Очевидно

      Чаншик не срывается, не устраивает истерик и вообще выглядит пугающе спокойным. Он просто отстраняется, аккуратно выворачивается из-под руки Джинёна, которую тот закинул ему на плечо и отходит в противоположный конец комнаты – по официальной версии к Дону, на самом деле – просто, чтобы уйти, но камеры выключены, имеет право. И вот лучше бы покричал, разбил что-нибудь нужное и, скорее всего, ценное или ударил Джинёна. Тогда, возможно, стало бы легче. Обоим. Младшего, несмотря на разницу в росте не в пользу Чона, хочется схватить за шкирку и хорошенечко встряхнуть, сказать, чтобы завязывал с этой взрослостью и хоть раз повёл себя соответственно возрасту, но лидер ничего не предпринимает.       «Я всё понимаю, хён, - сказал Чаншик в тот единственный раз, когда старший рискнул поднять эту тему, - у меня пройдёт».       Прошло достаточно времени, но до сих пор нет. Хотя кто знает, сколько в такой ситуации – достаточно. И Джинёну впору самому вести себя как подросток – кричать и крушить всё вокруг, что ещё в этой ситуации вообще можно сделать он не знает. Он не хочет, нет, не может выбирать между Чаншиком и Чонхваном, да и от его выбора, на самом деле, ничего не зависит. Единственный, кто в праве сделать выбор – это Чонхван, но он находится в блаженном неведении относительно чувств младшего, и Чаншик для него любимый донсен, не больше. Это к лучшему, пожалуй.       Джинён краем глаза отмечает, что отойдя от него, Чаншик в очередной раз повисает на плечах у Чонхвана – и это можно было бы принять за тот самый бунт, который лидер так от него ждал, если бы это не было такой очевидной самозащитой. Говорят, «лучшая зашита – это нападение», поэтому Чаншик не отлипает от вокалиста, цепляется за него как за последнюю соломинку и смотрит грустными глазами. Не работает. С каждым днём становится только хуже, и Чонхван ни капельки не помогает, обнимая младшего в ответ, ласково вороша его волосы и с беспокойством спрашивая: «Ты в порядке, Чанни?»       Чанни совсем не в порядке, но улыбается и кивает. Голосу он в такие минуты не доверяет, себе, на самом деле, тоже, поэтому уходит с площадки. Внутри редкостный кавардак, разобраться с которым самому откровенно не получается. Он ведь пытался. Каждый день пытается, но Чонхван - профессионал и с завидным постоянством снова устраивает в нём хаос одним своим присутствием – разбрасывает повсюду улыбки, затапливает своей исключительно хёнской нежностью, объятиями дружескими, а Чаншику потом приходится отстраивать себя заново. Выматывает страшно, и хочется, чтобы кто-то взял и навёл в нём порядок, не обязательно идеальный, хотя бы видимость. Достаточно убедительную, чтобы самому поверить. Раньше Чаншик пошёл бы со своей проблемой к лидеру, но. Перед лидером стыдно так, что даже просто посмотреть ему в глаза – непосильная задача, а уж поговорить без сценария и того невыполнимее, и уж точно не о Чонхване. У них всё предельно серьёзно и пугающе взаимно, и Чаншик вообще ни на что не рассчитывал, и вот надо же было именно лидеру заметить, лучше бы Дону-хён, в самом деле. Джинён-хён замечательный, глупо отрицать – умный, талантливый, внимательный, чёрт побери, но вряд ли он сможет «навести порядок» в Чаншике, это вне его юрисдикции.       Все эти размышления у младшего буквально капсом через всё лицо, и вот даже удивительно, как Чонхвану удаётся не видеть.       «Очевидно же, - в очередной раз про себя вздыхает Джинён».       На самом деле, конечно, не очевидно. Макнэ держится почти идеально (почти, потому что Джинён же заметил), и вот кого давно пора продвигать в дорамах.

***

      Джинён сидит к Чаншику спиной, но буквально кожей ощущает его взгляд, когда Чонхван, усталый и разомлевший после душа, падает к старшему на колени и устраивает свою голову на чужом плече. Ему хорошо – у него персональное гнездо из лидера, в котором ему хоть и немного костляво, но всё равно тепло и уютно, и «обнимай меня так почаще, в последнее время тебя очень мало», а Чаншик пробкой выскакивает из общей гостиной, что-то невнятно бормоча про магазин и вечерний перекус.       «Господи, ну, очевидно же».       И Джинёна в очередной раз ломает от собственной беспомощности. Утром он пойдёт к директору и поднимет вопрос о том, что им пора разъехаться.