Пламя

Король был прав в своих подозрениях по поводу Гиза. Тот, в действительности, оказался более чем опасен. Его следующий поступок стал настоящей неожиданностью и поверг двор, уже вернувшийся в Париж, в шок. Как выяснилось, Генрих уже давно готовил план по созданию особой организации – католической Лиги. Это был союз католиков Франции, который объединял добрую половину страны. А для короны он был опасен тем, что союз этот основал Гиз, следовательно, негласно являлся его главой, таким образом держа в своих руках эту самую половину государства. Однако понял это Генрике слишком поздно, когда Лига уже была создана, и в неё записывалось с каждым днём всё больше и больше человек. И что теперь? Запретить её? Но тогда французы подумают, что король не готов защищать истинную веру, ведь Лига ставила себе целью борьбу с ересью. Но, с другой стороны, гугеноты возмущались, что, несмотря на последнее перемирие, правитель позволяет создавать в стране союз, направленный против них. Марго обо всём этом имела мало представления. Когда она спросила у Генриха про Лигу, он сказал, что всё это не несёт никакого скрытого от неё смысла, а сам он не собирается ничего предпринимать против власти и её семьи. Этого ей хватило, поэтому она даже не обращала внимания на уничтожающие хмурые взгляды Генрике на последнем балу, куда она явилась под руку с Гизом, стремясь показать то, о чём сказала брату в Фонтенбло: она не имеет отношения к политике, а просто живёт своей жизнью. Но стоит ли говорить о том, что понимала она отнюдь не всё. Генрих врал. Врал и не чувствовал вины. Прекрасно понятно было, что выиграет либо он, либо Валуа, а игра уже ведётся на поражение. Есть ещё наваррец, но он пока что не опасен – слишком слаб, да и Франция не примет гугенота. Но Генрих III Гизу союзником никогда не станет. Герцог, полностью поддавшись своим амбициям, теперь уже и сам поглядывал в сторону трона. Шло время, Лига усилялась. В конце концов, она набрала столько сторонников, денег и силы, что уже могла воздействовать на короля, который под её давлением, кажется, уже согласен был оспорить то, что было дано гугенотам при прошлом перемирии. И, разумеется, подобный шаг влёк за собой новую войну, возможности избежать которой оставалось всё меньше. Именно войну и обсуждали Генрих с Эженом, сидя в высоких креслах в гостиной дворца Гиза. – Мы добились своего? – интересовался Бланше, который активно содействовал герцогу в создании и развитии Лиги, будучи его верным помощником. – Почти, – кивал Генрих с удовлетворённо-надменной улыбкой на тонких губах, аристократическими пальцами постукивая по подоконнику так, что перстни, надетые на них, поблёскивали в привычном полумраке отеля Клиссон, отражая свечи в гранях камней. – Король согласен на войну, он больше не может противиться. Осталось совсем немногое: разбить гугенотов. – Ты так уверен в успехе? Лицо Гиза явно говорило о том, что он уверен. Ни тени сомнения не проскальзывало в его чертах. – Ты, как всегда, поедешь воевать? – задал другой вопрос граф. Генрих отрицательно покачал головой, что его немало удивило. – На этот раз нет. Я решил, что следует дать поиграть в войну моему брату Маенну. Он поедет вместо меня. Эжен изумлённо поднял брови. В последнее время, приехавший в Париж брат Генриха постоянно находился при нём, старался всеми силами не то помогать, не то перетягивать на себя хоть немного внимания, на что Гиз лишь снисходительно усмехался. Однако с чего вдруг доверять ему армию? Герцог никогда не ценил военные таланты Карла. Точнее, вообще не ценил никакие его таланты, возможно, по причине их отсутствия. Природа явно отдохнула на младшем сыне Франсуа де Гиза. – Во-первых, он мне безумно надоел. От него здесь никакого проку, он лишь ходит на все собрания Лиги и толкает бессмысленные речи, больше похожие на балаган. Во-вторых, у меня нет причин ему не доверять, всё-таки он мой брат. А уж повести армию и разбить жалкую кучку еретиков сможет кто угодно. И, в-третьих, главная причина моего решения заключается в том, что я не могу позволить себе уехать, гораздо важнее, чтобы я был здесь. Нужно держать короля в своих руках. Ты же понимаешь, он согласился на войну исключительно под нашим давлением, которого нельзя прекращать. К тому же, я уверен, что с гугенотам мы быстро расправимся, но что дальше? Вопрос повис в воздухе. Бланше перевёл недоумённый взгляд на невозмутимый профиль герцога. – Так ты это серьёзно? – проронил он. – Не высоко ли метишь? Когда Генрих повернулся к нему, в его глазах блеснуло пугающее всесжигающее пламя. – Для меня никогда не будет высоко, я всегда буду стремиться выше и выше. От ледяного огня в его глазах становилось не по себе. Раньше в них этого не горело. Эжену на секунду стало страшно, что в Генрихе что-то безвозвратно переменилось, что-то его захватило. В этот момент ему в голову пришло то единственное, что может помочь. – А Маргарита? – тихо спросил он. – Ты хочешь пойти против её семьи. Понимаешь, что она не сможет сделать выбор? – Марго-Марго... – вздохнул Генрих. На миг пламени в его глазах стало меньше. Он и сам не знал. Сейчас в душе его боролись два чувства: любовь к ней и амбиции, влекущие его всё выше. И если тот Генрих, который жил в нём пару лет назад, по причине своей молодости и пылкости явно выбрал бы любовь, то нынешний Генрих действительно не знал, какую сторону в собственном душевном противоборстве признать. Но, в конце концов, он сделал вывод: если Марго достаточно сильно любит и хочет быть подле него – она выберет его сторону и простит ему всё. – Мои чувства и её не должны стать преградой для будущего Франции, – даже не успев до конца осознать, что говорит, ответил он. Бланше вздрогнул. Неужели это его выбор? *** Стремительно летя по коридору Лувра, едва касаясь пола своей лёгкой походкой, Марго вдруг ощутила счастье и безбрежное спокойствие. Ей почудилось, что она сходит с ума. Началась война, а она радуется. И совсем немного причин для этого нужно, лишь та, что Генрих не уехал, а остался здесь, с ней. Ей даже не пришло в голову узнать причины, по которым он решил так поступить. Ей, как наивному ребёнку, отчаянно верилось, что это из-за неё, что он решил пощадить её чувства, остаться с ней. Единственное, что её смущало – это низкорослая грузная женщина с раскрасневшимся лицом и волосами соломенного цвета, с маленькими мутными глазками, взгляд которых пробирал насквозь и с поджатыми бледными губами. Её звали Екатерина Клевская. И она была женой Генриха. Зачем только ей понадобилось приехать? В конце концов, с Гизом они не виделись несколько лет, прекрасно существовали отдельно. Так почему же сейчас? Валуа не знала, что Генрих сам позвал жену с сыном, должно быть, чтобы ещё больше поднять свой авторитет в глазах лигистов, так как у него был наследник, в отличие от короля, от которого Луиза всё никак не могла забеременеть. Марго впервые увидела жену своего возлюбленного вчера, когда герцогиню де Гиз представляли ко двору. Держалась она достаточно тихо, но отчего-то в её интонациях, когда она отвечала на чьи-либо вопросы, слышалась озлобленность. Генрих, который ввёл жену под руку, подходя с ней к помосту, на котором сидели король и королева-мать, проделав это, тотчас отошёл к Маргарите и встал подле неё, чем вызвал удовлетворённую улыбку на её губах. В тот же миг королева Наваррская встретилась с недоумевающим взглядом Екатерины Клевской, которая, разумеется, слышала слухи о своём муже и сестре короля, но не ожидала, что здесь их отношения так явны, а ей места в них совсем нет. Марго не удержалась от того чтобы взглянуть на неё надменно, показать, что Генрих безраздельно принадлежит ей одной и она имеет на него куда больше прав, чем законная супруга. Маргарите не было нужды волноваться, ведь Гиз ей не солгал: Екатерина была совсем некрасива. Однако беспокоило её другое... Она видела встречу своего любимого с маленьким мальчиком, голубоглазым белокурым ангелочком. Генрих смотрел на него как-то удивлённо, а малыш, схватившись за юбку матери, боялся от неё отойти. Но затем Гиз протянул к нему руки и промолвил: – Иди сюда. Я твой отец. И мальчик пошёл. Крохотные неуверенные шажки, удивлённый взгляд. Когда он приблизился, герцог неловко погладил его по головке, совсем не зная, что делать. Эта странная встреча величайшего политического деятеля того времени со своим собственным наследником была странной, казалась чуть ли не противоестественной. Происходила она в зале дворца Гиза, а Маргарита наблюдала за ней из-за колонны, где притаилась, сама не зная зачем. Давно забытые терзания вновь вернулись к ней. Вдруг он предпочтёт семью? Нет, конечно, не это некрасивую неприятную женщину, но ангелоподобного мальчика. Марго задумчиво провела рукой по животу. Она не хотела детей. Пока что. Да и что бы это изменило? Они всё равно не женаты с Генрихом. Но это пока. В данный момент она не растеряла глупой веры, что когда-нибудь они будут вместе. Она ничего не сказала ему по поводу его жены и сына. Не хотелось даже напоминать. Она не могла потерять его. Ведь жизнь без него, без преувеличений, была уже немыслима. Ей нравилась каждая мелочь с ним: его рваные поцелуи в коридорах Лувра, его прерывистое дыхание и какие-то беспорядочные слова, слетающие с приоткрытых губ во сне, его привычку оставлять колет валяться на полу, его умение завязывать её корсет, когда она спешно от него уходит, как-то по-особому, ведь даже здесь ему нужно оставить лишь свою подпись. Все эти глупости составляли для неё жизнь, она ими наслаждалась. Ей их любви никогда не будет много. Ей нравилось в нём всё, он стал её чёртовым идеалом, зависимостью, что дико пугало, но, в то же время, теперь уже и не представить было жизни без него. Именно поэтому она решила сделать вид, что ничего не произошло. Как ни странно, Клевская поселилась в доме мужа. Тогда Марго решила, что в ближайшее время постарается туда наведываться пореже, ведь Генрих сам может навещать её в Лувре и оставаться там сколько угодно, поскольку никто не увидит его в её покоях. Тогда Марго ещё не знала, что достаточно скоро наличие в Париже жены и сына Генриха станет наименьшей из их проблем. *** По настоящему Генрике пришёл в бешенство, когда Гиз совершил очередную безумную вещь – поспособствовал ещё одному предательству в семье Валуа. "Это ты убедила меня помиловать Франсуа! Это ты продолжаешь постыдную связь с врагом короны! А теперь, погляди, они нынче заодно!" – кричал он на Марго, уже поздним вечером вызванную к нему в кабинет. Она держалась с достоинством, при этом, не совсем понимая, о чём речь. Ей было неизвестно, что Гиз специально переманил Франсуа на свою сторону. Анжу бросался из одной крайности в другую: сначала ушёл воевать бок о бок с протестантами, а теперь принял сторону католиков. Оставаться при брате ему не хотелось, потому что он всё ещё не оставил честолюбивых мечтаний о власти. И вот, как солнце на горизонте во время восхода, появился Гиз, который предлагал ему помощь, поддержку, а также преданность Лиги. И, в добавок ко всему, возможно, власть. Принц не смог не согласиться. Он оказался крайне легковерным, будто не понимая, что Гиза далеко не его стремится возвести на трон. "Что ж, болван, считай, что это для тебя мы расчищаем путь к трону", – думал Генрих. Хотя, должно быть, у него был какой-то секретный план, нацеленный на совсем другое. В Париже и в сложных переплетениях взаимоотношений в Лувре воцарилось хрупкое равновесие, которое вот-вот должно было сломаться, и тогда всё рухнет. *** Война не замедлила начаться. Однако на этот раз с самого начала у католиков явно было больше преимуществ. Армия герцога Анжуйского, как только начались боевые действия, взяла Ла-Шарите и Иссуар, перебив три тысячи гугенотов. Кажется, Франсуа полностью влился в большую военную игру, на этот раз его имя было слышно куда больше, чем в прошлой войне. – А Гиз благоприятно на него повлиял, – насмешливо заметил Дю Га, сидя в кабинете у Генрике, когда тот слушал доносы о том, что происходит на полях сражений. – Если бы это не было столько неблагоприятным для нас, – вздохнул король. Буквально через пару месяцев пришли вести о том, что армия герцога Майеннского взяла Рошфор, Маран и Бруаж. – Я же говорил: гугеноты столь слабы, что им не выдержать напора даже моего брата, – удовлетворённо заявил Генрих, когда они прогуливались в саду его дворца с Эженом. – Но куда сложнее сейчас с королём, – заметил тот. – Да. Боюсь, что он попытается это остановить. Нужно усилить давление на него. В конце концов, во Франции сейчас действует огромная армия, которая почти вся состоит из лигистов. Ему против нас никак не пойти. Однако, когда флот города Бордо разбил ларошельских гугенотов на море, терпение Генрике всё же не выдержало. Необходимо было прекратить войну любой ценой! Дело было уже не в затратах и разрушениях, о которых страшно было и думать, поскольку из-за войны казна истощилась настолько, что в ней едва ли что-то оставалось. Всё было ещё серьёзнее: теперь ему приходилось опасаться за свой трон. Если всё будет продолжаться – вскоре гугеноты будут полностью разгромлены, а у него самого не останется путей отступления. Что герцог Анжуйский, что Гиз – оба явных претендента на корону усилятся благодаря этому, а Генрике будет негде найти поддержки, чтобы им противостоять. А предсказать, что будет позже очень легко: конечно же, прямиком к власти двинется Франсуа, Гиз будет как будто во всём его поддерживать. В конце концов, его, Генрике, свергнут, а на его место посадят брата, который, разумеется, долго там не продержится, ведь Гиз добивался короны совсем не для него. Валуа оказались слишком уязвимы. И Генрике необходимо удержать власть, иначе Францию они потеряют. Тогда он объявил мирные переговоры в Пуатье. Для гугенотов это было облегчением, но католики выразили недовольство. Генрике же отказался от уступок, сделанных гугенотам годом ранее. После этого лигисты более-менее успокоились, ведь король как будто принимал их сторону. И, таким образом, вновь всё вернулось к эфемерному спокойствию. Но такими силами воздвигнутое королём грозило сломаться от малейшего дуновения со стороны. Генрике нужно было то, что остановит лигистов. И вследствие длительных размышлений к нему пришла мысль, как всё провернуть. – Я хочу отправить Франсуа во Фландрию, – заявил он, завтракая утром с Дю Га. – В смысле? – даже поперхнулся тот. – Он будет там править. Луи посмотрел на него как на умалишённого. – Величество, ты... Ты не болен, случайно? Как можно просто так взять какого-то человека, чужую страну и вдруг заявить, что он будет в ней править. Ты, конечно, правитель великого государства, но и Франции не принадлежит весь мир! Генрике загадочно улыбнулся. – Да, ты прав, Фландрия не под нашей властью, а под испанской. Однако сейчас там вспыхнуло освободительное движение. Если настроить знать профранцузски – можно будет отвоевать Фландрию у Филиппа и посадить туда Франсуа. – Когда ты успел побеседовать с призраком Колиньи? – пробурчал Дю Га. Король лишь отмахнулся. – Франсуа вместе с Гизами – это слишком опасный союз. А ещё у меня есть подозрения, что Гиза поддерживают испанцы. Поэтому нам нужно ослабить их всех. И ещё одно: я хочу отправить Марго во Фландрию на переговоры со знатью. Хватит ей исполнять всё, что велит Гиз! Хочет она или нет – ей придётся отправиться во Фландрию и сделать то, что идёт вопреки желаниям и Филиппа, и, скорее всего, Гиза. – Как всё сложно! Проще было бы просто казнить Гиза. – Это не выход, сам понимаешь, – вздохнул Генрике. – Ладно. Допустим, так нельзя. И хорошо, ты отправишь своих драгоценных родственничков куда подальше. Однако Гиза-то никуда не деть. Лига останется. И Лига не успокоится. Тебе всё равно ничего не сделать. Король поднялся на ноги с торжествующей улыбкой смотря на фаворита. Золотистый солнечный луч, скользнувший в окне, упал на его лицо. – А вот тут ты больше всего прогадал, – заявил Генрике. – Ничего не сделать? Это мы ещё посмотрим. У меня появилась идея, и её я собираюсь исполнить. Хочешь знать какая? Изволь. Я способен обезопасить себя от Лиги. Дю Га вопросительно на него уставился. – Я сам встану в её главе, – закончил Генрике. Некоторое время в комнате висело молчание. Затем Луи взял ладонь короля в свою, поднёс к губам и поражённо прошептал, во все глаза смотря на него: – Ты воистину великий король. И сказано это было с искренним восхищением и благоговением, которые Генрике умел внушать людям.