мистер Уркхарт снова подошел к воротам, снимая с головы большой капюшон. Вблизи он казался не таким уж и молодым, в уголках глаз были заметны маленькие морщины. И, тем не менее, он был таким же статным и энергичным. — Миссис Скамандер, — он пожал руку женщине. — Мисс Скамандер, — затем пожал руку ее дочери. Почти так же твердо, как мужчине. Альфис даже едва растерялась от такого напора, хотя сама была далеко не робкой. — Мистер Уркхарт, — девушка кивнула ему в ответ. — Сейчас можно обойтись без официоза, — Порпентина вздохнула. — Ты уже видел мою дочь прежде, но я все равно представлю ее, как положено. Альфис, это Элфинстоун, мой заместитель, я рассказывала тебе про него. Очень хороший человек и просто отличный мракоборец. А это моя дочь, она уже давно хочет стать мракоборцем, у нее для этого есть выдающиеся качества. И, кстати, она тебя заметила первым, еще до того, как мне пришло твое послание. Что должно было встревожить тебя так сильно, чтобы ты перестал прятаться? — На самом деле, ничего серьезного, — Элфинстоун покачал головой, засунув руки в карманы. — Мистер Ск… то есть, Тесей хотел придти, чтобы сообщить, что званого ужина не будет. Он втянулся в какое-то ужасно срочное дело на западной морской границе, и вернется в Лондон только завтра. — То есть… — Тина нахмурилась. — Постой, не будет? То есть, не переносится, а сразу не будет? Альфис увидела на мамином лице недовольство. Что-то гораздо большее стояло за этим, чем просто переживание из-за какого-то ужина, если на него, конечно, не приглашена сама Госпожа Министр. Но, если бы так и было, Тина обязательно рассказала бы своей семье об этом. — Так точно, — поджав губы, кивнул Уркхарт. — И не спрашивай меня, почему. Я там ничего не решаю. Тесей завтра перенесется по сети сразу в Министерство, там и решите свою семейную проблему. Просто у него не осталось времени на письмо, а мне как раз нужно навестить отряд в соседнем графстве, вот я и заскочил к вам, чтобы передать лично. Уверен, он бы все равно не написал подробнее, чем я рассказал. — Спасибо, Элфинстоун, — кивнула Порпентина. — Большое спасибо. — Пустяки, — Уркхарт, внимательно заглянув к ней в лицо даже с каким-то сочувствием, кивнул. Вроде как, он не переживал из-за этого ужина. Так с чего бы ему сочувствовать? Альфис что-то перестала понимать, в чем состояла настоящая суть разговора. — Пойдем, милая, — Тина повела ее обратно на участок. Когда они оказались за барьером, уже почти у самого порога девушка спросила свою мать: — В чем дело? Что за званный ужин? Мама не ответила, пока они не зашли домой и не закрыли за собой дверь. — Шифр, — коротко произнесла она, а потом, повесив пальто, повернулась к дочери. — Мы с твоим отцом брали специальное разрешение на наложение особой защиты, у него есть свой срок. И вот теперь его, оказывается, нельзя продлить. Вернее, продлить-то можно, но нам отказали в продлении. Видимо, мракоборцы, патрулирующие окрестность, не заметили ничего, что может угрожать нашим жизням. Альфис теперь тоже нахмурилась. — Но как же те удары по барьерам? — Видимо, это была проверка. Но мне, почему-то, до сих пор не доложили о ней, хотя должны были, даже если она была тайной. Меня должны были оповестить хотя бы после нее. Завтра я поговорю с Тесеем, а пока пойду и расскажу твоему отцу. Сидя на диване, девушка проследила, как мать торопливо поднимается наверх, затем услышала хлопок двери в кабинет. Еще секунду Альфис молча негодовала, но потом резво поднялась на ноги и побежала в свою комнату. Джоны там не было. Это избавляло девушку от необходимости придумать оправдание, которое помогло бы выпроводить его наружу на некоторое время. Зато Говард все еще варил зелье для проявки, из-за которого здесь было ужасно душно. Диана в сарафане без рукавов с огромной осторожностью разрезала пленку магловским ножом для конвертов. Вот от этой суеты Альфис и сбежала к отцу, чтобы не ворчать и не слышать в свой адрес советы уйти отсюда (из ее же комнаты!) на время проявки колдографий. — Прервитесь на секундочку, потому что у меня есть новости! — воскликнула она. Гов, посмотрев на нее и убедившись, что кузина настроена крайне серьезно, убавил огонь под котлом, и кивнул Диане. Она не спеша отодвинула пленку и накрыла ее плотной тканью. Альфис не знала даже, куда ей тут присесть, ведь кузен и подруга изменили ее комнату до неузнаваемости. Некоторую мебель сдвинули, окна закрыли плотными шторами, вытащенными из сундука бабушки Горы. На полу была расстелена клеенка, смазанная несгораемым лаком, а на ней и была установлена маленькая жаровня с котлом. За письменным столом работала Диана. Все остальные поверхности и даже стены были завешены разной тканью, какую только удалось найти. И, предугадав крики кузины, Говард наложил на стену, где висели портреты всего их рода, защитное заклинание. Барьер едва мерцал в свете огня из-под котла. В общем, девушка так никуда и не села. Она рассказала то, что ей удалось узнать, так и стоя у входа. Конечно, это взволновало и Говарда, и Диану. — Министерство же не без причин нам отказало в продлении лицензии, — вздохнул Говард. — Альф, я знаю, ты уверена, что чиновники нас принижают, но ведь мракоборцы дежурят тут уже — сколько? — не одну неделю, и так до сих пор не нашли серьезной причины, по которой родовая защита может понадобиться. Осторожность, это, конечно, хорошо, но не стоит… — Волю паранойе давать, — Альфис кивнула. Она и не ожидала, что Гов ее поймет. В конце концов, он же не знал о записках Барни, и не знал, что тот, вроде как, попытался их предупредить. Альф взглянула на Диану, надеясь отыскать понимание хоть в ее лице и… нашла смятение. Диана поглядывала на Гова, все еще сидя за столом, и хмурясь. — Диана… — прошептала Скамандер. Подруга перевела на нее смущенный взгляд. Она же боялась Темных волшебников, и тут получила сообщение от Барни. Альфис не совсем понимала, как она вообще может сомневаться. — Альф, не сердись, — Гов подошел к ней ближе. — Я знаю, у тебя есть поводы сомневаться в Министерстве, и есть поводы бояться. — Я же не за себя боюсь, и не за себя волнуюсь, Гов! — Альфис вздохнула. — Если бы не я… Она подумала о Барни, который совался на людные улицы, чтобы передать им весточку, подумала о Джоне, который готов был побежать в необитаемую рощу, навстречу возможной опасности, когда к его проснувшимся силам некоторые проявляли нездоровый интерес, подумала также о Чемпионате Мира, где она была беспомощна, когда за ее братом шли люди со скрытыми лицами, подумала и о Непростительных заклинаниях в стенах школы, о той попытке все прекратить одной дуэлью, после чего на ее спине остались тонкие белые полосы неизлечимых шрамов, несмотря на все старания мадам Менен. Альфис вышла из комнаты, и направилась туда, где никто не смог бы ее найти и услышать — в папин чемодан. Она спустилась, как можно ниже, и спряталась в пустом загоне, где раньше жили Абраксанские кони. Девушка вытащила Насторожицу из-под кофты, чтобы убедиться, что никто не смотрит за ней исподтишка. Кулон не шевельнулся. Он, нагретый теплом ее тела, лежал в ладони, сияя в тусклом свете из коридора. — Барни… Кто знал, что так будет? — спросила Альфис, скорее, у самой себя, чем у далекого юноши. Она и не знала точно, о чем именно спрашивает. Вся ее жизнь была полна недоразумений, неудач и ошибок, к которым она была причастна, в которых могла винить лишь себя. И вот сейчас… Говард был прав. Может быть, это просто ее паранойя снова дала о себе знать. Стоило хоть раз в жизни положиться не на себя, а на взрослых людей, потому что, когда она брала дело в свои руки, ничем хорошим это не заканчивалось. Она столько всего разрушила, сколько разочарований принесла своей семье и своим друзьям… Дала уйти своему самому лучшему другу. Может быть, стоило самой уйти из Хогвартса, то есть, просто не вернуться после шестого курса? Папу выгнали, но он сумел найти работу. Он упорно старался, прежде чем занять пост в Министерстве, выпустил свою книгу, подружился с профессором Дамблдором. Конечно, он говорил об обществе, в которое ей будет трудно вернуться, если ее выгонят, но она ведь сама выберет уйти из него. Раньше она кричала, что ей такого общества не нужно, а теперь просто подумала, что уйдет оттуда, потому что это именно ей не стоит к такому обществу принадлежать. Да, звучало хорошо. Она могла уехать в Америку, к тете Куинни. В новой стране было бы не так много проблем… Но она не могла бросить семью. Хотя бы, пока не вырастет Джона. Альфис откинулась на стену и прикрыла глаза. Не стоило ей так переживать, это было вредно. Она не успела додумать свою мысль, потому что в загон ворвался Китч, с тяжелым дыханием бросившись ей в ноги. Альфис обняла пса с улыбкой, чувствуя себя немного лучше. Нет, она не уедет. Не оставит школу. Не станет бунтовать. Она просто… положится на других. Молча. Беспрекословно. Может быть, ее страхи и плохие предчувствия — вовсе не провидение. Ей стоит просто переждать все это. Она заведет календарь и будет зачеркивать дни красным карандашом, как в одиннадцать лет. — Милая моя псина… Китч довольно зарычал, когда она почесала ему пузо. С ним будет легче. Может быть, она будет почаще выгуливать свою собаку. Возьмется за учебу, потому что во втором семестре было много самостоятельных работ, с которыми ей не разобраться, если она позволит себе отвлечься. Да, вспомнит о том, что ей шестнадцать, и что она просто юная волшебница, у которой есть простые проблемы. И что ей эти школьные портреты сделают, что ей Диппет предъявит? Каждый раз, когда ей будет тошно от того, какой серой мышкой она станет, надо будет вспомнить, что это стоит того, что Диппет позлится, ожидая от нее шалости, которую никогда не дождется. — Альфис? — мамин голос заставил ее поднять взгляд. — Меня потеряли? — спокойно спросила девушка, прижав к себе шишугу. Порпентина села рядом, окидывая ее беспокойным взглядом. На уровне груди ее глаза задержались, сначала с любопытством, а потом с сожалением оглядывая Насторожицу. Альфис очнулась слишком поздно, а потом торопливо спрятала кулон под кофту. Мама знала. Конечно, дочь ей не рассказывала, но она откуда-то узнала сама. Наверное, тоже видела те воспоминания о бое с Барни, услышала про Насторожицу оттуда. Девушка отвела взгляд и вздохнула, потом получила «поцелуй» в виде слюнявого шершавого языка, от души скользнувшего по ее щеке. — Ну, буйный мальчик, лежать… — буркнула она псу. — Милая, нам нужно поговорить, — Тина взяла ее за руку. — Хоть и трудно, хоть и не хочется, но разговаривать необходимо. Альфис кивнула, поджав губы, стараясь не поддаваться недовольству. Это же была мама. Она понимала ее, по крайней мере, пыталась, и не ее вина была в том, что дочь не всегда желала делиться тайнами. — Я рассказала Говарду, — призналась она. — И он сказал, что у Министерства наверняка есть повод так делать, причем веский. Я слишком помешалась на осторожности. Он, конечно, этого не говорил, но хотел сказать, а я просто поняла, и теперь думаю, что он прав. — Где-то, наверное, упала звезда, если ты признаешь правоту Говарда, — в мамином голосе послышалась улыбка. Альфис улыбнулась тоже, поглядывая на мать. И, все же, они обе знали, что это уже не такая уж смешная шутка, потому что поводов для нее почти не осталось. Говард вырос, возмужал и, в какой-то степени, поумнел. Он стал достаточно проворным и смекалистым для того, чтобы не пропасть в Министерстве, а теперь и достаточно дисциплинированным, а ведь и года в Академии не проучился. Он размышлял и высказывал разумные мысли, к которым, хотя бы гипотетически, можно было прислушаться. — А если серьезно, нет ничего плохого в том, что ты всегда настороже. Самые лучшие и живучие мракоборцы всегда ко всему готовы… — Мам. Альфис вздохнула и сгорбилась, вцепившись в шерсть пса, который покорно лег у ее коленей. — Я не знаю, стоит ли мне становиться мракоборцем… Мне кажется, я больше не хочу. Мама, ожидаемо, наклонилась и положила руки ей на спину, пытаясь утешить. — Мам, нет, я долго думала об этом, — продолжила Альфис. — Я пойду в Академию, но не знаю, стану ли я мракоборцем после этого. То есть, я хочу противостоять Темной магии и помогать волшебникам, но я не умею делать это правильно, это же очевидно. — Тебя там научат. Видишь же, у Говарда получается. — Говард никогда в себе не сомневался. Он родился и вырос мракоборцем, как дядя Тесей. И Говард, какой бы занозой ни был, никогда не лез в пекло, если знал, что не сможет справиться с ним. Он — горячая голова и хороший солдат, благородный и верный своим убеждениям. А я из-за какого-то мальчишки, который меня бросил умирающей, бросилась в дуэль с четырьмя слизеринцами. И, что еще хуже, я бы еще раз так поступила, если бы за это меня из школы не выгнали. Стиснув челюсти, Альфис уткнулась лицом в лоб Китча, чтобы, если она все же расплачется, слезы скрылись бы в шерсти собаки. Одной тайной между ней и мамой стало меньше, и в этот раз будь, что будет. — Прости, мам, но я не мракоборец. И не магозоолог. И даже не пекарь. Хотя мне хотелось бы заниматься чем-то таким, я для этого не подхожу. И что мне остается делать, я не знаю. Может быть, потом пойму. — У всех бывает такой период, — Тина снова взяла ее за руку. — Некоторые люди и в тридцать не знают, что хотят делать в этой жизни. Говард тоже пробовал колдографией заниматься, прежде чем окончательно понять, кем он хочет быть. А твое время может придти позднее. И вовсе не обязательно идти по моим или папиным стопам, или даже по стопам тети Куинни. Кем бы ты ни захотела стать, мы все тебя поймем. Какая разница, что это будет, если тебе это понравится? Мама с улыбкой поцеловала ее в лоб. — А вот о любви разговор отдельный. Она с таким трудом завоевывается, а вот сердце разбивается очень быстро и легко. Но потом ты сможешь найти по-настоящему своего человека, и поймешь, что все другое, что тебе когда-то казалось вечной любовью, было просто чепухой. — У вас с папой было иначе, — Альфис нахмурилась. — О, нет, у нас все было точно так же. До встречи с твоим папой я не знала, что такое настоящая любовь. Может быть, я слишком яростно отрицаю и слишком сильно ворчу на него, но он прав в том, что я была жуткой карьеристкой. И влюблялась я только в таких же людей — тех, кого волновала только работа, и кто не мог рассмотреть меня вне стен Аврората. В конце концов, один из таких людей, один из моих начальников, кем я восхищалась и кого очень хотела восхитить, оказался втянут в дело с Грин-Де-Вальдом, и так уж получилось, Грин-Де-Вальд прятался под его личиной. Мне пришлось драться с ним, мне пришлось переступить через себя. Прямо как тебе. Порпентина провела пальцем по ее веснушчатой щеке, глядя прямо в широко раскрытые глаза, смотрящие на нее пораженно. — И попутно я убеждалась, что есть другие мужчины, ничем не хуже этих, с которыми я работала. С тех пор, как мои родители покинули нас с Куинни, никто не заботился обо мне так трепетно, как твой папа. И никто, кроме него, не любил меня просто так, за то, какой я являюсь, без всех этих попыток доказать что-то. А у папы была немного другая история. Уверена, он не будет на меня обижен за то, что я расскажу ее. В маминых глазах внезапно появилась бесконечная грусть и тоска, морщины в уголках глаз глубже врезались в ее кожу. — Еще в юности он был влюблен в девочку — Литу Лейстрендж. Они оба выделялись среди своих ровесников в Хогвартсе, оба по разным причинам. Твой папа всегда был удивительным, и тогда его совсем никто не мог понять. Альфис это знала и без мамы. Она помнила тоску в голосе папы, когда он говорил о Хогвартсе. Помнила, с какой теплотой он отзывался об учебе, о родных стенах факультетской гостиной, Большого зала, кабинетов, о шотландских просторах, но не о людях, если не считать профессора Дамблдора. Папа никому и никогда не хотел причинить вреда, он только заботился о живых существах, он с детства был добрейшим из людей. И вот выяснялось, что была такая же девочка, никем не понятая. Но у нее же была такая громкая фамилия! Неужели она не была на Слизерине? Неужели у нее не было друзей там или за пределами школы? Сумасшедшие волшебники из другой известной чистокровной семьи сломали жизнь их семье, они убили папиного отца, а он был влюблен в девочку из другого темного рода! Как же такое могло получиться? — На семье Литы лежал злой рок. Ее отец был жестоким человеком, он не любил ни своих жен, ни свою дочь, но любил своего маленького сына. Но, так как он нажил себе много врагов, то отослал любимого ребенка за океан вместе с Литой и служанкой. В пути случилась катастрофа, корабль затонул, и по совершенной случайности, по глупости маленькой Литы, ее маленький брат, совсем младенец, погиб. Ее отец совсем отстранился от нее, а она осталась одна во всем мире со своим страхом и чувством вины. Она была очень храброй, я видела это, и слышала рассказы твоего папы. Она никогда не уходила от боя, никогда не оставляла безнаказанными всякие нападки в свой адрес, и потому у нее было много проблем. Ни в школе, ни дома ее не любили, и только твой папа, которому не за что было ее винить и обзывать, сблизился с ней. Они практически взрослели вместе, но потом Лита снова впуталась во что-то, отомстила кому-то, используя одно из животных твоего папы, а он взял вину на себя. — Так это из-за нее его выгнали из школы! — воскликнула Альфис, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Еще секунду назад она до смерти жалела Литу, а теперь просто возненавидела ее. — Она предала его! Она использовала его! — Звучит знакомо, верно? — Тихо спросила мама. Альфис тут же закрыла рот, а потом, опустив голову, начала спешно и со стыдом вытирать слезы, которые ручьями полились по щекам. Было так стыдно признавать это в очередной раз, думать о том, как Барни, которому она доверяла больше, чем кому-либо, столь бессердечно оставил ее. Лицо горело от стыда, ведь никогда в жизни она не позволяла кому-то так с собой поступить, и не была таким человеком, который поставит привязанность выше долга, но вот она сидела здесь, тряслась от слез и ничего не могла поделать, потому что она жалела Барнабаса, и все еще на него надеялась. — Поплачь, милая. Плачь, сколько угодно, — мама прижала ее к своей груди. — Папа тоже был разбит. Он никогда больше не доверял людям, за редким исключением. Но такое уж у него доброе сердце, что Литу он простил, а как же иначе? И любил ее все время до той самый поры, как попал в Нью-Йорк и познакомился со мной. Мы были знакомы так мало, но пережили так много, прежде чем он уехал обратно в Британию и долго мне писал. — А потом в каком-то глупом журнале написали, что он женится, я помню, — выдохнула Альфис, еще вздрагивая, но уже успокаиваясь. — И написали, что он женится именно на Лите Лестрейндж. Я успела кое-что узнать о ней, например, как сильно Ньют был к ней привязан. После этого между нами были недомолвки, ты знаешь, но потом, когда мы встретились лично в другой раз, в другое опасное время, я поняла, что он появился в Париже не ради Литы, которая тогда тоже была там. Он прибыл ради меня, можешь ли поверить? Все это время, с тех пор, как мы разлучились в моем родном Нью-Йорке, он думал обо мне, хотя Лита, конечно, осталась ему дорога. И я тоже думала о твоем папе, даже когда была очень на него зла. Я просто уже не могла ни в кого влюбиться, я всегда тянулась к нему, хотя и пыталась отвязаться от этого чувства, но это же твой папа. Нет в мире никого поразительнее него. И когда-нибудь ты найдешь человека, которого тоже будешь считать самым поразительным, и который будет считать поразительной тебя. Который сможет ради тебя пересечь океан, какая бы разруха не царила вокруг. Альфис не могла себе представить такого человека. Она попыталась, подумала о том, кто ворвется в ее жизнь, кто будет противоположен ей, кто с интересом будет ее слушать, кто будет защищать ее, хранить ее тайны и доверять ей свою жизнь, но перед глазами, как назло, появилось бледное лицо, на котором воцарились темные задумчивые глаза и выразительные брови, над которыми были блестящие волосы цвета воронового крыла, переливающиеся тем же цветом. — И никогда не думай, что твоя жизнь на этом закончена. Тебя ждет столько сюрпризов, дорогая, — ласково шепнула ей Тина. — Спасибо, мам, — шепнула девушка в ответ. Теплые мамины объятия и ее мягкие обещания, которым Альфис без всяких сомнений верила, заставили ее почувствовать себя так легко. Спустя все это время, пройдя через эти секреты, позволив себе высказаться и выплакаться, девушка подумала, что она должна делать так чаще — говорить с мамой. А потом их обеих нашел Джона, у которого на каждом плече сидело по одному сниджеру. Он очень удивился, увидев сестру в слезах, так что пришлось поспешно взять себя в руки и уйти из брошенного загона. К сожалению, они не договорили о том, что будет дальше: как им обходиться без барьера, и что если кто-то все же пожелает к ним прорваться. А еще Альфис была близка к тому, чтобы рассказать маме о посланиях от Барни, но ничего не рассказала, и так не спросила про его отца. Она хотела сделать это позже, и это удалось сделать совершенно внезапно, совсем не так, как она ожидала. Почти что на ночь глядя дядя Тесей с большой срочностью прибыл к ним вместе с женой, и, так как их никто не ждал, как минимум, до послезавтра, то вышли сумбурные поздние посиделки со взрослой невеселой темой. Бабушка Дианы поняла, что в этом разговоре им места не будет, так что под предлогом подготовки ко сну ушла вместе со своей внучкой, любезно прихватив с собой Джону, ничуть не выражая обиды. Она, наоборот, смотрела на них понимающе и даже с тоской. Были ли у Шадисов такие серьезные семейные советы? Наверняка они собирались вместе по каждому пустяку, ведь не была на свете семьи дружнее. Они наверняка вместе обдумывали свои маршруты для путешествий, распределяли обязанности и… — Спокойной ночи, — выдохнул Говард, медленно поднимаясь. Альфис поняла, что опять задремала, ведь довольно сильно устала за сегодняшний день, так что сейчас пропустила почти половину разговора мимо ушей. Все-таки, всякие фамилии и чины часто мелькали в речи взрослых, и на этом было трудно сосредоточиться. Она только поняла, что барьер с их дома и впрямь снимают, ничего с этим поделать нельзя, и что, по результатам каких-то там проверок территория их поселения считается безопасной. Как бы сильно ее это ни тревожило, хотелось лечь спать, но сначала — убрать кавардак, царящий в гостиной. Папа отправился к себе в чемодан, мама проводила Роджера и Арабеллу, Говард на кухне говорил со своей мамой по поводу учебы. Так они и остались в гостиной вдвоем — Альфис и ее дядя, который начал собираться, чтобы через камин попасть к себе домой, в Лондон, и, наконец, лечь спать. Племянница сняла с вешалки и подала ему мантию, Тесей с растерянностью принял ее. Еще секунду они стояли напротив друг друга, не глядя друг другу в глаза. — Говард мне говорил, — начал дядя неловко, — что ты проявляешь сильное беспокойство о благополучии семьи. И ты уже учишься накладывать на участок защитные заклинания. А еще Порпентина посвящает тебя в наши планы. — Мне скоро исполнится семнадцать. И у меня есть определенные обязанности, — ответила Альфис. Дядя, как ей показалось, снова немного опешил. — Мне необычно слышать о том, какой ответственной ты стала, — сказал он, наконец. Альфис уже почувствовала раздражение. Сказалась усталость, а еще она подумала, будто бы он ожидал от нее безответственности, считая ее шалопайкой, как дедушка Роджер когда-то. Тесей всегда судил людей строго, даже самых близких. Словно заметив перемену в ее настроении, он добавил: — Я имею в виду, ты повзрослела слишком быстро. Хоть я и не видел тебя часто, но я могу судить об этом из рассказов Ньюта и Тины. Хоть мы и живем в спокойные времена, ты многое успела пережить. Спокойные времена… Альфис едва покачала головой, сильно хмурясь. Какие же это спокойные времена? — Тебе сообщают о ходе расследования по поводу того мальчишки или по поводу покушения на тебя на четвертом курсе? — вдруг спросил дядя. — Нет, — ответила девушка, вскинув голову. — А много стало известно? — На самом деле, совсем недавно кое-что случилось. Мы с твоей мамой выходили на поимку лично. Она не рассказала тебе? Альфис покачала головой. Может быть, мама забыла, или никак не знала, как начать, или просто случая не пришлось. — Профессор Диппет ничего не сообщает тебе? — уточнил Тесей. — Профессор Диппет опасается лишний раз разговаривать со мной, — с еле сдерживаемой злостью ответила Альфис. — Я у него под особым наблюдением. Хотя в какой-то степени она была уверена, что директор поступает так просто из вредности. — Так что за новости насчет Бар… Роджерса? — спросила она. — И что там о покушении? Дело так и висит? — В виновники пока записали Роджерса, следователь думает, что он мог долгое время играть в дружбу с тобой ради получения информации для отца. Альфис отвела взгляд, с обидой думая, что он ведь так уже делал. Он признался ей в этом, но потом они даже вместе придумывали, что писать Сэмюэлю, а затем Барни отказался от этой идеи вовсе, и все… казалось, наладилось. Может быть, он притворялся все это время. Притворялся, когда заботился о ней, когда признавался в любви, когда утешал ее и Диану в трудную минуту. Может быть, он продолжал быть шпионом каждую секунду, а потом просто не выдержал, не пожелал притворяться дальше, потому что не мог уже терпеть ее общество. — Мы подключили к розыску французских коллег, потому что он вполне мог пересечь Ла-Манш, — продолжил дядя. — Но совсем недавно, ноября двадцать первого, если я правильно помню, он появился на южной границе Эссекса почти что без всякой маскировки, и один из волшебников узнал его по ориентировке, поэтому о нем быстро сообщили в Министерство. Целый отряд примчался за ним, и мы с Тиной тоже, потому что она считала, что сможет поговорить с ним и убедить его сдаться в случае переговоров. Мы видели его в лицо, практически схватили его, но он воспользовался этой новой шутилкой, которой торгуют в лавках антиквара, Перуанским порошком, и испарился. Мы засекли след трансгрессии, но на месте, куда он трансгрессировал, его уже не удалось найти. Так что достоверно известно, что он все еще на Британской территории. Вообще-то, он весьма сильный волшебник для своего возраста, раз уже научился трансгрессировать, но, полагаю, это не такое уж и большое открытие, если помнить, что он успешно обучился основам беспалочковой магии. Альфис едва кивала в ответ на эти замечания, а затем нашла в себе силы посмотреть в лицо дяде. — Большое спасибо, что рассказали мне, — тихо ответила она. — Ты должна знать, я думаю, — кивнул Тесей. — Но мы вот уже месяц уверенно стоим на границах Англии и Уэльса, как сухопутных, так и морских. За последние годы ни одному беглецу не удавалось уйти из-под нашего окружения, и он исключением не станет. Так что бояться тебе не стоит. Дядя мягко похлопал ее по плечу, а Альфис промолчала, опасаясь, как бы он не понял, что она боится вовсе не того, что Барнабас останется на свободе. Следующие дни дома проходили странно. По крайней мере, Альфис себя так точно ощущала, потому что она не знала, что ей думать после получения таких новостей, и с кем ей этими новостями поделиться. Родители стали все чаще пропадать на работе, Говарду она не хотела больше рассказывать ничего о своих чувствах, а с Дианой, как бы грустно не было это признавать, тоже не стоило сейчас говорить об этом, когда она все чаще прислушивалась к Гову. Да и не было у нее времени на такие разговоры, когда почти что каждый день они оба, Шадис со Скамандером, пропадали то в таверне в магловском поселении, то на туманном побережье, то в комнате Альфис, все еще занимаясь колдографиями. Изгнанная из собственной комнаты, но не имеющая права выйти из дома, и не обладающая возможностью поделиться своими бедами хоть с кем-то, девушка часто оказывалась в папином старом чемодане, помогая Джоне с животными, которых здесь становилось все больше и больше. Она говорила с Китчем, со Сниффлом, с Дженсом, да с кем угодно, кто мог сидеть молча и слушать ее, но чувство тревоги не пропадало. Оно только нарастало с каждым днем. До отъезда в Хогвартс осталось несколько дней, когда Диана и Говард наконец освободили ее комнату от проявляющих зелий и темных тряпок с клеенками, а также расставили мебель по местам. Гов все ворчал, что старые бабушкины сундуки тяжелые, и надо бы в них разобраться. Альфис ворчливо посоветовала ему держаться от вещей подальше, потому что Говард мог ненароком выкинуть что-нибудь дорогое, и принялась за разборы вековых сокровищ сама. Она на целый день оказалась в прошлом семьи вместе с Джоной, которой вызвался ей помогать, и от чьей помощи было просто невозможно отказаться. Он вел себя очень послушно и прилежно, только задавал много вопросов про ту или иную вещь, да относил Роджеру или Арабелле кое-какие вещи по поручению сестры. В сундуке нашлись кое-какие рамки для новых семейных фотографий на стену, вязаные салфетки, две из которых пришлись по душе миссис Шадис, очень старые домашние сарафаны, которые можно было бы отнести в Косой Переулок и продать если не в магазин подержанных вещей, то хотя бы в лавку антиквара, как предложил Говард. Еще нашлись шкатулки с письмами от дальних родственников, которые Альфис оставила папе, некоторые дамские украшения, которые девушка отложила для мамы, и всякие мелочи со своими историями. — Что это, Альфи? — спросил у нее Джона в бесчисленный раз. Девушка повернулась и нашла у него в руках карманные часы с едва помятой крышкой, на которой красивые узоры гравировки складывались в изображение китайского дракона. Конечно, цепочки у часов не было, циферблат пожелтел и стрелки не шли, но сам корпус блестел начищенным серебром без единого темного пятнышка. До того это была красивая вещица, что и Альфис не устояла перед тем, чтобы подержать ее в руках. Под крышкой она нашла надпись, всего четыре выгравированных инициала — «ДАКС». «Джона Скамандер», сообразила она, вспомнив подпись на фотографии прадедушки. — Я такие часы видел у папы, — заметил брат. — Это часы твоего прадедушки, в честь которого мы с мамой и папой тебя назвали, — с улыбкой ответила Альфис. — Его тоже звали Джона. — Ух ты! — мальчик впился восторженным взглядом в найденную им вещь. — Можно я их возьму себе? — Они не ходят. То есть, время не показывают, — с легкой грустью поведала девушка. — Ну можно я их все ррравно себе возьму? — жалобным тоном попросил Джона. — Папа мне их починит и я их буду носить с собой, как он. И буду смотррреть вррремя. Альфис улыбнулась, потому что Джона еще не разбирался в часах и минутах, просто у папы была привычка заглядывать в свои карманные часы время от времени, а Джона иногда до крайности хотел походить на него, в чем иногда не было ничего плохого. — Хорошо. Оставь себе и подожди, когда вернется папа. Только это не игрушка, а очень важная вещь. Она была очень дорога нашей бабушке, и всем остальным тоже очень дорога. Ее нельзя потерять, с ней надо обращаться очень аккуратно, понятно? — Понятно, — кивнул мальчик, а затем выбежал из комнаты. — Гов, посмотррри, что у меня теперррь есть! Вздохнув, Альфис окинула взглядом порядком опустевший старый сундук, а затем осторожно опустила тяжелую крышку.