***
- …их бы развязать, наверное, надо. - Неуверенно говорит Джинён, отнимая ухо от двери. - Надо, - отвечает Хакён, продолжая прислушиваться, - вот только у них там признания в самом разгаре, как-то неловко вмешиваться. И я всё ещё считаю, что это не наше дело.9
17 декабря 2016 г. в 08:27
Чаншику хочется сказать, что он соскучился, или хотя бы, что Хонбин был прав, говоря, что Хакён-хёну невозможно сопротивляться, но он молчит. Уже полчаса как они сидят связанные друг напротив друга в гардеробной виксовской общаги и всё это время с потрясающим упорством пытаются друг друга не замечать – это не так-то просто, комнатка крошечная, а в движениях они несколько скованны, но они стараются. Не получается – взгляды то и дело сталкиваются.
Сейчас или никогда, решают в какой-то момент оба и брякают буквально первое, что приходит в голову:
- А я накричал на Джехвани-хёна. Я его, кажется, ненавижу. И я всё задавался вопросом «почему?», а потом понял – потому что он делает тебе больно. Глупо же, но если бы он ответил тебе взаимностью, мне было бы проще. Хочу, чтобы ты был счастлив.
- А я врезал Джинёни-хёну, представляешь? Губу разбил. Я знаю, что он тебе нравится, сказал ему, чтобы он не играл с твоими чувствами, а он засмеялся. И я вспылил.
Синхронно замолкают и смотрят друг на друга изумлённо:
- Серьёзно?
- Серьёзно?
Снова замолкают.
- Извини?
- Извини?
И оба начинают смеяться. Это так напоминает день, когда они познакомились, что хочется что-нибудь сделать. У них по-прежнему никакой возможности пошевелиться, но они смотрят друг другу в глаза, и у Чаншика в голове немного ромашковое поле, по которому они бегут друг другу навстречу, и кому-то, пожалуй, стоит смотреть поменьше фильмов. Хонбин улыбается так, будто это ромашковое поле тоже видит, и действительно не прочь побежать навстречу, выкрикивая на ходу имя Чаншика.
- Это самый идиотский способ помириться, - поспешно говорит Чаншик, не давая себе нафантазировать лишнего. Ромашки – это совершенно точно лишнее. – Ээээй, кто-нибудь, развяжите нас уже! Мы всё осознали, помирились, так что отпускайте нас уже!
- Я тебя люблю, - говорит Хонбин.
Тихо совсем, чудо, что Чаншик услышал. Требования об освобождении прерываются на середине слова, у Чаншика в глазах ужас и «скажи, что ты не пошутил и, что мне не послышалось». Хонбин молчит, но глаза у него слишком серьёзные для шутки.