Серая мышка Скамандер

Альфис в последнее время часто думала, что ж случится с ней и ее семьей, если пропадет ее папа. Она не могла даже представить, как отец сможет быть похищен и исчезнет из ее жизни. Не могла представить, потому что этого просто напросто не могло случиться. Для начала, потому что он был хорошим воином. Да, все видели его нестандартным волшебником, но многие не знали или не помнили, каким выдающимся бойцом он был. Победил Грин-Де-Вальда, а до этого тысячу раз сражался с опасными контрабандистами в одиночку. Ньют Скамандер приручил самых опасных животных мира и выжил в схватках с самыми опасными колдунами, так что попытаться похитить его было бы, так скажем, глупо. И все же, если бы это произошло, то что бы случилось? Мама сошла бы с ума, определенно. Она бы подняла на уши каждого мракоборца, самолично искала бы мужа, даже если бы ее помощь была бесполезной. Их квартира в Лондоне опустела бы, папин старый подвал для животных пришел бы в полное запустение. Особняк в Дорсете стал бы еще просторнее и тише, потому что не было бы рокота зверей, не было бы кипящих пахучих папиных зелий и не было бы Джоны, который бегал за отцом по следам. О, бедный Джона. Он бы плакал днями напролет. Вся его нынешняя жизнь, каждый миг и каждая мысль была связана с папой, ведь они были ужасно похожи — до безумия любили животных. Старички ослабли бы — они не смогут пережить еще одну потерю в семье. Дядя Тесей затерялся бы в поисках брата, и не возвращался бы домой. Его жена была бы вынуждена ухаживать за всеми членами семьи, а она, пусть и была хорошим человеком, не смогла бы правильно помочь всем родным так, как они в этом нуждались. Говард затих бы снова и не отходил бы от своей кузины, а она… Она сама не знала, что с ней случиться. Но в своем уме она бы не осталась точно. Примеряя эту страшную ситуацию на себя, представить чувства Барни было проще, вот только с ним все было куда ужаснее — у него больше никого не было. Не было того, кто с остервенением искал бы его отца, не было и тех, кто ждал бы его дома. Не было никого, кто позаботится об их лавке и квартире (стала бы горничная работать задаром?). Был только он — одинокий, бессильный и беспомощный. И можно было только удивляться силе его воли. Альфис хотела всегда быть рядом и жалеть, она знала, что ему хочется спрятаться ото всех, как он делал раньше, и просто получить утешение и поддержку, но Роджерс не позволял. Нет, он не хотел говорить об этом, не хотел видеть жалость. Он не хотел уединяться где-то и не хотел больше показывать своих чувств, просто потому что боялся дать им волю. С головой уйдя в учебу, Барни никого к себе не подпускал и не хотел думать ни о чем, кроме учебы. По крайней мере, так это смотрелось со стороны. — Уход в работу — хороший способ спастись от стресса, к тому же нам всем стоит подумать об экзаменах, — напомнила Минерва, когда сестры Грин попытались расспросить Альфис по этому поводу. И Скамандер в первый раз была благодарна соседке за очередное нудное замечание, ведь иначе она бы разругалась с девчонками в хлам — нервы и без того были ни к черту. — Барнабас поступает очень разумно, и вы могли бы последовать его примеру вместо того, чтобы задавать ненужные вопросы. Скамандер не могла спать ночами из-за этого. Ее близкий друг отстранялся от всего мира, избегал собственных страхов и эмоций, и поэтому был самым одиноким человеком на земле. А она, его близкая подруга, не знала, чем может помочь. Все, что ей пришло в голову, она предложила не сразу. Искала момент и подходящие слова. — Кхм, я тут подумала… — сказала Альфис однажды, когда уже почти наступил апрель. Барни поднял на нее уставший бесстрастный взгляд, заставив стушеваться еще сильнее. — Мы оба знаем, что твоего отца найдут, рано или поздно, — прежде чем Роджерс успел прекратить разговор, гриффиндорка схватила его за руку. — Но, если это займет какую-то часть лета, ты можешь пожить у нас, в Дорсете или в Лондоне, если хочешь быть ближе к Косому Переулку. Один ты жить не можешь, но в приюте тебе никто не позволит оказаться… — Если до лета не найдут, тогда и подумаем, что делать, — Барнабас быстро убрал свою руку и отошел от нее быстрее, чем обычно. Скамандер понимала, как сильно ему неприятен этот разговор. Но то, как он теперь держался с ней, понемногу разбивало ее сердце каждый день. В эту секунду оно раскололось еще сильнее. Шадис тоже не могла достаточно сблизиться с Роджерсом сейчас, но ее он хотя бы не избегал и не прогонял. Все-таки, из всех друзей Диана могла понять Барни лучше всех — она тоже потеряла практически всю семью. Ее отца — ни в чем не виноватого — убили случайно, и никто даже представить не мог, какую силу смогла обрести пуффендуйка, чтобы жить дальше с этим фактом. Если уж кто-то и мог приблизиться к Барнабасу в момент, когда он хотел быть совершенно один, так это Диана. Она просто садилась рядом и вместе они занимались тем, что до этого момента делал юноша, без всяких разговоров. Если Роджерс пропускал ужин, подруги по очереди приносили ему перекус, в котором он не особо и нуждался. Барни был умным парнем, это знали все. Он сам говорил, что в любой ситуации они должны держаться вместе, и наверняка сейчас понимал, что противоречит своим же словам, но, как думала Альфис, ему просто нужно было время. Время, чтобы набраться сил и привести в порядок мысли. Гриффиндорка готова была ждать и каждый день наблюдать за своим осунувшимся другом, терпеливо вынося тяжелое молчание. Также она была готова подставить свое плечо в любой момент. Могла не спать ночами, обнимая Китча, и думать о том, что может быть хуже этого. Апрель был месяцем расцвета природы, но за этим расцветом Скамандер наблюдала из окна библиотеки, пропадая в этом пыльном помещении уже какую неделю. Говард начал готовиться к ЖАБА вместе с ней, но братская поддержка как-то не особо помогала. Наверное, потому что они много не говорили. Альфис не могла смеяться над его шутками, да и Гову не над чем было шутить — они были по-настоящему по уши в грязи, нет, даже в драконьем навозе. Экзамены, Надзор, раздоры с друзьями стали их общими проблемами и почти единственными темами для разговоров. К концу года Дуэльный клуб практически опустел. У учеников были куда более важные дела, как и у Капитана. Распустить Клуб было нельзя, так что Альфис просто уменьшила количество занятий — теперь был лишь один час в две недели, и этот час не давал ей сойти с ума. Она колдовала, практиковалась с младшекурсниками и Августой Долгопупс, которая посещала занятия исправно, и удавалось забыть о своих заморочках хоть ненадолго. Было бы еще легче, будь рядом друзья, но даже Диане не удавалось приходить в Клуб. Или же она не хотела. Гриффиндорка совершенно ее не винила, ведь у Дианы были те же самые проблемы, не считая Надзора. Как-то раз вечером, когда они с Говардом сидели в библиотеке, а время тянулось особенно долго за чтением старых книг, кузен надулся, закрыл тетрадь, распухшую от его размашистого неаккуратного почерка, и потер кулак, ноющий от беспрерывного письма: — Мне скоро восемнадцать лет, а у меня уже болят суставы, наступает склероз, и постоянно хочется спать! Во имя Годрика, я устал! За этот крик души библиотекарь выгнал их, дав волшебный пинок. Альфис сверлила брата взглядом, пока они не дошли до башни, а тот мрачно молчал и, очевидно, вины не чувствовал. «А мне шестнадцать», — скверно подумала девушка, — «у меня паранойя, нервный тик и иногда мне снятся пророческие сны про чью-нибудь смерть». Это было всего лишь ворчание, но, как ни странно, оно вспомнилось ей на следующий день. И с тех пор она повторяла эту фразу каждый раз по-новому:

Мне шестнадцать. Я уже путаю лукотруса и клабберта. А еще мой друг мне чужой. Моя семья практически в осаде. Мир вокруг меня снова сходит с ума.

И в итоге все сошлось к одному:

Мне шестнадцать и мне страшно.

Однажды в середине апреля Скамандер поймала себя на том, что не улыбалась уже давно и, вспомнив, насколько давно, ужаснулась — целый месяц. Она посмотрела в зеркало, и увидела ту картину, к которой успела привыкнуть: тусклые волосы, огромные покрасневшие глаза, кожа, на которой проявились старые шрамы из-за излишней бледности и худобы. Она была какой-то плохой пародией на призрака. Был бы сейчас Хэллоуин, не пришлось бы искать костюм. Эта мутная плохая шутка навела Альф на одну идею, и впервые за несколько недель Альфис улыбнулась. Очень криво и наигранно, просто чтобы хоть как-то не терять присутствие духа. Ей нужно было оставаться в строю, чтобы дождаться возвращения Барни, помочь Диане разобраться с учебой, подбодрить Говарда и сдать чертовы экзамены, а затем вернуться домой к родным, чтобы встретить все невзгоды с семьей. Звучало очень просто, словно ничего не стоило, но Альфис уже давно знала, как тяжело не опускать руки. Это было проще до третьего курса, когда она была наивнее, беззаботнее и надежда на лучшее была для нее сильнее здравомыслия. Скамандер захотела попытать счастья и не сдаваться снова. Жить, а не просто проживать будни, как череду одинаковых часов и дел, сменяющих друг друга. Для начала, разнообразить будни чем-то еще, помимо посиделок в библиотеке с братом. Теорию она знала хорошо, так что настало время практики. Трансфигурация и Зельеварение не давали покоя и ночами. Не просто два обязательных школьных предмета, так еще и два обязательных школьных предмета, которые нужно было знать в совершенстве, чтобы поступить во мракоборческую академию. Идею начать повторение практики кузен воспринял на ура. По плану сначала они занимались Трансфигурацией или, как выразился Гов «махали палочками», потом Зельеварением — «мешали ложками». Альфис даже освоила кое-что из уровня ЖАБА, пока помогала Говарду, да и он, честно говоря, подтянул все то, что пропускал на уроках. Иногда с ними занималась и Диана, готовя самые простые зелья и противоядия. Альфис мечтала о том, чтобы и Барни присоединился к ним, но он продолжал находиться в одиночестве, отказываясь от всяких разговоров и хоть какой-нибудь помощи. Кажется, Дамблдор говорил с ним несколько раз, но это ничего не изменило — Роджерс просто стал помягче вести себя, но в компанию не вернулся. Чем больше времени проходило, тем больше гриффиндорке казалось, что все будет только хуже. Все старшекурсники были напряженные, времени до экзаменов оставалось все меньше и меньше. Макгонагалл не вылезала из особой секции библиотеки до самого отбоя, Мэри читала под балдахином каждую ночь, Франка тоже перестала выходить из башни Когтеврана, а на уроках была предельно сосредоточена, так что поговорить с ней не представлялось возможным. Бледная Диана выкладывалась на каждом уроке Защиты от Темных Искусств, Говард стал грозой факультета, крича на каждого несчастного первокурсника, который проходил мимо него во время учебы, слишком громко топая ногами. Альфис не была уверена, что сможет получить хотя бы Выше Ожидаемого за экзамен по Истории Магии, а еще боялась того, что на Зельеварении ей попадутся самые сложные в исполнении зелья. Казалось бы, все знакомые были в пределах ее зрения, и, сравнивая себя с ними, Скамандер хоть как-то могла предположить, как сдаст экзамены, но не было самого главного — Барнабаса. Минерва не могла говорить — к ней было страшно даже подходить — однако Альфис была уверена, что она часто пересекается с Барни в читальном зале. Из всех пятикурсников так много времени в библиотеке проводили только Макгонагалл, Долгопупс и Роджерс, это знали все. Альфис однажды вечером пришла туда, пропуская ужин. У нее совсем не было аппетита в последнее время, так что она была уверена, что не потеряет ничего, если пропустит еще одну трапезу. Ходя между тихими рядами с книжными полками, гриффиндорка оглядывала каждый стол, в особенности пустые и самые отдаленные. У нее не было пропуска в Запрещенную секцию, так что, если друг был там, то шансов поговорить с ним не было вовсе. Надо было попросить у Флитвика подпись, отболтавшись должностью Капитана, но это могло подождать. Скамандер набрела на место за столом, где не было окон. Свет исходил от одного единственного подсвечника на столе, рядом с которым лежали несколько свитков пергамента, исписанных аккуратным почерком, уж очень ей знакомым. Разыскиваемый друг стоял у книжной полки, заставляя ее использованными фолиантами, и поначалу Альфис приняла его за тень — таким уж безмолвным и неосязаемым казался Барни. — Привет, — сказала она тихо, крепко сжимая ремешок своей сумки с письменными принадлежностями. — Могу я присоединиться к тебе? — Вообще-то, я практически закончил, — юноша не смотрел на нее прямо, лишь поглядывал из стороны. — К тому же, не уверен, что мы сюда пришли заниматься одним и тем же предметом… — Предмет не имеет разницы, — резко прервала его девушка, поджав губы. — Честно говоря… мне вообще все равно, чем мы могли бы заняться. Лишь бы… ну, сделать что-то вместе. Может быть, поговорить. Барнабас застыл, напрягшись, а затем опустил глаза. Альфис ожидала, что он сбежит, ведь он только так и делал в последнее время. Она готова была задержать его хоть чем-то. Готова была умолять о разговоре, и сейчас мысленно молила, чтобы друг поднял, наконец, взгляд, и не отводил его хотя бы одну секунду. Эти мгновения напряженного молчания продлились словно часы, а затем Барни молча сложил свои свитки в сумку, погасил свечу и подошел к ней. Вблизи стало заметно, как обострились черты его лица и посинела кожа под глазами. — Мне есть, что сказать, но я хотел поговорить после экзаменов, — сказал друг уверенно. — Если ты хочешь, давай сейчас. Только ты потом не сможешь сосредоточиться на учебе, я тебя знаю. — Я и так не могу на ней сосредоточиться, — почти прошипела гриффиндорка. — Ты помнишь, о чем мы договаривались на третьем курсе. Говорить друг другу прямо, ничего не таить… — Если это не нанесет вреда. — Что может нанести мне больший вред, чем сейчас? — отчаялась девушка. — Барни, когда ты говоришь вот так, это убивает меня больше, чем любая другая тайна. Ты же знаешь, что я приму от тебя любую правду, что всегда поддержу, не буду ни в чем винить. Ты можешь положиться на меня, а я могу положиться на тебя, так в чем… — Мой отец пропал без вести уже почти два месяца назад, — выдавил Роджерс. — И теперь вот экзамен. Считай, важнейший экзамен в моей жизни. Будь моя воля, заперся бы на Астрономической Башне до июля, но это же чертов Хогвартс! Никто не может помочь мне, большинство не может меня понять… — Это не так… — …и я не хочу никого понимать. Я хочу домой, хочу увидеть отца, а больше я не чувствую ничего и ни к кому. Это значит, что я перестал чувствовать что-либо… и к тебе. Альфис почувствовала, как эти слова выбили у нее весь воздух из легких. Она уставилась на Барни, глядя прямо ему в лицо, считывая каждую эмоцию, каждый проблеск в глазах. Ему было горько. Он чувствовал вину. Значит, не врал. И из всех вопросов, которые пронеслись в голове, гриффиндорка смогла задать только один: — Ч-что?.. — прошептала она. — Я люблю тебя и Диану. Люблю по-своему. От этого избавиться невозможно, но… это не та любовь. И, уж тем более, совсем не то, что я испытывал к тебе раньше. Может быть, это из-за стресса, может быть, скоро пройдет, но сейчас я чувствую к тебе только привязанность. Ты мой друг, но… — Но не больше того, — закончила Скамандер вместо него, поражаясь тому, каким ровным прозвучал ее голос. — Я поняла. — Поняла? — едва удивился Барнабас. — Понимаю. Очень медленно понимаю, — Альфис опустила глаза, чувствуя, каким мутным становится взгляд. На самом деле, ей с большим трудом удавалось понять, и то — только из-за того, что она верила Барни на слово, что бы он ни говорил. Ее разум поддавался его объяснениям, а вот сердце болело особенно сильно. Гриффиндорка даже не успела осознать, почему ее так подкосили эти слова. — Я говорил, что надо рассказать после экзаменов… — Ничего. Это… — девушка попыталась звучать спокойно, но ей самой это показалось неправдоподобным до того, что захотелось нервно рассмеяться, — …это не испортит учебу. Главное, чтобы ты… чтобы тебе стало легче. Барни ответил что-то с едва уловимой долей облегчения, а затем, неловко сжав ее локоть на прощание, ушел из библиотеки, оставив ее там. Нет, она не стояла, как вкопанная, она шла. Шла сама по себе, как-то храня остатки спокойствия, пока не оказалась в башне Гриффиндора. Лишь когда плотный балдахин скрыл ее от всего окружающего мира, Альфис закрыла лицо ладонями, беззвучно плача. Она потихоньку поняла и осознала. Ее сердце так болело оттого, что она не перестала его любить. Не перестала даже после этого разговора. И теперь это была та самая болезненная любовь. Конечно, никто об этом не узнал. Будь это обычные школьные будни без всяких контрольных, на нее тут же набросились бы все друзья, насильно отведя к мадам Менен, а теперь ее внешнюю потерянность и отстраненность списали на усталость от сессии. Профессор Дамблдор только настоятельно порекомендовал всему курсу взять Успокаивающей настойки в Больничном крыле, а Флитвик участливо спросил о самочувствии, но это, как подумала Альфис, был дежурный преподавательский вопрос, ничего более. Так хотелось рассказать Диане и Говарду — ее двум ближайшим людям в данный момент, но не хотелось так тревожить их обоих. Кузен и без того чуть ли волосы на голове не рвал от курса ЖАБА. Впрочем, ничего не пришлось рассказывать. Через полторы недели, когда они втроем занимались Трансфигурацией, гриффиндорка не смогла превратить птицу в стеклянный графин, хотя раньше у нее получалось даже нечто похожее на хрусталь. У птицы не поменялся даже кончик клюва и, когда Альфис отложила палочку, уткнувшись лицом в ладонь, Шадис подхватила ее под локоть. — Мы отойдем припудрить носик, — вздохнула она. — Перерыв просто необходим. Гов обессилено кивнул, а подруга потащила ее в туалет для девочек, где было пусто. Как только Диана убедилась, что они здесь совершенно одни, она настойчиво подвела Скамандер к раковине. — Посмотри-ка на меня, — ласково сказала пуффендуйка. — Я знаю. Про тебя и Барни. Альфис не стала рыдать у нее на плече, хотя несколько дней назад мечтала об этом. Сейчас она просто позволила грусти исказить ее лицо, и крепко обняла Шадис. Она гладила ее по спине своими теплыми маленькими ладошками, не позволяя отстраниться ни на дюйм, и лишь через полминуты обхватила лицо подруги руками, уверенно глядя ей в глаза. — У тебя есть дело поважнее, правда? — спросила она. — Сначала надо сдать СОВ, а потом, глядишь, все изменится. — Он сказал, что не любит нас так, как прежде. И даже тебя… — Я знаю это от него самого. И я принимаю это, потому что Барни сейчас нуждается в том, чтобы мы его понимали и принимали. Ему страшно, и все эти месяцы он думал только об отце. Конечно, он перестанет любить всех, кроме него, потому что никто не заменит ему папу. Когда мистера Роджерса найдут и вернут, когда весь этот ужас закончится, Барни станет легче и он полюбит тебя, как прежде. Альфис кивнула, надеясь на это очень сильно. Умом она, естественно, понимала, отчего им пришлось расстаться, но душа трепетала от тревоги, поддаваясь влиянию самых плохих мыслей: «Что, если мистер Роджерс не вернется? Тогда Барни совсем сойдет с ума от горя. И он не полюбит никого снова, он вообще перестанет быть собой, и тогда что-нибудь случится и с ним»… — Умойся, — попросила Диана. — Немедленно умойся и возьми себя в руки. — Я держу себя в руках, — хмуро уверила ее гриффиндорка. — Держу, как никогда не держала. — Тогда продолжай в том же духе, — Шадис вновь погладила ее по спине. — Вот увидишь, все эти экзамены пронесутся так быстро, что и не заметишь, как окажешься дома. Альфис подняла глаза, глядя в зеркало. Она не выглядела собой. Что скажет ее семья? Что скажут мама и папа, как ее узнает Джона? Почему она не думала об этом раньше? Наверное, потому что теперь у нее осталась только ее семья и Диана. Сейчас рядом была только Шадис. Надо было не опускать руки и слушаться ее во всем, потому что она сейчас была спокойнее и сильнее их всех, вместе взятых. — Мы не слишком долго пудрим нос? — спросила Скамандер, затем попытавшись ухмыльнуться. Диана улыбнулась в ответ, склонив голову, а потом кивнула, уводя ее из туалета. Ее теплая рука вытягивала ее не только из помещения, но еще и из всей этой чертовой рутины, которая казалась водоворотом. Гриффиндорка встряхнулась, а потом, оказавшись рядом с Говардом, снова уселась за книжки и колдовство. У нее получилось наколдовать заклинания только благодаря упорству и присутствию духа, который смогла вселить Шадис. И этим вечером Альфис казалось, что у нее получился так держаться еще долгое время. Они с Барни продолжали видеться на уроках и трапезах (он начал есть со всеми, наверняка потому, что чувствовал себя неловко от того, что девочки таскали ему еду), но уже не разговаривали. Альфис не могла смотреть на него, не могла сидеть с ним в одном помещении, иногда чувствуя растерянность, а иногда тоску. Роджерс хотел быть один, он расстался с ней из-за этого, девушке хотелось его утешить, хотелось бы с ним помириться, но она не могла. По сути, она была ему никем, только лишь другом, с которым он общается из-за привязанности. И еще она услышала от сестер Грин новые сплетни, которые, в общем-то, были правдой. Говорили, что пара «Роджерс-Скамандер» рассталась навсегда, что Барнабас бросил ее из-за того, как она, чистокровная гриффиндорка, себя ведет. Кулаки сжимались и слезы снова накатывались на глаза, но Надзор все еще действовал, так что дать отпор врагам даже магловским способом было нельзя. Альфис не отмечала дни в календаре с одиннадцати лет. В последний раз она отсчитывала дни до отправления в Хогвартс, теперь она отмечала дни до отбытия домой. Нет, она любила школу, любила учителей, любила все местные пейзажи, но она не любила сплетников и Надзорщиков, которые наполняли эти места. Скамандер хотела вернуться домой, чтобы отдохнуть от учебы, отдохнуть от той грусти, которую она испытывала каждый раз, видя Барни, и, в конце концов, увидеть Чемпионат по Квиддичу. Гов прямо перед экзаменами пообещал, что подарит Альфис свою старую кобуру для палочки, если она сдаст на отлично четыре главных экзамена. Это вызвало у гриффиндорки улыбку, ведь ее кузен подкупал ее, словно ребенка. И все равно ей было приятно. Она, конечно, старалась и учила не ради кобуры, но это был бы приятный бонус, так что Скамандер промолчала, прежде чем войти в класс, где должен был проводиться первый экзамен. Самое отвратительное, что было в экзаменах — не сам их процесс, не сложные вопросы и задания, не придирчивая экзаменационная комиссия, а жесткое расписание, по которому в день было по три экзамена, друг за другом, и так каждый день на протяжении двух недель. Утром письменные тесты, а после обеда — практика. Баллы за них складывались в единое число баллов по предмету, а уже по этому числу выставлялась оценка. И как же хотелось получить хотя бы «Выше ожидаемого» по тем четырем самым главным для нее предметам — Зельеварении, Трансфигурации, Травологии и Защите от Темных Искусств, а в Заклинаниях она была достаточно хороша, это Альфис знала точно. Если она не будет проходить эти предметы углубленно на последних двух курсах, ей не стать мракоборцем. А Скамандер не знала, кем она будет, если не мракоборцем. Она росла во время тирании Грин-Де-Вальда, росла в страхе за родственников-мракоборцев, которые были героями, на которых хотелось равняться. Ее мама была храбрейшей женщиной, которую только знала девочка, и ей очень хотелось быть такой же. Альфис не боялась Темных волшебников, она не боялась трудностей жизни, не боялась опасностей. Ей хотелось защищать людей и побеждать зло, чтобы никаких Грин-Де-Вальдов больше не было на белом свете. Первая неделя пронеслась перед глазами, как еще не проносились ни одни будни. Экзамены, еда, сон, маленькое время для повторения материала, а потом все начиналось заново. Альфис думала о том, что Минерва, которая все это проходила рядом с ней, чувствовала себя еще хуже: говорили уже, что Успокаивающая настойка заменяет ей воду, а спит она на книгах вместо подушки. Насчет подушек Скамандер знала, что это неправда, но она еще ни разу не сумела дождаться, пока соседка при ней ляжет спать вместо того, чтобы сесть за еще один фолиант, и вместо стакана воды на тумбочке действительно стоял всегда наполовину выпитый флакон свежей настойки. Альфис бы разобралась с этим, но у нее сейчас было только три состояния — голодная, уставшая и сонная — и все эти состояния не предполагали разговорчивости. Последний день экзамена наступил воистину внезапно — числа спутались, дни в этой выматывающей рутине пролетели весьма быстро, как и обещала Диана, и осталось только сдать Прорицания. В очередной раз гриффиндорку посетила мысль о том, что в мягких креслах в кабинете Апполония было бы неплохо выспаться, но тут же девушка быстро отмела эту мысль — перед ней была астрологическая карта и короткое ясное пояснение: расписать прогноз всем знакам зодиака на три дня, исходя из данных карты. Альфис вспомнила то, как она учила Астрологию с Барни и как Франка выписала ей ее собственный прогноз с необычными интересными пояснениями. Она постаралась вынести самое полезное из этих воспоминаний и сдать экзамен хотя бы благодаря им. Времени было не особо много, но Скамандер в него уложилась и, дрожа, отдала бумагу с расписанным прогнозом профессору. Он, подняв подбородок, смотрел на нее спокойно и уверенно — потому что ему казалось, что Альфис хороший будущий пророк. Девушка не забыла, как на третьем курсе потеряла сознание на своем первом занятии, а потом защитила профессора перед директором и главой родительского комитета. С тех пор она заняла место одного из любимчиков Аполлония, и с чего-то он взял, что эта девочка полюбила его предмет. Гриффиндорка не нашла в себе силы на ответный спокойный взгляд или вежливую улыбку, она просто быстро покинула кабинет, чтобы пойти в Гриффиндорскую Башню и впервые сделать еще хоть что-то кроме чтения учебников или короткого сна — собрать вещи в чемодан, найти Китча, если его нет в комнате. Еще надо было дождаться Говарда с его последнего экзамена, но перед этим… Поговорить с Роджерсом. Он покинул экзамен раньше ее и наверняка вернулся, чтобы собираться… Но куда ему было собираться? Его отца так и не нашли, в газетах не было написано ни слова, а профессор Дамблдор не мог сказать ничего точного, по крайней мере ей. Альфис все еще не могла подобрать слова для очередного разговора, но ей нужно было снова позвать Барнабаса в их дом, и, если не получится уговорить его снова, хотя бы попытаться обнять на прощание, а потом высказать слова поддержки, как учила Диана. Да, их отношения переживали не лучшие времена, они оба слишком сильно настрадались, но все еще могли и должны были поддержать друг друга, даже если как друзья. Девушка не нашла друга в башне. Более того, она не успела найти — вскоре со своего последнего экзамена вернулся Говард. И он широко улыбался, идя в обнимку с друзьями, чего гриффиндорцы не видели в последние месяца два. Конечно, кузена ждал бурный выпускной, а Альфис всего лишь прекрасный праздник в честь окончания учебного года, но они все равно собирались появиться вместе и на том, и на том мероприятии. И в этот раз Гов не собирался менять сестру ни на кого, даже под действием какого-нибудь приворотного зелья. — У тебя уже есть два «Превосходно» и одно «Выше ожидаемого», — сказал ей брат, когда Альфис испугалась того, что она получит недостаточно много хороших оценок, чтобы праздновать окончание пятого курса. — И у тебя будет еще куча отличных оценок, а, если я не прав, то пусть меня покусают садовые гномы. Он так много шутил, так мастерски ее утешал, что кузина улыбалась весь вечер и не думала ни о каких проблемах, потому что Говард сумел ее убедить, что все самые насущные проблемы уже позади. Они даже сыграли в шахматы и, несмотря на все потерянные нервы, растерянность и маленькие страхи, кузина его разбила снова. Три раза подряд, без всякого права на жульничество. Глядя на Гова, поджавшего губы от такой несправедливости, Альфис не удержалась и рассмеялась, пусть и тихо. — Вижу, Прорицания ты сдала! — улыбнулся ей Хьюго, сосед Барнабаса, сидящий сейчас неподалеку. — Думаю, что сдала, — Скамандер пожала плечами. — Я бы вообще не переживал из-за Прорицаний, — фыркнул кузен, снова расставляя шахматные фигурки. — Мне говорят, что это пустяковый предмет. Тем более, ты его отлично знаешь, Альф. — Тут надо не знать… — ответила ему гриффиндорка, пародируя мистический тон профессора Аполлония. — …Надо ощущать шестым чувством! — вторил ей Хьюго, затем усмехнувшись. Он сидел с соседями и друзьями, они все улыбнулись в ответ на шутку, и только Реджи, известный в школе ненавистник чистокровных волшебников, сидел и хмуро смотрел на Скамандеров. Говард оглядел всех ребят в компании Хьюго и едва скривил губы, увидев Реджинальда. Тот напрягся, когда Альфис, поднявшись, подсела к ним на диван. — А Барни не возвращался в комнату? — спросила она. — Он забегал ненадолго, — другой его сосед качнул головой. — Но, думаю, он и после экзаменов постарается там реже появляться. Другие ребята, украдкой ухмыляясь, поглядывали на Реджи, один юноша даже задел его локтем. Тот насупился. — Почему? — спросила гриффиндорка осторожно. — Он опять начал болтать невесть что, — словно по секрету шепнул Хьюго. — И Роджерс его осадил. По крайней мере, попытался. Они поругались, как всегда. — Барни поругался? — удивилась девушка. — И, зная, что любит мусолить Реджи, поругался с ним наверняка из-за чистоты крови, — Говард ухмыльнулся. — Чему удивляться? Признайся, Реджи, ты снова говорил о нас, ага? А то кого еще из чистокровных Роджерс готов так защищать? Реджинальд молчал — конечно, он не осмелился бы сказать Говарду в лицо то, что любит кричать во всеуслышание. Хоть это все и было предрассудками, в которые верили немногие, за плохие слова в адрес своей семьи оба Скамандера могли хорошенько так проклясть его, чтоб хватило лет на пятнадцать, и никто из присутствующих наверняка не выдал бы их Надзору. Тем не менее, Альфис пока и не думала о проклятиях или очередных сплетнях мальчишки. Ее удивлял тот факт, что Барни, который, по его же словам, сейчас ни к кому ничего не чувствовал, рассорился с соседом из-за них. Может быть, просто защищал друзей… Из раздумий она вырвалась, когда заметила, что Реджинальд быстро покидает гостиную, пока соседи вяло убеждают его остаться, ведь никто из присутствующих ссориться не собирался. Но в итоге все просто понимающе пожали плечами, а Говард еще и добавил ему в спину: — Скатертью дорожка, — и снова повернулся к шахматной доске. — Парни, никто не хочет сыграть? Альфис оставила мальчишек и вышла из гостиной — она хотела пойти в гостиную Пуффендуя и найти Диану, ведь не терпелось поделиться полученными знаниями и размышлениями. Шадис встретилась ей по пути — она как раз поднималась с первого этажа, выделяясь своей светлой французской косой. Они решили поговорить отдаленно, а потому ушли в один отдаленный коридор с большим окном, откуда было видно весь замок, обдуваемый летним прохладным ветром. Услышав все, что удалось узнать подруге, пуффендуйка вздохнула: — Ты удивлена? Удивлена, что он нас хочет уберечь? — Даже сейчас, — Альфис подняла брови. — Я глупая, верно? — Может быть, ты просто слишком сильно разочаровалась, может быть, ты боишься теперь верить в него, или не хочешь этого делать из-за обиды… Или ты глупая, — Диана пожала плечами, ухмыльнувшись. — Говард плохо на тебя влияет, даже когда вы не общаетесь, — с ухмылкой Скамандер отвернулась к окну, вглядываюсь в толстые стены и горящие окошки вдалеке, в жилых башнях замка. Было одно окошко поближе, там потух свет факела, что привлекло внимание Альфис. Обычно, факелы никто не тушил, а теперь, наверное, какой-то первокурсник решил подшутить и попробовать потушить огонь. Это казалось веселым до той поры, пока в соседнем окне не показался знакомый образ — одежда Реджи (от мантии осталась оторванная половина, висевшая на другом боку), его волосы, его лицо, искаженное презрением, которое ни с чем нельзя было перепутать. Он пятился назад, и Диана теперь заметила это, когда обратила свой взгляд туда, куда с такой настороженностью смотрела подруга. — Это там… Реджинальд? Сосед Барни? — спросила она, щурясь. В окне, где потух факел, показалась другая фигура, темная. Голову закрывал капюшон. Палочка неизвестного была направлена на Реджи, а в другой руке… Это мог быть обман зрения или какой-то мираж, который нельзя было рассмотреть получше с такого расстояния, но в ладони нападавшего мелькнул всполох света. — Мерлин! — воскликнула Альфис, бросившись к дверям из коридора.